Андрей Сеченых - Эхолетие
На это Нелюбин ответил крайне просто:
– Не будет документов, Витя. Сам выкрутишься… – и, увидев вытянувшееся лицо друга, добавил, – у нас, у русских, есть две пословицы на подобный случай: «любишь кататься (здесь он сделал паузу) – люби и саночки возить» или «долг платежом красен». Выбирай любую.
Дверь за гостем медленно закрылась…
Вторник у студентов юрфака считался тяжелым днем. Какой-то умник на кафедре составил расписание учебных пар таким образом, что последняя заканчивалась в половине шестого. Но сегодня это было на руку Лешке. Вчера он в перерыве нашел Поля и тот подтвердил, что всё сообщил Нелюбиной на словах. Та удивилась, но обещала передать. Сегодня в обед Поль поздоровался с Алёнкой и та сказала, что отец сможет прийти на встречу.
Лешка уже знал, как будет действовать. На последней паре он предложил своей сокурснице, Ленке Тарасовой, умной, но одинокой девчонке сходить после лекций в кафе с целью помочь ему, Самойлову, с изучением римского права и заодно полакомиться мороженым и кофе с выпечкой. Пригласить Белку он никак не мог, она прекрасно знала Нелюбина, и из-за непрекращающейся девчачьей болтовни могла банально не дать записать разговор. А Тарасова была идеальным помощником в решении этого непростого вопроса. Немногословная, вдумчивая, она практически никогда не задавала вопросов. Её лицо можно было бы назвать приятным, если бы оно не было так сильно изуродовано угрями. Но и это обстоятельство сегодня было на руку. Не надо было бы долго объяснять Белке, почему вместо нее сидит незнакомая девушка. Учеба, учеба и еще раз учеба.
– Ленк, пойдем сегодня в кафешку заглянем. Я что-то туплю с римлянами, прокомментируешь, если что, хорошо? А с меня пломбир и плюшки. Всего-то полчаса. Иногороднюю девушку, не избалованную мужским вниманием, долго уговаривать не пришлось. Она только поправила очки на носу и молча кивнула. Лёшка посмотрел на часы. До встречи оставался ровно час.
В кафе было уютно и немноголюдно. Лёшка подвел спутницу к столику у окна, помог ей раздеться и посадил на нужный стул и лицом в ту сторону, которая ему была необходима. Сам же, бросив шапку на соседний столик, пошел в сторону прилавка со сладостями. Время было рассчитано по минутам. За Дювалем могли следить, поэтому надо всё было сделать чисто. Наконец, за пять минут до шести часов появился Поль. Он пробежал глазами по столам, выбрал тот, на котором лежала шапка Самойлова, и сел за него. Лёшка, проходя мимо с подносом, незаметно зацепил шапку и подсел к Тарасовой. Он разгрузил поднос, достал из сумки и положил рядом с собой плеер вместе с конспектами и учебниками. Дружески кивнул Ленке, и они углубились в чтение, мирно попивая кофе.
Лёшка увидел, как нервно дернулась спина Поля, и осторожно поднял глаза. В кафе вошел среднего роста мужчина и, мгновенно сориентировавшись, направился к столику Дюваля. Лёшка тут же уткнулся глазами в учебник, нажал кнопку на плеере и сделал несколько пометок в конспекте с римским правом. Нелюбин поздоровался, присел напротив Поля и расстегнул пальто.
– Здравствуйте, Поль. Мне Алёна сказала, что вы хотели меня видеть. Я вас внимательно слушаю, – легкая полуулыбка выражала вежливость и благожелательность.
– Здравствуйте, Кирилл Филимонович, – нейтрально ответил Поль, – благодарю, что не отказали во встрече.
– Ну как я мог отказать? – улыбка Нелюбина стала шире, а глаза в то же время, намного жестче. Они разрезали Дюваля на мелкие кусочки, – не могу только понять, а почему не у нас дома. Вы же знаете адрес.
– Думаю, что здесь будет удобнее. Речь пойдет о моем деде, – в горле внезапно запершило, и Поль закашлялся.
– Милый Поль, мне очень жаль, но всё, что касается вашего родственника, я уже сообщил и добавить мне к этому ровным счетом нечего.
– Извините, конечно, Кирилл Филимонович, но я так не думаю, – голос Поля устоял и твердо выкидывал слова, как штамповочный станок металлические изделия, – я на днях общался с вашим знакомым Василием Сорокой. Что удивительно, отставник оказался информирован намного больше, чем вы.
– Поль, вы хотите обвинить меня во лжи? – правая бровь собеседника иронично поднялась, но в целом он оставался внешне спокойным.
– Кирилл Филимонович, вы не совсем правильно меня поняли. Я хочу найти могилу деда и не собираюсь никого и не в чем обвинять. Поэтому я хотел вас попросить использовать ресурс, которым вы располагаете и дать мне подсказку. Вот, собственно, и всё, что я хочу.
