Макс Коллинз - Похищенный
Я взглянул на Линдберга. Мне трудно было поверить, что он отказался от возможности встретиться с Кертисом и человеком, который утверждал, что является одним из похитителей.
Линдберг пожал плечами.
– Это было в тот день, когда мы с вами вылетали на Локхиде-Вега, Нейт.
То есть на второй день поисков «зудна „Нелли“». Разумеется, Кертис и вероятный похититель были крайне озадачены.
– Ларсен очень разнервничался, – сказал Кертис, – и настоял на том, чтобы я отвез его обратно.
– А как насчет письма с описанием внешности ребенка? – спросил я.
– Он ни за что не захотел дать его мне.
– Но почему, черт возьми?
– Он разозлился на полковника Линдберга и стал подозрительным.
– После этого у вас были контакты с Сэмом или Джоном и компанией?
Он кивнул:
– Да. Я встретился с ними еще раз.
После того как в газетах появились списки с серийными номерами и вымышленные истории о Джефси, с Кертисом связался Сэм, и они договорились о новой встрече на вокзале в Ньюарке. Там он встретил всех самозваных похитителей. Они посадили его в машину Сэма и отвезли к трехэтажному дому в скандинавском районе Ньюарка. Мужчины расселись в небольшой, неряшливой комнате, служившей одновременно спальней, столовой и гостиной, и Кертис спросил Джона о Джефси.
Кертис продолжал имитировать акцент Джона.
– Он сказал: «Конечно, это я поработал с Кондоном. В этом и состоял наш замысел: выманить деньги у этого Линдберга через Кондона и затем вернуть ребенка через вас. Поэтому мы и хотели отдать вам ребенка так дешево». Я сказал ему, что не считаю, что пятьдесят тысяч – «дешево», но Джон сказал, что Линдберг «купается в деньгах».
Кертис спросил о письме с описанием внешности ребенка, и Джон заявил, что разорвал его: «Вы думаете, мы настолько наивны, чтобы держать при себе такую опасную улику?»
– Я начал испытывать сомнение, – признался Кертис, – и потребовал, чтобы они предоставили мне веское доказательство. И они предоставили мне его.
– Да?
– Они показали мне часть денег, уплаченных половником в качестве выкупа.
Я внимательно посмотрел на Линдберга и Брекинриджа.
– Пятнадцать тысяч в купюрах по пять, десять и двадцать долларов, – продолжал Кертис. – Они дали мне газетную вырезку со списком номеров, и я сравнил номера нескольких купюр с номерам! в этом списке. – Он сделал вдох и кивнул. – Несомненно, эти люди обладают деньгами полковника.
Наступило напряженное молчание.
Затем Линдберг, на которого слова Кертиса явно произвели впечатление, сказал:
– Я думаю, нам следует дать им то, что они потребуют, и договориться о возвращении моего сына.
Кертис вздохнул с облегчением:
– Слава Богу, полковник. Вы, конечно, знаете, что я всегда к вашим услугам.
Линдберг поднялся:
– Мне нужно немного лично поговорить с моими адвокатом и консультантом из полиции. Если, конечно, вы не возражаете.
– Нисколько, – душевно проговорил Кертис, вставая.
– Я буду рад, если вы задержитесь и поужинаете с нами, и вечером мы с вами еще поговорим. – Линди протянул руку через стол.
Засияв, Кертис пожал руку Линдбергу, затем Брекинриджу и мне; мы вежливо привстали, и он вышел.
– Что вы думаете, Нейт? – спросил Слим, снова сев.
– Многое из того, что он сказал, неизвестно простым людям.
Брекинридж, который больше молчал, сказал:
– Многое из его рассказа совпадает с тем, что сообщил нам Кондон.
– И даже с тем, что сообщил мне Гастон Минз, – сказал я. – И к тому же Кертис, несмотря на свою склонность к театральности, сравнимую лишь с эффектами Великого Джефси, производит впечатление надежного посредника. Вы выяснили его финансовое положение?
Я спрашивал Линдберга, но ответил Брекинридж:
– Его судостроительная компания в это трудное время испытала взлеты и падения. Но он, похоже, платежеспособен. И его социальное положение не вызывает сомнений.
Линдберг кивал в знак согласия.
– И другие посредники, его друзья Добсон-Пикок и адмирал Бэрридж, несомненно заслуживают доверия.
– Ну что ж, – сказал я, – разыграйте эту партию, но разумеется, вам следует обратиться к Айри и Уилсону.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Линдберг, как будто не понимал, о чем идет речь.
– Слим, если мы что-то и усвоили из нашего опыта с Кондоном, не говоря уже о Гастоне Минзе, так это то, что нельзя вести по правилам игру, которую затеяли мошенники. Кертис мечется с этими «похитителями», как первокурсник, над которым потешаются его братья-студенты. Необходимо, чтобы в этой игре участвовали власти – осторожно, тайно, чтобы Кертис не знал об этом, – но власти, должны в этом участвовать. За ним нужно будет следить, и когда он передаст деньги, следовать по пятам за мерзавцем, который получит их и...
