Хозяйка замка (СИ) - Ирина Лазаревна Муравьева

Но скоро обнаружилось, что кладка двойная.

— Обожаю свою родню, — пробормотал Джон, — всё делают монументально.

Но, увидев мои испуганные глаза, уверил, что как только мы сможем разломать первый слой, второй пойдет много легче.

Работа продолжалась.

— Джон, — сказала я через некоторое время, — кажется, ты хотел поговорить.

— Сейчас???

— Почему нет.

Джон внимательно посмотрел на меня, затем усмехнулся и ответил.

— Действительно. Можно и поговорить. Скажи, что ты хотела бы узнать обо мне в первую очередь?

Вопрос прозвучал саркастично, но я задумалась. За последнее время мне много чего рассказывали о Джоне. И хоть для себя я твердо решила, что его прошлое не изменит моего отношения к нему сейчас, но некоторые моменты мне хотелось бы услышать от него самого.

— Скажи, ты правда предлагал Гортензии убить своего деда этим самым способом? — задала я первый вопрос.

Джон бросил на меня очень обиженный взгляд.

— Если я скажу, что не помню или не знаю, что именно я делал или говорил под действием препаратов, ты мне поверишь?

— Джон, мне кажется, это ты хотел поговорить и всё мне рассказать, будучи при этом честным, — фыркнула я.

— Я думал, будет легче, — признался он, затем, после некоторой паузы продолжил:

— Да, я говорил такие вещи. Но, как видишь, мой дед жив и здоров. Хотя ты встречала его и, согласись, порой дедушку очень хочется девать куда-нибудь подальше отсюда, — Джон попробовал слабо улыбнуться, — Аниа, — сказал он затем много более серьезно. — Я никогда не сделал бы такого. Поверь. И тот человек, что говорил это…

— Расскажи, — попросила я, — расскажи мне о себе таком.

Джон отвернулся в сторону стены. Сделал несколько очень сильных ударов. Затем снова посмотрел на меня.

— Аниа, я мог бы соврать сейчас, что всё это в прошлом и уже не важно. Я часто говорил это себе. И, наверное, следовало рассказать тебе раньше. Ты имела право знать, с кем начинаешь отношения. Но я боялся и боюсь. И мне тогда так хотелось, чтобы ты увидела меня самого, а не тени моего прошлого.

Я подошла к Джону. Посмотрела ему в глаза. Сейчас он был такой родной, такой близкий.

— Джон, — сказала я мягко, — я вижу тебя. Но я должна знать, иначе прошлое не отступит от нас. Так, как это случилось сейчас.

Джон вздохнул.

— Хорошо… Мне было около шести лет, когда у отца диагностировали рак. Интересно, как порой жизнь, такая хорошая и размеренная, рушится у тебя на глазах. Лечение было тяжелым, и, хоть отец боролся до последнего, болезнь взяла верх. Так, когда мне было десять лет, мы с мамой остались одни. Я до сих пор помню похороны и растерянное лицо мамы, когда все по очереди подходили к ней выражать соболезнования. Вечером того дня мы вернулись домой, и я помню, как мама просто легла на кровать и следующие несколько днейне вставала с неё. Не ела. Не разговаривала. Затем начали приезжать общие друзья родителей. Изо дня в день они говорили, что всё скоро наладится. Мама кивала им… Даже улыбалась иногда.

А через два месяца после похорон отца она повесилась в их спальне. Мы тогда жили в Лондоне. Я только вернулся из школы. Вбежал домой, поднялся по ступенькам вверх. У меня была какая-то хорошая новость. Может, отличная оценка, а, может, я что-то выиграл на соревнованиях. Теперь я уже не помню этого. Я позвал маму, но она не откликнулась. Тогда я решил, что у неё снова плохой день и она в спальне. Я направился туда. Открыл дверь… Давай я не буду рассказывать, что я там увидел.

— Джон…

Я протянула к нему руку, но он отвернулся, делая вид, что слишком занят разрушением стены.

— Тогда я сильно испугался, — между тем продолжил он, — убежал из дома, прямиком к одному из своих знакомых. И пробыл там до вечера, делая вид, что ничего не произошло, а сам, надеясь, что меня пригласят остаться на ночь, и мне не придется идти домой. Так что, как видишь, уже тогда я проявлял завидную слабость характера, как называет такие вещи мой дед.

— Тебе было всего десять, — напомнила я.

— Да. Мне было уже десять лет. И я должен был повести себя соответствующе, вместо того, чтобы прятаться от проблем, — огрызнулся Джон. — Так или иначе, мне повезло. Одна из маминых подруг решила зайти проведать нас. И нашла то, что раньше нашел я. Мне же удалось избежать массы неприятных вопросов.

— Ты кому-нибудь рассказывал об этом?

— Психоаналитикам. Первым из них был мистер Донован из частной школы, куда определил меня дед. Дивное место. Я не шучу. Хорошее образование и отличная природа вокруг. Возможно, мне бы даже понравилось, но с некоторого времени после смерти матери меня начали мучить кошмары, связанные с этим событием. Мне было тринадцать. Учителя заметили мой заспанный вид и направили сначала к врачу, который прописал мне небольшую дозу снотворного. Я, кажется, наврал тогда что-то про стресс и переутомление из-за экзаменов. И, знаешь, Аниа, когда попробоешь снотворное раз, остановиться потом очень сложно. Под действием таблеток ночи становились просто серыми, без страшных снов. Я больше не видел образа матери, вернее, того, что нашел в комнате. Просто проваливался, словно в черную дыру, а затем снова открывал глаза. Однако вскоре эффект начал слабеть. Организм привыкал. Призраки возвращались, соединяя эпизоды в жуткие кошмары и порой делая сон совсем невыносимым. Тогда я сам увеличил себе дозу снотворного из уже прописанного, когда же таблетки кончились, я стал подворовывать их в медицинском кабинете. Это было непросто. Но, говорят, зависимые люди находчивы. Хотя в какой-то момент меня всё же поймали с поличным. Тогда-то и пришла очередь мистера Донована. Он раскрутил меня на рассказ, я поделился с ним моей слезливой историей, и тогда он даже защитил меня перед комиссией. Так что из школы я был исключен, но и в половину не с таким плохими последствиями, как заслуживал.

— Ты рассказывал о своих кошмарах лорду Роберту?

— Нет.

— Почему?

Джон пожал плечами:

— Мы с дедушкой уже тогда были не слишком близки. К тому же мне не хотелось признаваться, что я был тогда там, но сбежал. Донован же был профессионалом и тайну моей исповеди никому не открыл.

Про себя я выругалась на психоаналитика. Иногда лучше не строить