Филипп Ванденберг - Беглая монахиня
— Вы дурачите меня!
— Ни в коем случае.
— Если вам уже так много известно, что же вы пытаетесь выведать у меня?
Джустиниани, тщательно продумывая свой ответ, выдержал паузу. Наконец он произнес:
— Если бы мы объединили наши усилия и наши сведения, это могло бы в значительной мере продвинуть нас вперед.
Альбрехт зачерпнул воды двумя руками и ополоснул лицо, будто пытаясь придать ясность своим мыслям.
— Предположим, — задумчиво начал он, — мы бы нашли «Книги Премудрости». А кто ж останется в барышах? Скорее всего, его святейшество Папа! Или я не прав?
Джустиниани в знак протеста поднял руки над водой.
— Я уполномочен сделать вам следующее предложение: в случае обнаружения «Книг Премудрости» вся прибыль от научных открытий и изысканий, запечатленных в них, достается вам. Его святейшество Папа Климент претендует только на сокровища, о которых там идет речь, и в первую очередь на сокровища царя Соломона.
— …сокровища царя Соломона, — повторил Альбрехт, глубоко задумавшись. Затем ушел под воду, оставив на поверхности только лицо, чтобы дышать. В этом положении князь-епископ размышлял довольно долго. При этом он, будто гиппопотам, снизу, не мигая, испытующе смотрел на папского легата.
Внезапно, словно следуя божественному озарению, он с резвостью, которую трудно было ожидать от человека со столь дородным телом, выскочил из воды и возопил:
— И вы думали, я не замечу, как вы пытаетесь меня надуть? Вы и ваш чрезвычайно сообразительный Папа гоняетесь лишь за сокровищами, чтобы избавиться от всех финансовых трудностей. А кто знает, что достанется мне? Может, умение взойти по канату на соборную башню? Нет уж, уважаемый брат во Христе, поищите другого дурака. А теперь убедительно прошу вас: немедленно покиньте мой чан!
Курфюрсту не пришлось повторять это дважды. Папский посланник поднялся и с ворчанием вылез из чана. Поспешно облачаясь в свою кардинальскую одежду, он пробурчал, не глядя на Альбрехта:
— Искренне надеюсь, что однажды вам не придется раскаяться в своем нелюбезном поведении! — Он кликнул своего дворцового прелата, наблюдавшего за перебранкой кардиналов из соседнего помещения.
В то время как папский легат не удостоил своего противника даже взглядом и удалился, не попрощавшись, Патричи на ходу обернулся, чуть поклонился и едва слышно выдохнул: «Хвала!»
Как только оба покинули подвал, там появился Иоахим Кирхнер. Он выглядел еще бледнее обычного и ошарашил Альбрехта Бранденбургского новостью:
— Жена канатоходца сбежала из монастыря Эбербах!
Князь-епископ завершил свой утренний туалет, не доставивший ему на этот раз ничего, кроме раздражения, и позволил банщицам одеть его. Пока они натягивали ему через голову пурпурную кардинальскую ризу, Альбрехт поинтересовался у своего секретаря:
— Как это могло случиться? Тут явно замешан фуггеровский посланник! При этом девица была единственной, кто мог бы помочь нам сдвинуться с мертвой точки. Кирхнер, снаряди два, нет, три вооруженных поисковых отряда. Пусть все прочешут, но найдут эту бабу. Еще надо немедленно разыскать алхимика и ученого-стеганографа Атанасиуса Гельмонта из Брабанта, он уже давно живет в переулке Назенгэсхен. Чем он вообще живет, ни одна душа не знает — может, и вовсе подаяниями или воровством.
— С вашего позволения, — вставил Кирхнер, — многовато всего сразу. Что касается посланника Фуггера, то у него, как вам известно, были веские причины для отъезда. Хозяин гостиницы «Двенадцать апостолов», где он останавливался, клянется и божится, что тот отбыл в Аугсбург в полном одиночестве, без жены канатоходца.
— Единственная хорошая новость за это ужасное утро, — проворчал князь-епископ. — От Шварца мы так или иначе избавились.
Кирхнер помотал головой, что, вероятно, подразумевало: «Не будем торопиться с выводами. Рано или поздно он снова всплывет со своими процентами». Высказать это вслух он не осмелился, не желая приводить патрона в еще большее бешенство с самого утра. Вместо этого он поинтересовался:
— А ваша курфюрстшеская милость знали, что жену канатоходца доминиканцы обвинили в колдовстве и собирались подвергнуть Божьему суду? Она должна была пройти на глазах у инквизиторов по высоко натянутому канату. На этот раз в монастыре Эбербах.
— И своим побегом уклонилась от Божьего суда! В то же время это означает, что она не владеет знаниями Девяти Незримых.