Нелюбин ладонью поправил коротко стриженные волосы и сказал:
– Это исключено, Поль. Что касается ресурсов, то я не могу их использовать в частном вопросе. Это незаконно. Они используются только в государственных целях и интересах. Поверьте мне, что в вашей стране порядки те же самые. Я сделал для вас всё, что мог. Кстати, как поживает Сорока?
Теперь пришла очередь усмехнуться Дювалю:
– Несмотря на все ваши препятствия, я смог его найти. Василий Иванович поживает отлично, вам просил передать привет. Он хорошо меня продвинул в поисках. Теперь я знаю, что останки дедушки покоятся в районе Дубовки. Теперь там, правда, на месте массовых расстрелов кто-то рощу посадил, но ничего . Так же я знаю, что это ваш отец расстрелял моего деда.
– Что за чушь, молодой человек. Выбирайте слова. Мой отец служил кадровым офицером НКВД и погиб, выполняя свой долг, – в одно мгновенье маска доброжелательности слетела с лица Нелюбина, и то, что было под ней, могло напугать даже подготовленного человека. На удивление, Поль еще раз усмехнулся и ответил:
– Успокойтесь, Кирилл Филимонович. Вы никогда, видимо, не интересовались этим вопросом. Ваш отец, Нелюбин Филимон, служил помощником коменданта и по совместительству исполнял приговоры в середине тридцатых годов. Исполнял он их честно, за что, вероятно, и получал звания. А что касается его смерти, то я вас разочарую. Ваш отец разбился по пьянке в подъезде собственного дома, – Поль сделал небольшую паузу. – Знаете, что я решил сделать? Отправлю-ка я собранный материал своему отцу в издательство. Представляете заголовки: «Дед студентки расстрелял деда её преподавателя» или «Пьяная смерть палача»?
– Не докажете, господин Дюваль.
– Ошибаетесь, господин Нелюбин. У меня на руках зарплатные ведомости управления за тот период. И вот странная штука, именно вашего отца премировали каждый месяц на двадцать пять процентов от оклада. Я их отправлю туда же. Думаете, кто-нибудь попросит других доказательств?
Лицо Нелюбина покрылось красными пятнами. Он пробежал глазами по лицам посетителей и остановился на Поле:
– Я не могу понять, чего вы хотите добиться?
– Я вам уже в течение месяца рассказываю, чего именно я хочу. Если же не получу желаемого, то хотя бы восстановлю справедливость.
– Хорошо, допустим я соглашусь и предоставлю вам необходимое, – Нелюбин посмотрел в глаза собеседнику, – как я могу быть уверен, что вы остановитесь?
– Даю вам честное слово.
– Вы один ездили к Сороке?
– Нет, со мной был мой знакомый, он поисковик, помогает ветеранам войны. Но он не знает, о чем идет речь. Просто дорогу до деревни показал.
– Будем надеяться, что это так. Договоримся следующим образом, – Нелюбин понизил голос и наклонился к Полю, – на следующей неделе я подготовлю для вас необходимые документы по Бартеневу, а вы отдаете мне ведомости и не забываете про своё честное слово. Так устроит?
– Да, именно этого я и хотел.
– Поль, я лично против вас ничего не имею. Надеюсь, что несмотря ни на что, мы останемся с вами добрыми знакомыми. Я, как буду готов, передам вам через Алёнку, – Нелюбин встал, застегнул пальто на все пуговицы и, не прощаясь, вышел из Кафе. Поль также задерживаться не стал и практически сразу вышел вслед за ним.
В течение всего разговора Лёшка сидел с опущенной головой и внимательно изучал конспекты. Тем не менее, он заметил, как почти вслед за Нелюбиным в кафе вошел Прудников и с чашкой чая присел в самый угол. Лисецкие отсутствовали, по крайней мере, знакомые лица не появились. Впрочем, это не значило, что не было других. Лёшка еще минут десять штудировал конспект и поднял глаза.
– Ну что, есть вопросы? – Тарасова сразу среагировала.
– Да так, мучаюсь с римским уголовным правом. «Уголовные дела рассматривались в магистратно-комициальном процессе, который велся высшим магистратом с участием народного собрания в качестве обязательной апелляционной инстанции», – прочитал он цитату из конспекта, – просто пытаюсь реально представить себе всё это.
– Ну, а что тут не понятного, – Ленка с удовольствием ему пояснила, – смотри, сначала приглашали к суду, потом выясняли содеянное, потом был приговор магистрата, обращение к общинному суду за утверждением приговора и решение народного собрания. Это не сложно.
– Высший класс, – практически искренне восхитился Лешка. Редко встретишь по-настоящему умную девушку. Хотя вполне возможно, что это восклицание относился к нему самому. Самойлов подозревал, что вполне вероятно любопытные наблюдатели попытаются его сегодня проследить, но он упрямо не желал показывать свой дом, и только что он придумал, как, не вызывая подозрений, решить эту проблему. В душе, конечно, совесть давала о себе знать, но дело прежде всего. И, вооруженный советской песней про очередность девушек и самолетов, Лёшка оглянулся по сторонам и продолжил: – Ленк, тут стало шумновато, а пойдем к тебе в общагу и продолжим?