– Нет, – сказал Линдберг, решительно покачав головой. – Нет, Нейт. Мы будем вести игру честно.
Я посмотрел на него, как смотрят на водителя, который зажег правый фонарь, а сам свернул влево.
– Что вы имеете в виду под честной игрой?
– Кертис – честный и надежный человек. Я ему доверяю. Думаю, мы сможем вернуть Чарли.
– Дело не в этом! – я вскочил и положил руки на его стол. – Если они действительно те самые сукины сыны, которые взяли пятьдесят тысяч у Кондона, то они уже обманули вас один раз! И если это просто примазавшаяся банда вымогателей, то вы только выбросите кошке под хвост еще одну крупную сумму денег. – Я убрал руки со стола и недовольно покачал головой. – Я не верю, что вы это серьезно, Слим, вы должны были что-то понять из опыта с Кондоном...
На его лице оставалось каменное выражение.
Кажется, Брекинридж одобрительно отнесся к моей позиции – хотя он молчал, на его обращенном ко мне лице было выражение сочувствия.
Я отошел от стола. Взял себя в руки и, стараясь говорить без раздражения в голосе, произнес:
– Ну тогда это конец, Слим. Я уезжаю.
– Мне хотелось бы, чтобы вы остались. – Голос его был искренним, взгляд – обиженным. – Мы по-прежнему имеем дело с бутлегерами и контрабандистами... и нельзя исключать, что они имеют отношение к Капоне.
– Я не исключаю этого. Но я не могу больше в этом участвовать. При всем моем уважении к вам это вызывает у меня как у копа внутренний протест.
– Вы в самом деле думаете...
– Да, я в самом деле так думаю.
Он встал.
– Я вас понимаю, Нейт, – эти добрые слова он произнес сдавленным голосом. – Я... с уважением отношусь к тому, что вы сказали. Но вы знаете, как мне хочется вернуть своего сына.
– Я знаю, – сказал я, стараясь говорить примирительным тоном. – Я считаю, что вы с самого начала действовали неправильно.
Он слегка нахмурился – с ним еще никто так не разговаривал, – но когда он вышел из-за стола, лицо его вновь стало приветливым.
– Значит, э... вы скоро поедете в Чикаго?
– Сначала я отвезу миссис Мак-Лин обратно в Вашингтон, и завтра сяду там на поезд.
– Отлично. – Он сунул руку в карман. – Вот вам немного денег на расходы. – Он подал мне пять двадцатидолларовых купюр.
Я интуитивно догадывался, что должен был почувствовать себя оскорбленным. Возможно, я даже почувствовал себя им немного. Но я взял деньги и положил в карман.
– Благодарю, – сказал я.
– Вы поужинаете с нами? – спросил он.
– Да. Мы еще должны поговорить с Эвелин о Минзе.
– Информация Минза оказалась тупиком?
Еще каким тупиком.
– Слим, Минз абсолютно ненадежный посредник. Не спрашивайте меня, откуда мне это известно, но линии связи, которые он, возможно, имел с похитителями, разорваны.
Он удивился, но спрашивать ничего не стал – ведь я попросил его не делать этого, а он охотно играл по правилам, которые навязывали ему всякие проходимцы.
– Мне хотелось бы попросить вас, – сказал я, – оказать мне, да и не только мне, одну услугу. Пожалуйста, посоветуйте миссис Мак-Лин не считать больше Минза своим посредником. Скажите ей, чтобы она побилась ареста этого сукиного сына, что в конце концов поможет получить какую-нибудь ценную информацию. Она уже сама склоняется к тому, чтобы сделать это, но хочет услышать это от вас.
– Поэтому вы предложили мне пригласить ее сюда?
– Да. Но кроме того я думаю, она заслужила то, чтобы встретиться с вами и вашей женой. Услышать от вас слова благодарности. Пусть ей это не удалось, но она хотела сделать доброе дело.
Раздосадованный Линдберг кивнул, соглашаясь со мной.
* * *Во время ужина, когда мои влиятельные знакомые разговаривали о политике, о первом бале и о яхтах, я заметил нечто странное. Мы ели все ту же отвратительного английского приготовления пищу, над которой потрудилась Элси Уэйтли, – жесткое тушеное мясо, сухой хлеб, мутный кофе и деревянный пирог, – но на стол подавал дворецкий Оливер, супруг Элси. Он вел себя очень неловко. Казалось, присутствие Кертиса или Эвелин, или их обоих действовало ему на нервы. В столовых приборах, которые Оливер разложил на столе, не хватало ножей. Энн Линдберг сама встала и принесла их.
