Мария Фагиаш - Лейтенант и его судья
— Она совсем не выглядела как шлюха, если господин капитан это имел в виду.
— Какие отношения, по-вашему, могли бы быть между ней и солдатом Бока?
— Если вы меня спрашиваете, ваша милость, то они одна шайка-лейка. Когда он ей закричал, то она сначала вроде бы удивилась, а потом сразу повернулась и пошла прочь.
— А до вчерашнего дня видели ли вы ее раньше?
— Только один раз. На лестнице. Она как раз тогда вышла из квартиры Мадера.
— Был ли господин капитан тогда дома?
— Этого я не знаю. Может, и был. Это было примерно в семь вечера. Обычно в это время он дома.
Если Мадер был дома, ясно, что женщина посещала именно его, а не ординарца, подумал Кунце.
Утром того же дня полиция и военные юристы получили результаты вскрытия. Смерть наступила в результате отравления синильной кислотой. Хотя исследование еще не было закончено, патологоанатомы были едины во мнении, что дозы хватило бы, чтобы отправить на тот свет дюжину людей.
Капитан Кунце отдал приказ доставить на допрос солдата Бока. Пока он ждал его, почувствовал, как мигрень, подобно ненасытной крысе, пытается угнездиться у него за правым глазом и начинает вгрызаться в кости черепа. Вдобавок в желудке нарастало какое-то давление, хотя он за целый день не съел ни крошки. В последнее время эти головные боли стали появляться чаще, и он не знал почему. Жизнь, которую он вел, была приятной и упорядоченной, и он имел все основания считать ее счастливой: он был здоров, был доволен работой и домом.
Офицерская карьера Эмиля Кунце началась довольно поздно. Случай к тому представился во время маневров 1902 года, в которых он участвовал как лейтенант запаса. Предложение последовало от генерала Хартманна, одного старого знакомого, практически друга, хотя то, что их связывало, не совсем подходило под это определение. Мать Кунце служила более пятнадцати лет экономкой в доме Хартманнов, а он, Эмиль Кунце, вырос на их большой, комфортабельной, расположенной в огромном парке вилле.
Его мать, Вильгельмина Кунце, дочь учителя, была стройной, не лишенной привлекательности женщиной и напоминала собой казавшихся истощенными и не имеющими пола средневековых святых. Она была хорошо воспитана и обладала манерами дамы. Всех удивляло, почему она предпочла работать по хозяйству у чужой женщины, вместо того чтобы подыскать себе мужа, способного предложить ей собственный дом.
Ей было двадцать пять, когда на свет появился сын Эмиль как результат ее недолгого брака с фельдфебелем немецкого полка Гербертом Кунце, который вскоре после свадьбы исчез из ее жизни так же незаметно, как и появился незадолго до этого.
— Только не пытайся его найти, — сказала она подраставшему Эмилю, когда он стал спрашивать об овеянном тайной фельдфебеле. — Он был приличным человеком и хорошим солдатом. Это все, что ты должен знать. Имя, которое он тебе дал, почтенное имя. Если в будущем кто-то придет к тебе и станет предъявлять от имени фельдфебеля Герберта Кунце какие-то требования, укажи ему на дверь. Ты ничего фельдфебелю не должен — ни денег, ни заботы о нем. Помни всегда об этом.
Это была довольно необычная манера говорить с юношей о его предполагаемом отце, но Эмиль Кунце привык к особенностям своей матери. Кроме этого, он научился уважать ее нежелание подробно распространяться о своем браке. Ей тяжело давалась каждая копейка, которую она зарабатывала, при этом ей платили намного меньше, чем другим экономкам, не имеющим к тому же детей. Тем не менее мать Эмиля была, казалось, на особом положении в доме — ни прислугой, ни членом семьи. По иронии судьбы в доме семейства Хартманн были дамы, которые чувствовали себя в большой зависимости от экономки и даже слегка побаивались ее, а вовсе не наоборот.
