Кэрол Терстон - Око Гора
– Я думал, семьдесят.
– Я еще не закончила. После того как тело пролежит сорок дней в натре, его омывали пальмовым вином, закрывали надрез на животе и запечатывали смолой. В рот клали кусочки пропитанной маслом ткани, и по клочку ткани – на каждый глаз, прежде чем закрыть веки. Ноздри запечатывали воском, после чего надевали украшения – кольца, браслеты, венки из цветов – и курили благовония, чтобы символически восстановить тепло и запах тела. Затем наконец начинали обмотку: сначала оборачивали пальцы рук и ног по одному, потом руки и ноги. Если это был мужчина, пенис тоже обматывали отдельно. Разумеется, в эрегированном положении.
Макс даже не пытался сдержать улыбку.
– Почему у меня такое впечатление, что ваш интерес – не такой уж поверхностный?
Кейт не хотела, чтобы новый знакомый счел ее безумной последовательницей «нью-эйджа», склонной подогнать все под какую-то одну незрелую теорию, типа нумерологии, но, с другой стороны, надо было опробовать предположения на человеке, чьи познания не так глубоко уходят в гуманитарные науки. Достоинством Клео была гибкость, но ее логика зачастую была нелогична, так как она могла принимать или просто игнорировать то, с чем Кейт смириться не могла.
– Я думаю, рисунки на картонаже Ташат, а возможно – и на ее гробу, могут кое-что рассказать. Например, лодка под парусом – это иероглиф, обозначающий юг, поскольку на Ниле обычно дует северный ветер, благодаря которому можно плавать против течения. Предположим, что Ташат по какой-то причине пришлось путешествовать вверх по реке. Разумеется, это стало бы важным событием в ее жизни.
– Кажется, лодки достаточно распространены в египетской мифологии?
Макс был прав.
– Я понимаю, что рисунки неоднозначны, если их рассматривать по отдельности, но там есть кое-что еще. В каждом из этих сюжетов присутствует иероглиф богини Исиды, – и Кейт начертила в воздухе лестницу, – чаще всего – вместе с белой собачкой. Но собаки не занимают особого места в египетской религиозной иконографии, если не считать Анубиса, который следил за процессом бальзамирования. Но у того длинный хвост и острые уши, и он всегда черный, цвета смерти.
Макс медленно задумчиво кивнул, не сводя глаз с Кейт. Потом, словно решившись на что-то, поднял стакан и осушил его, достал из заднего кармана бумажник и заплатил по счету. Когда он поднял взгляд, его глаза горели энтузиазмом.
– Так что делаем дальше? Я должен поговорить с вашим директором? Напомните, как его зовут?
– Дэйв Броверман. Но я хотела бы привлечь к делу Клео – попрошу ее устроить встречу на завтра, если вам это удобно. – Волнуясь, что Максвелл Кавано все еще может ускользнуть, Кейт не решилась сказать ему, что ее положение на тотемном столбе музея – достаточно низкое.
– Идет, но мне нужно связаться со своим знакомым рентгенологом в Литтлтоне, прежде чем договариваться насчет разрешения. Заодно посмотрю, какой у них график, чтобы можно было точно назначить время. Может, я позвоню вам завтра утром?
– Конечно. – Кейт взяла салфетку, Макс протянул ей ручку, и она записала телефон музея. – К десяти мне уже будет что-то известно. – Возможно, даже раньше, подумала она, ибо по четвергам жена Дэйва играет в бридж.
3Дэйв великодушно согласился уделить Максу пятнадцать минут в три часа дня. Кейт не понравилась формулировка, граничащая с оскорблением, но Макса это, похоже, не беспокоило. Он позвонил из клиники в Литтлтоне и сказал, что придет пораньше, «чтобы вы успели рассказать мне о том, чем Дэйв может поинтересоваться».
К полудню она слишком нервничала, чтобы есть, но заставила себя пойти в кафе музея и пожевала крекеры, поданные к салату. Потом, забеспокоившись, что может пропустить Макса, сделала несколько глотков горячего чая и поспешила назад в мастерскую. Ей надо было как-то собраться с мыслями, и единственным способом было рисование. Сначала Кейт попыталась набросать уличный пейзаж с Ташат и белой собачкой, но воспоминание уже рассеялось, как сон, утекающий, когда проснешься. Так что Кейт стала рисовать просто каракули, позволив руке двигаться произвольно, – и в мыслях начал проступать образ.
Открыв чистую страницу, она быстро провела несколько линий, надеясь уловить сущность Максвелла Кавано, прежде чем и его образ успеет ускользнуть. Уже через несколько минут Кейт поняла: поймать удалось. Не лицо, а осанку, которая говорила выразительнее слов. Он двигался с какой-то нарочитой осторожностью, и тем не менее походка была расслабленной, значит, этот человек в ладу с самим собой – в нем нет той кипящей неуверенности, из-за которой у Дэйва Бровермана развилось безумное стремление все контролировать. Кейт нарисовала широкие ладони Макса, глаза с искоркой возбуждения, и поняла, что получился цельный образ – единственной фальшивой ноткой казались усы и борода. Что она выражает? Может, бунт человека среднего возраста против жены или наскучившей работы?