— Не совсем так, ваша курфюрстшеская милость! Ибо еще до того как ей удалось бежать, из когтей инквизиции ее вырвало одно высокое духовное лицо!
— Папский кардинал Джустиниани!
— Именно так. Вероятно, папский легат пытался втереться в доверие к деве, чтобы побольше разузнать о «Книгах премудрости».
— Кирхнер, и тебе все это известно! — одобрительно воскликнул кардинал.
— Аббат Николаус из Эбербаха послал гонца, — объяснил секретарь. — Он решил, что вы должны быть в курсе. Теперь вы понимаете, почему я не пустил к вам гонца во время визита Джустиниани.
— Молодец, Кирхнер, — похвалил князь-епископ. — А что ты думаешь о брабантском специалисте по тайнописи?
— О нем рассказывают чудеса, — поделился секретарь. — Одни утверждают, что сам сатана помогает ему в работе, другие говорят, что он якобы работает над Magia naturalis universalis и пользуется старинными шрифтами, которые никто не может прочесть. А третьи вроде бы видели, что по ночам к нему ходят женщины с не самой лучшей репутацией.
— Ты имеешь в виду блудниц?
— И этих тоже, но в основном это рыжеволосые женщины, о которых говорят, что они владеют искусством заговора, уж простите за низменные выражения, предотвращающим при коитусе зачатие. Еще они якобы знают заклинания, позволяющие наслать молнию на дом неугодных сограждан. Или же они склонны к видениям и предаются искусству гадания. Иными словами, они, похоже, занимаются весьма сомнительными вещами!
— Это не так уж и важно, если брабантский стеганограф окажется нам полезен. Ты ведь помнишь, у нас есть прямое указание на Девятерых Незримых, а именно криптограмма HICIACCOD, о которой, вероятно, не подозревает никто, кроме жены канатоходца.
— И еще не следует забывать змею, — угодливо напомнил Кирхнер.
— Н-да, змея… — задумчиво повторил князь-епископ, — не лучше ли было бы посетить нам стеганографа Атанасиуса Гельмонта еще сегодня? Ученый-криптограф во дворце курфюрста может вызвать кривотолки.
— Не могу с вами не согласиться, — поддакнул Кирхнер. — С вашего позволения, я извещу брабантского ученого о вашем визите.
С наступлением сумерек князь-епископ Альбрехт и его секретарь Кирхнер отправились в переулок Назенгэсхен. Как обычно, улицы Майнца были пустынны. Переулочек был таким узким, что карета или повозка нормальных размеров в нем бы застряли. И это была одна из причин, почему в узких домишках, почти робко прижимавшихся друг к другу, селился только простой люд, преимущественно прислуга, работавшая на каноников и не привыкшая разъезжать в каретах.
В отличие от своего привычного облика, когда князь-епископ пускался пешком в народные низы, сегодня Альбрехт не облачился в яркие пурпурные одеяния, обошелся и без головного убора, который бы сразу выдал его. Кардинал пошел с непокрытой головой и в черной сутане, в которой он нисколько не отличался от рядовых клириков, облепивших соборный город, как мухи падалицу.
Четырехэтажный домишко, в котором с недавних пор поселился алхимик-стеганограф, едва ли отличался бы от других строений переулочка, если бы не окна и входная дверь, еще меньше и уже, чем в остальных домах.
На стук, о котором Кирхнер условился с брабантским ученым, тот открыл дверь, и каждому входящему пришлось низко наклоняться, как при входе на заутреню.
Атанасиус Гельмонт, тщедушного телосложения и с необычно светлой, почти прозрачной кожей лица, оказался немногословным и сдержанным. Он молча провел посетителей на второй этаж, где имелось одно-единственное помещение с двумя малюсенькими оконцами, выходившими на Назенгэсхен. Мебели, помимо стола посередине, не было, вся комната была уставлена деревянными ящиками, дорожными сундуками и штабелями книг, иные из которых доставали почти до самого потолка. Единственным источником света служил поблескивающий зеленоватый стеклянный шар в центре квадратного стола, назначение которого осталось непонятным князю-епископу, разве только это было новейшее изобретение алхимика.
— Я полагаю, — приступил к беседе Альбрехт Бранденбургский, усевшись возле стола на сундук, служивший сиденьем, — что мой секретарь Иоахим Кирхнер поставил вас в известность по поводу цели нашего визита.
— Исключительно намеками, — выдохнул Гельмонт, ухватившись за столешницу двумя руками, словно опасался потерять сознание. Вздохнув, он пододвинул кардиналу кусок плотной бумаги и перо с чернилами. — Соблаговолите написать загадочное слово, которое вас интересует, ваша курфюрстшеская милость!