Кунце подозревал, что мать располагает какими-то дополнительными средствами: мальчик никогда не испытывал нужды. Два раза в год она заказывала большой портрет дорогому фотографу. На себя она не тратила ни копейки. В воскресенье, когда после обеда мать была свободна, они гуляли вместе в лесу или совершали походы вдоль Дуная. В свой день рождения, а также вдень рождения императора они отправлялись в маленький ресторанчик. Дважды в году, когда были готовы фотографии, она отпрашивалась у фрау Хартманн после обеда, одевалась особенно тщательно и ехала в город. Через несколько часов она возвращалась и была на следующий день особенно молчалива. Своей привычке два раза в год отсутствовать она оставалась верной до самой смерти. Эмиль к тому времени уже сдал экзамены на юриста и работал в известной адвокатской конторе Теллера и Бауэра. Несмотря на его настойчивые просьбы оставить работу, мать продолжала вести хозяйство в семье Хартманн, пока сердечный приступ не заставил прекратить службу и не прервал ее жизнь. К своему огромному удивлению, Кунце узнал, что мать сумела собрать для него почти десять тысяч гульденов. «Для моего любимого сына Эмиля, — значилось в ее завещании. — В качестве компенсации за его несчастливое детство без отца».
У него часто возникало желание сказать ей, что она была не права. Он никогда не чувствовал себя несчастным. Ему никогда не хотелось быть кем-то другим, а не Эмилем Кунце, сыном фрау Вильгельмины. Генерал Хартманн, его жена, дочь и оба сына принимали его как члена семьи. Но где-то существовал еще кто-то, кто незримо вел его по жизни и внимательно за ним следил. Несомненно, предложение от фирмы Теллера и Бауэра было делом его рук, так же как и назначение в гарнизонный суд. Казалось, этот некто парил где-то на недосягаемых олимпийских высотах и не считал возможным снизойти к обычным смертным. В юные годы у Кунце часто возникало неодолимое желание вознестись на фаэтоне к своему ангелу-хранителю. Ясно было, однако, одно: фельдфебель Герберт Кунце, чье имя он носил, этим ангелом точно не был.
Эмиль был холостяком, но жизнь подарила ему фактическое супружество без неизбежных при этом неудобств. Женщина, с которой он жил, Роза фон Зиберт, воплощала в себе все мыслимые женские достоинства. Она нежно любила его и была готова быть его верной, тактичной, полной понимания подругой во все времена. Он считал себя вполне заурядным, неплохо выглядевшим для своих тридцати восьми лет человеком, с мягким бледным лицом, скорее более подходящим для священника, чем для военного. Его темно-русые волосы уже начинали седеть на висках. Он никогда не задумывался над тем, какое впечатление он производит на окружающих, был очень чистоплотен и приучен к порядку, но держался всегда несколько отчужденно, как мальчик, которого в детстве терпели в чужом доме и который теперь стал зрелым мужчиной.
С Розой он был знаком уже три года. Тогда он снял в ее высокой, перегруженной роскошной мебелью квартире две комнаты. Целый год понадобился Розе, прежде чем ей удалось завлечь его в постель. Как квартиросъемщик, который одновременно исполнял роль любовника, он настоял на неукоснительном выполнении договоренностей — платил довольно высокую квартплату, оплачивал половину остальных затрат, в том числе жалованье прислуги. За это он выдвинул единственное требование — чтобы его не тревожили. Роза не имела права зайти в его комнаты, если ее не приглашали. Точно так же она не имела права представлять его своим гостям или рассчитывать на его общество, когда ее куда-то приглашали. Сначала она пыталась нарушать эти предписания, но после его угроз съехать с квартиры смирилась.
С самого начала их связи он дал ясно понять, что жениться на ней он сможет не ранее, чем станет полковником, что означало срок не менее двадцати лет. Роза была вдовой одного из членов кабинета и жила на государственную пенсию. Офицеры императорской армии пользовались авторитетом и уважением, но денежное содержание их было невелико. Залог, который требовалось заплатить при заключении брака, не могли внести ни Кунце, ни Роза. Только начиная с чина полковника оклады становились достаточно большими, и офицеры могли жениться, не внося залога. Необходимым условием при этом было то, что невеста должна иметь безупречную репутацию. Роза была достаточно умна — она заключила договор на аренду квартиры с Кунце от имени своего деверя, тем самым избежав лишних разговоров. Кунце забавляло, что армейский кодекс чести ничего не имел против сожительства, но категорически запрещал, чтобы такое сожительство позднее было узаконено. В этом заключалось одно из тех противоречий, которые наводили на мысль, что армия ведет себя как ставший большим, но оставшийся на прежнем умственном уровне ребенок.
— Кто была эта женщина? — в пятый раз на протяжении допроса спросил капитан Кунце у солдата Бока.
И солдат Бока в пятый раз отвечал:
— Какая, господин капитан?
— Черт побери, Бока, ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду! — не выдержал капитан.
В ответ Бока стал быстро много что-то говорить, но ничего конкретного. Кроме того, его немецкий вообще временами понять было невозможно.