– Я не помешаю? – Кейт повернулась и увидела, что в приоткрытую дверь заглядывает Макс. Она покачала головой, заметив, что сегодня он выглядит иначе. Только когда Макс вошел, она как следует разглядела его костюм мышино-серого цвета, и задумалась, не собирается ли он поразить льва своей кротостью.
– В клинике Литтлтона стоит один из новейших аппаратов с высоким разрешением, – сразу же сообщил он, – так что можно будет при необходимости сделать срезы по миллиметру. Тем не менее это надо делать либо вечером, либо в воскресенье, и чем скорее, тем лучше. В декабре Фил Ловенстин будет проводить все выходные на склонах.
– Ваш друг тоже хочет присутствовать?
– Должен быть либо он, либо лаборант, и я бы предпочел Фила. – Говоря это, Макс осматривался, словно видел мастерскую впервые. – У меня нет лицензии в Колорадо.
– А без лицензии нельзя сделать даже рентген мумии? Он пожал плечами, потом подошел к столу, на котором Кейт разложила сушиться акварели.
– Можно посмотреть, или это будет нарушение протокола?
– Это просто наброски для большой иллюстрации, но смотрите, конечно.
Он рассматривал рисунки по одному и очень долго, и Кейт уже решила, что комментариев от него не дождется. Не то чтобы она ждала похвалы. Это были вполне обычные анатомические эскизы, так что неясно, почему Макс замолчал.
– Господи, Кейт, – наконец вымолвил он. – Рисунки потрясающие. – Он положил один листок и взял другой. – Вы абсолютно верно изобразили каждый мускул и сухожилие. Да, они как будто застыли, но ненадолго. У меня такое ощущение, что это, возможно, игра моего воображения, но вот здесь вы сделали как бы стоп-кадр, чтобы зритель мог увидеть, как растягиваются мышцы, и в то же время они на грани обратного движения, готовы сжаться. Они просто… безупречно точны! – Он взглянул на Кейт. – Вам известны анатомические эскизы да Винчи, которые он выполнял таким же красным карандашом?
– Это угольный карандаш.
– Неважно. Я имею в виду, что вы уловили гибкость человеческого тела в движении. – Подобно Ра-Хорахте, поднимающимся над восточной линией горизонта, где-то в глубине глаз Кейт зародилась улыбка, осветив всю комнату мерцающим белым светом. Макс, казалось, этого не заметил. Он держал портрет, который Кейт нарисовала акварелью.
– Вы думаете, у нее действительно были синие глаза? Разве египтяне не были такими же темноглазыми, как современные жители Ближнего Востока?
Кейт долго билась над цветом глаз Ташат и до сих пор беспокоилась, что тут сказались личные переживания: у нее самой глаза желтые, в коричневую крапинку, а ни у кого из родственников таких нет, о чем ей постоянно напоминал отец.
– Наверное, точнее сказать, что их гены похожи скорее на мозаику, чем на сплав, но в империи, простиравшейся на север до Евфрата, а на юг вдоль Нила до Хартума, наверняка смешивалось много кровей. Египтяне вели торговлю по всему Средиземноморью и брали военнопленных в рабство, так что синие глаза могли встречаться, хоть и не часто.
– А почему вы изобразили вьющиеся волосы? На маске же они прямые.
– Возможно, это парик. Я полагаю, что она бы выбрала что-нибудь непохожее на собственные волосы. – Кейт пожала плечами, и волнистая прядь упала ей на щеку. Она подняла руку, чтобы убрать ее за ухо. – Я бы сделала именно так.
Она успела уловить улыбку в глазах Макса, прежде чем он посмотрел на часы.
– Так расскажите же мне о вашем директоре. На что стоит напирать или чего стоит избегать?
Сейчас не время сообщать, что Дэйв Броверман боится новых данных, как египтяне чумы, потому что от этого может рухнуть карточный дом, символизирующий его репутацию. Сейчас Дэйв запустил щупальца в несколько университетов и крайне опасается рисковать. Но Кейт рассчитывала на то, что Клео убедит босса в том, что «дар», предлагаемый Максвеллом Кавано, может оказаться ему на руку. Музей древностей существовал в тени Музея естественной истории – гордости Денвера, – где на новой египетской выставке демонстрировалась не только мумия, но и снимки сканов, сделанные в местной больнице. Правда, эти томограммы показали мало нового, и Дэйв это знал, но если в Музее древностей сделать похожую выставку, он поднимется на тот же уровень. А если удастся обнаружить что-нибудь новое, уже не говоря о сенсационном открытии, это принесет известность работе самого Дэйва.
