Еремей Парнов - Мальтийский жезл

Невзрачное сумеречное стекло, с помощью которого кудесник Лёв показал императору Рудольфу тени его родителей, молодой князь никогда не выставлял на глаза. Купленное Карлом в Вене за триста серебряных гульденов, оно пылилось в потаенной каморке, куда нельзя было войти, не зная секрета.

Лишь для единственной женщины было сделано исключение (исключение в стиле Роганов): для прекрасной Шевретты — Марии Роган-Монтазон, герцогини де Шеврез. Ловкая интриганка и заговорщица, посмевшая бросить вызов всесильному кардиналу Ришелье, взирала на худосочные выродившиеся поколения со снисходительной улыбкой. Подруга Анны Австрийской, столь пылко воспетой Дюма-отцом, и возлюбленная таинственного мушкетера, ставшего потом генералом иезуитского ордена, она умела прощать людские слабости.

Когда из зарубежной командировки вернулся директор музея доктор Индржих Врана, для Березовского не осталось в Сырхове никаких тайн, за исключением мальтийского жезла, что, естественно, особенно волновало, и магических зеркал кабалиста Лёва. Поскольку никто из персонала ничего об этих предметах не слыхал, Юрий Анатольевич с нетерпением дожидался приезда Враны, широко известного своими публикациями о всякого рода музейных редкостях.

Директорский кабинет находился в покоях, которые еще в начале века занимал комиссар сыхровских имений и друг гениального Дворжака [150] Антон Гебль. Переступив высокий порог, Березовский испытал некоторое разочарование, обнаружив сугубо современную деловую обстановку с телефонами, цветным телевизором и баром, искусно замаскированным среди книжных полок.

Доктор Врана оказался симпатичным пожилым человеком в строгом черном костюме, который очень шел к его румяному лицу и совершенно седым волосам.

— У вас замечательный музей, — сказал Юрий Анатольевич. — Я жил здесь, как в сказке. Не хочется уезжать.

— В Турнове уже были, местные достопримечательности видели?

— Еще бы! Эти замки над Изерой прямо с ума меня свели.

— О, чего-чего, а всяких замков и крепостей у нас в стране хватает! Около тридцати тысяч.

— Кстати, о замках. Это не ваши предки владели Врановым?

— Мой отец был потомственным настройщиком органов. Ваш орган — сердце, допустим — по-чешски орган, а орган — вархани.

— Вот как! — Березовский улыбнулся невольной игре созвучий.

— Вы не смейтесь. Это очень серьезная и очень уважаемая профессия — настройщик органов. Сейчас их, как вы говорите, днем ищут с огнем. У нас в замковой капелле есть превосходный инструмент. На нем не раз играл сам Антонин Дворжак. Но сейчас он, к сожалению, не в лучшем состоянии, а доверить настройку случайным лицам я не имею права. Что делать? Таких специалистов, каким был мой покойный отец, теперь нет… Мои коллеги сообщили мне, что у вас есть какие-то вопросы насчет Роганов?

— Прежде всего мне бы хотелось узнать насчет зеркал Лёва. В книге расходов я нашел запись, что они были куплены…

— Еще живы старики, которые их видели, но сам я не видел. В годы нацистской оккупации за ними специально из Праги приезжали эсэсовцы. По личному заданию Эйхмана. С тех пор их никто не видел и никто не знает, где они.

— И что говорили об этих зеркалах очевидцы?

— Я беседовал с Роганом на эту тему. Он сказал, что это было зеркало с секретом. С одной стороны сквозь него было видно, если смотреть в темноту. Это и позволяло делать всякие фокусы.

— Вы знали Рогана? Последнего владельца?

— Он остался работать у нас в качестве экскурсовода. — Врана усмехнулся и помотал головой. — «Раньше вся эта роскошь принадлежала паразитам, — было его излюбленной присказкой. — Теперь это ваше»… Уговоры на него не действовали. Характер!

— И чем все кончилось?

— А ничем. Дали доработать до пенсии. — Других наследников не осталось?

— Где-то живут побочные потомки. В Брно, я знаю, работает на почтамте такой Зденек Роган, но это уже настоящий чех. Тем паче жена его — пани Рогаиова. Совсем по-нашему звучит, правда?

— Волшебная сказка с современной концовкой, — меланхолично заметил Юрий Анатольевич. — Так и должно быть. Однако в истории с мальтийским жезлом я, честно говоря, предпочел бы более романтическую развязку… Это вторая моя проблема, соудруг Врана. В вашем замечательном музее я знаменитого скипетра не нашел. Разве что на портрете великого магистра Рене де Рогана [151].

— Ну и как, согласуется он с вашими описаниями?

— Не очень, что меня не так уж сильно волнует. Хуже другое — он существенно отличается от павловского оригинала.

— Жезл, который находится сейчас в Павловске, был сделан в 1798 году в Риме по специальному заказу графа Литта.

— Где же подлинник?

— Говорят, что был здесь, у нас.

— Говорят? — с ноткой недоумения переспросил Березовский.

— Именно. К сожалению, никто не потрудился должным образом оформить показания немногих живых свидетелей. Сейчас эта история настолько обросла легендой, что уже не отличить правду от выдумки. Согласно наиболее распространенной версии, жезл достался нацистскому протектору Гейдриху. Только такой ценой Рогану удалось спасти от верной смерти шестнадцать заложников.

— И он пошел на это!

— Как говорят, не колеблясь… Кое-кто считает, что среди арестованных находилась женщина, которую он безумно любил. Последняя любовь! Это очень много значит в жизни мужчины.

— А куда жезл девался потом?

— Тут начинается цепь всевозможных россказней. Принято считать, что вдова кровавого палача продала реликвию американцам. Не исключено, что она действительно находится в частной коллекции какого-нибудь милиардера.

— Но мне не удалось обнаружить даже сколько-нибудь примечательных документов.

— Кое-какие документы сохранились. Я их вам покажу. Но вообще-то вы совершенно правы. Мальтийский диплом, письма и прочие важные документы исчезли вместе с жезлом.

— Неужели не осталось никаких следов? — Березовский не сдержал горестного восклицания. — Хотя бы карточки в каталоге?

— О каком каталоге может идти речь, если тут находилось приватное владение? Музей создали уже при народной власти.

— Конечно, конечно, я совершенно забыл… Значит, ничего-ничего не сохранилось?

— Легенда — это уже нечто. Отсюда возможны и варианты…

— Какие, например, если не секрет? — Березовский нетерпеливо подался вперед.

— В том-то и дело, что секрет! — доктор Врана удовлетворенно потер руки. — Есть сведения, что в анналах ордена, хранящихся в его суверенных владениях в Риме, содержится упоминание о рецепте какого-то сильнодействующего снадобья, передаваемом от гроссмейстера к гроссмейстеру. Этот рецепт, должным образом зашифрованный, и хранился в потайном отделении жезла.

— Подобные игры были в стиле эпохи! — заинтересованно покачал головой Березовский. — А что за рецепт, не знаете?

— Точно не знаю. Но смею предполагать, что речь могла идти о чем-то вроде продления жизни.

— Именно поэтому Литта и решился подменить жезл! Но это значит, что он не желал долгого правления Павла?

— Боюсь, что эту загадку нам уже никогда не разрешить.

— Однако я знаю человека, который дальше других продвинулся в этом направлении. Я даже держал в руках рукописи, которые он разыскал в библиотеке монастыря Тепла.

— Вы имеете в виду профессора Солитова? — обрадовался Врана. — Обаятельная личность!

Юрий Анатольевич ничего не сказал в ответ, но первоначально показавшаяся нелепой мысль о том, что Солитов мог решиться на отчаянный опыт, все настойчивее овладевала его воображением.

Заснуть на самом излете жизни с надеждой проснуться через двадцать четыре года! Чем долее он думал об этом, тем больше смысла находил.

Глава двадцать шестая

ОЗЕРО СИНЕДЬ

Тело Солитова было обнаружено в частоколе ржавых труб, служивших некогда опорами для лодочной пристани. После реконструкции шлюзовой системы прокатный пункт передвинули в другое место, в результате чего на торчащих над водой железных концах появилась доска, предупреждающая пловцов об опасности. Это было сделано скорее для очистки совести, потому что едва ли кому-нибудь взбрело бы на ум здесь искупаться. Деревянная лесенка, которая раньше выводила прямо к мосткам, была давным-давно разобрана, и спуститься с отвесной кручи стало затруднительно. В довершение всего подводные течения, особенно усиливающиеся с сезонным подъемом шлюзов, сгоняли в этот застойный заливчик всякий мусор. На общем фоне здешняя вода выделялась расплывчатым бурым пятном. Лишь в самом начале лета, и то если стояла сухая погода, муть немного рассеивалась.

Длительное пребывание в воде настолько изменило и обезобразило тело, что Гуров, Крелин, Целиков да и сам Люсин не без внутреннего усилия заставили себя приблизиться к останкам.