Оливер Пётч - Дочь палача и черный монах
Однако Натанаэль и предположить не мог, что после стольких лет молитв и ожидания они станут избранными, чтобы спасти величайшую ценность христианства. Ценность, которую почти пятьсот лет назад присвоили тамплиеры и которая считалась утраченной навсегда. А потом появился этот проклятый палач с дочерью. Эти Куизли и, конечно, всеведущий лекарь! С тех пор все и пошло наперекосяк…
Рядом бормотал молитву брат Авенариус, вцепившись в крест с двумя поперечинами, который висел у него на груди. Крест этот служил им опознавательным знаком. Толстый шваб, похоже, смирился с тем, что ему придется еще несколько часов простоять на холоде. Он закрыл глаза и читал молитву сдержанности из Священного Писания.
– Кто даст мне стражу к устам моим и печать благоразумия на уста мои… Кто приставит бич к помышлениям моим и к сердцу моему наставника в мудрости?[33]
Натанаэль вздохнул. Сначала ему казалось вполне уместным, что к ним приставили швабского монаха. После всего, что магистр узнал из письма легковерного альтенштадтского пастора, тамплиеры заставили их поломать голову. Еретический орден Фридриха Вильдграфа славился своими шифрами и загадками. Брат Авенариус считался отличным знатоком Библии, книгочеем, который назубок знал любой отрывок текста и как никто другой разбирался в истории реликвий. Однако до сих пор он большой пользы их команде не принес – даже наоборот. Когда они выполнят задание, Натанаэль посоветует магистру отстранить шваба.
Но пока он был ему нужен. Тем более сейчас, когда брат Якобус отправился в Аугсбург, чтобы передать послание магистру и раздобыть новый яд. Натанаэль в очередной раз задался вопросом, почему собрат его так быстро согласился взять долгую поездку на себя. Быть может, все дело в водянистой сыпи, которая мучает его уже несколько недель? И вообще за последнее время Якобус сильно изменился. Эти внезапные вспышки гнева, приглушенные крики боли по ночам, выпавшие волосы… Прискорбно, когда столь ярый некогда соратник так распускается. Но ведь в итоге человек всегда остается один.
Натанаэль осторожно огляделся по сторонам. Уж не послышалось ли ему? Несколько дней его не покидало чувство, что за ним следят. Вот только кто? Кто-то еще заинтересовался сокровищем? Кто-то, о ком они до сих пор ничего не знали?
Из раздумий его вырвал прерывистый, но вполне отчетливый гневный вскрик. К церкви приближались две сгорбленные фигуры. Снег на площади лежал по колено и заглушал их шаги, но не тихую ругань, которую издавал один из них. Натанаэль хмыкнул. Этот мозгляк-лекарь никогда не научится красться бесшумно.
Тем лучше.
Лекарь и его девка обошли церковь справа и подобрались к подмосткам. Натанаэль подал знак брату Авенариусу и двинулся вслед за ними. Потом резко остановился. Краем глаза он уловил лишь едва заметное движение. Но, приглядевшись, увидел все вполне более отчетливо.
От левой стены, куда вделаны были надгробные плиты, отделилось три тени. Словно призраки, они скользнули вдоль церкви и стали приближаться к лекарю и его спутнице.
Натанаэль надвинул капюшон на лицо, заткнул кинжал за пояс и слился со снегом. Предчувствие последних дней его не обмануло. За ними следили.
Настало время выяснить, с кем им довелось столкнуться.
Симон окинул взглядом обледенелые подмостки и недоверчиво посмотрел на Бенедикту.
– Лезть наверх? Мы же соскользнем и…
Но Бенедикта уже взобралась на нижний ярус. Лекарь в очередной раз подивился тому, как она ловко двигалась. Он открыл было рот, чтобы еще раз ее окликнуть, но потом просто покорился судьбе и стал влезать на подмостки, с одного яруса на следующий, до самого верха. Оттуда молодой человек смог наконец оглядеть весь монастырский двор, укрытый снегом. В некоторых окнах, выходивших в сторону церкви, еще горел свет, остальное все было скрыто в кромешной тьме. На мгновение Симону показалось, что на площади что-то шевельнулось, но в темноте и метели не смог ничего толком разглядеть. В конце концов он двинулся к оконному проему, через который Бенедикта уже забралась в церковь.
Их план, похоже, удался. Рабочие не смогли закончить работу до вечера, и в некоторых окнах еще недоставало новых стекол. Симон болтал ногами в оконном проеме и наблюдал, как Бенедикта закрепила веревку на одной из поперечин и стала спускаться в церковь. Лекарь перекрестился и двинулся вслед за ней. Вскоре ноги его коснулись холодного пола, и он смог оглядеться вокруг.
Хоть церковь на ночь и заперли, монахи оставили зажженными несколько свечей. Их дрожащий свет придавал внутреннему убранству нечто зловещее. Из стеклянных гробов на главном алтаре на непрошеных гостей уставились скелеты святого Прима и святого Фелициана – с клинками в руках и терновыми венцами на лысых черепах.
Сейчас, посреди ночи, от них не исходило никакой святости, в них не было ни следа умиротворения или покровительства. У Симона возникло чувство, что скелеты в любое мгновение могли спуститься с алтаря, чтобы задушить богохульников своими костлявыми пальцами. Но они так и не двинулись с места, лишь обнажали зубы в вечном оскале, и в темных глазницах не было ничего, кроме смерти.
– Ну и какой из них?
– Что?
Симон настолько поглощен был ужасающим зрелищем, что не сразу расслышал Бенедикту.
– Я говорю, в каком из святых может быть спрятано послание? – повторила Бенедикта. – Нам вряд ли хватит времени, чтобы обыскать оба гроба.
– В каком?.. – Симон задумался. – Начнем с Фелициана, – сказал он наконец. – Он счастлив и везуч, а кладоискателю тоже без этого не обойтись. К тому же, как сказано у Матфея: многие же первые, то есть primi, будут последними.
Бенедикта скептически взглянула на лекаря.
– Вашими бы устами…
Они подошли к алтарю и встали прямо под гробом.
– Если поднимете меня на плечи, то я, быть может, сумею дотянуться до гроба, – сказала Бенедикта. – Тогда я попытаюсь осторожно его спустить.
– Но он слишком тяжел, – прошептал Симон. – Вы его наверняка уроните!
– Бросьте вы, он же из обычного стекла. А скелеты внутри не тяжелее нескольких старых костей.
– А если вы его все-таки уроните?
Бенедикта усмехнулась:
– Тогда нам придется собрать старину Фелициана заново. Вы же как-никак лекарь!
Симон со вздохом опустился на колени, чтобы Бенедикта смогла влезть ему на плечи, а затем, слегка покачиваясь, начал ее поднимать. Когда юноша почувствовал на щеках бедра Бенедикты, по телу его пробежала приятная дрожь.
Ну, превосходно, подумал он. Мы тут оскверняем святые мощи, а я при этом раздумываю о голых ляжках. Два смертных греха в одном…
Наконец Бенедикта дотянулась до нижнего края стеклянного ящика и обхватила гроб обеими руками.
– Теперь опускайте меня, – прошептала она. – Только медленно!
Симон стал осторожно опускаться на колени, а Бенедикта сжимала в объятиях ценный груз. Гроб раскачивался из стороны в сторону, скреб о край алтаря, пока не коснулся наконец пола. Бенедикта легко соскочила с ноющих плеч Симона.
– А теперь откроем его.
Бенедикта осторожно уложила гроб на пол и осмотрела крышку. Стекло по краям было запаяно золотой нитью. Торговка вынула нож и принялась расковыривать шов.
– Бенедикта, – сиплым голосом воскликнул Симон. – Вы точно уверены, что нам следует это делать? Если нас застукают, то нам грозит процесс, в сравнении с которым колесование Шеллера – просто детский выговор.
Бенедикта отвлеклась на мгновение от работы.
– Я не для того тащилась сюда, чтобы теперь сдаться. Так что помогайте!
Симон вынул свой стилет, с которым никогда не расставался, и вставил его в запаянный зазор. И сантиметр за сантиметром начал размыкать шов. Сплав был мягким и ломким, так что в скором времени им удалось открыть крышку.
– Прости нас, святой Фелициан! – пробормотал Симон, хотя не очень-то надеялся своей молитвой снискать понимание на небесах. – Мы делаем это лишь во благо церкви!
Из открытого гроба на них повеяло гнилостным запахом. Симон с отвращением взглянул на плесневелые, местами позеленевшие кости. Они были соединены между собой тонкой проволокой и дополнительно укреплены на задней стенке гроба. Иссушенный терновый венец на голове святого съехал тем временем на лоб. Костлявыми пальцами правой руки Фелициан стискивал ржавый меч.
– Меч и терновый венец, – прошептал Симон. – Символы победы и мученической смерти.
Бенедикта начала между тем осматривать кости. Указательным пальцем она влезла в глазницы и проверила внутренности черепа.
– Где-то здесь должно быть скрыто послание, – пробормотала женщина. – Бумажка, какая-нибудь записка… Проклятье, Симон, помогите мне! У нас не так много…
Позади вдруг что-то стукнуло. Симон обернулся, но не смог ничего разглядеть в темноте. Дрожащее пламя свечей, горевших перед алтарем, отбрасывало на колонны колышущиеся тени.
