Ариана Франклин - О чем рассказали мертвые
— Заткнись! — прикрикнула она на девушку. — Штырь в стене можно вырвать. Поэтому ты не губами шлепай, а тяни. Расшатывай его. Ну что ты смотришь глупыми глазами? Штырь. Тяни. Из стены. Он рано или поздно выскочит. — При этом Аделия, преодолевая боль, дергала свой. И чувствовала, как мел поддается. — Делай, как я!
Однако Вероника была в невменяемом состоянии: глаза загнанной собаками лани, изо рта течет слюна… Этой ничего не растолкуешь! Пустая трата времени.
Аделия поняла, что действовать придется в одиночку. Перепуганная до смерти Вероника ей не помощница.
Наученная горьким опытом, Аделия больше не дергала штырь, а приладилась то качать его из стороны в сторону, то подергивать. И дело шло. Небыстро, мучительно, но продвигалось. Известняк крошился, стержень ходил ходуном…
И тут монахиня завизжала, словно ее резали.
— Прекрати! — крикнула Аделия. — Ты меня отвлекаешь!
Но монахиня продолжала визжать.
— Он идет сюда! — кричала она, таращась в большой туннель. — Рогатый идет сюда!
И Аделия действительно услышала звук шагов. У самой пещеры идущий вдруг остановился. Усилием воли она заставила себя посмотреть в сторону туннеля. И увидела — не убийцу, а его искаженное отражение на изогнутой поверхности щита, прислоненного к стене. Совершенно голый высокий мужчина с чем-то странным на голове смотрел на свое отражение в щите. Таким способом Смерть готовила свое появление на сцене. И тут Аделию обуял такой ужас, что, имей возможность, она упала бы на колени, целовала бы ноги убийце и молила его о пощаде. «Режь монахиню! Черт с ним, с мальчиком! Только меня не трогай!» Будь ее руки свободны, она бы сейчас кинулась к веревочной лестнице, позабыв про Ульфа. Здравый смысл и мужество оставили ее. Осталось одно животное чувство самосохранения. И жуткая досада на саму себя. Что бы ей вовремя не отдаться сэру Роули! Ведь хотелось же! Ведь на волосок была! А так — умирать целомудренной идиоткой!
Аделия не боялась, что зверь ее изнасилует. Она знала, что он готовит член не для нее, а для Смерти. Только она возбуждает, ей одной предназначено семя убийцы.
Ракшас вышел из туннеля. На его голове и впрямь были рога. Только оленьи. Как часть шлема, прочно закрепленного на голове системой завязок. Маска прикрывала верхнюю часть его лица и нос. Однако голое тело не оставляло сомнений, что это никакой не дьявол, а самый обыкновенный мужчина, с волосатой грудью и черной порослью в паху. Его пенис стоял торчком. Ракшас молча подошел к Аделии. Он был так близко, что она видела через прорези маски голубые глаза. Страшные, злые и жестокие. Преступник по-звериному скалился. И разило от него хищником.
От страха и отвращения Аделию стошнило.
Ракшас отшатнулся, голова его мотнулась, и Аделия увидела совсем близко веревочки, на которых держался шлем с оленьими рогами. Завязки не давали им болтаться при ходьбе и резких движениях. Но они были так нелепы, что лекарку снова затошнило.
«Боже мой, какая пошлость!» К ярости прибавилось чувство унижения и брезгливости. Как глупо погибнуть от руки ряженого с самодельным шлемом на дурацких тесемках!
— Ты вонючий, грязный скот, — сказала она. — И я тебя нисколько не боюсь.
И действительно, в этот момент Аделия испытывала только чудовищное отвращение.
Ее слова пришлись Ракшасу не по нраву. Глаза под маской забегали. С возмущенным шипением он отошел от нее. Член заметно обмяк. Теребя его и не спуская глаз с Аделии, убийца двинулся к Веронике, задрал ее рясу и стал ладиться войти в нее. Монахиня заорала благим матом.
Ракшас наклонился и укусил девушку за грудь. Та взвизгнула. Он быстро оглянулся на Аделию, и в ответ на ее ужас член опять воспрянул к жизни.
Аделия разразилась потоком ругательств. Сейчас язык был ее единственным оружием.
— Ах ты, говноротый придурок! Ты ни на что не способен, ублюдок поганый! Только связанных детей да женщин мучить. Что, твой гнилой член иначе не встает? Рога на голову напялил и воображаешь себя самцом? Ты не мужчина, а мальчишка, который никак не отлипнет от мамочки.
Она говорила что попало, любую оскорбительную чушь. Уж если помирать, то не как Вероника — с униженными причитаниями и визгом. «Напоследок хоть обложу этого мерзавца последними словами, которые он заслужил», — решила Аделия.
Но оказалось, что в дерзости отчаяния она попала в самое яблочко: «говноротый» опять потерял эрекцию. И опять он шипел, скалился и испепелял Аделию злыми взглядами. Однако задранную рясу Вероники ему пришлось опустить. Член Ракшаса действительно обвис.
Видя его реакцию, Аделия начала материться на всех известных языках: на латыни, арабском, иврите… Она и сама не подозревала, какие запасы грязных слов хранятся в ее голове! Теперь Аделия вытаскивала их на свет божий, скрещивала и бросала в лицо Ракшасу. Иногда в одной фразе соединились ругательства трех-четырех языков.
Не останавливая потока сквернословия, салернка поглядывала на его член. Тот усыхал все больше и больше и вскоре стал с мизинец. Это вдохновляло Аделию на новые словесные эскапады. Она знала, что процесс убийства возбуждает Ракшаса, а смерть приводит к семяизвержению. Но преступника заводит видимый страх жертвы. Нет ужаса — нет и эрекции.
Трепет — пиршество для Ракшаса, источник возбуждения и решимости убить. Не показывать страха означает лишить душегубство всей его сладости. Стало быть, не бояться — единственный способ выжить.
И поэтому, отчаянно напрягая свою фантазию, Аделия продолжала обзывать мужчину самыми непотребными именами: «безмозглый хряк», «х… с ноготок», «яйца с горошину»…
При этом салернка извивалась всем телом и упрямо, невзирая на боль, снова и снова дергала руками и чувствовала, как штырь выходит из стены.
А Вероника, наоборот, дошла в своем ужасе до состояния сонной апатии. Ее глаза были закрыты, ноги подкосились, и она уже не стояла, а висела с поднятыми руками.
Аделия продолжала ругаться и раскачиваться. Однако Ракшас больше не обращал на нее внимания. Он вырвал из стены штырь, на котором были закреплены наручники монахини. Когда Вероника рухнула на пол, убийца привел ее в чувство ударом кулака по лицу, подтащил к малому туннелю, открыл закрывавшую его решетку и приказал: «Принеси дичь!»
Аделия в ужасе замолчала. Он собирается пытать мальчика прямо перед ней! Вероника, стоя на коленях, тупо таращилась на мучителя. Ракшас наподдал ей ногой под зад, указал на туннель и сказал: «Ползи и веди мальчика сюда!» Затем он оглянулся на Аделию, чтобы посмотреть на ее реакцию.
Монахиня подчинилась. Она вползла в туннель и скрылась из виду. Бренчание наручников становилось все тише.
Аделия молилась, но уже не о спасении. «Боже Всемогущий, забери мою душу, ибо не могу более и мера страданий моих преисполнена…» Ракшас тем временем притащил труп Страшилы и швырнул его на наковальню. Не спуская глаз с салернки, убийца, словно для пробы, провел лезвием кремневого ножа по собственной руке. Потекла кровь. «Ему нужен мой страх, — подумала Аделия. — И теперь он его получил». Ракшас, удовлетворенный ужасом жертвы, отвел глаза и сосредоточился на трупе собаки — занес нож и…
Аделия закрыла глаза. Ракшас хочет показать ей на собаке, как он расправлялся с детьми. Но нет, она не станет смотреть. Пусть вырежет ей веки — и тогда не взглянет! Господь поможет ей вытолкнуть глаза из глазниц!
Но не слышать Аделия не могла. Нож хлюпал и чавкал, входя в плоть, и скрежетал, натыкаясь на кости. Это повторялось снова и снова.
У нее больше не было ни сил, ни желания осыпать Ракшаса ругательствами. Да и наручники она больше не дергала. Наступила тупая апатия. Если она в аду, то не ей противиться торжеству дьявола…
Звуки стихли. Топ-топ к ней. Волна близкого смрада.
— Смотри! — приказал Ракшас.
Аделия замотала головой. И тут же ощутила ожог боли в левой руке. Чтобы женщина открыла глаза, Ракшас полоснул ее ножом.
— Смотри! — обиженно-сердитым тоном повторил он.
— Нет!
Тут из малого туннеля снова донеслось бренчание наручников: возвращалась Вероника. Ракшас осклабился. Монахиня выволокла Ульфа. Мальчик оттолкнул ее и встал. Аделия встретилась с ним взглядом.
«Живой! Боже, спасибо!»
Ульф был в одежде, которая местами была изорвана и в мелу. Руки связаны впереди. Вид пришибленный. Непонятно даже, вполне ли он осознает происходящее. По Аделии скользнул равнодушный взгляд. На лице темные разводы. Очевидно, от платка с настойкой опия, которой его усыпляли.
Но вот глаза Ульфа уперлись в наковальню — и расширились от ужаса. Он понял!
— Не бойся! — крикнула Аделия. Это было не ободрение, а приказ. — Не показывай страха, не доставляй удовольствия этому чудовищу, не подкармливай его кровожадность!
Лицо мальчика сделалось осмысленнее, он перевел взор на Аделию и прошептал:
