Джанет Глисон - Гренадилловая шкатулка

— Совершенно верно.

Я моргнул, благодаря Господа за ее спокойствие. Только бы она не заметила, что у меня заплетается язык, молился я про себя.

— Может, вы позволите заглянуть в один из них, самый последний, где он делал записи незадолго до своей смерти?

Не исключено, что там есть сведения, которые могут пролить свет на трагедию…

Мисс Аллен бесцельно рылась в шкатулке с нитками, теребя длинными пальцами моток небесно-голубой пряжи.

— Значит, расследование продолжается. Ну и как, приблизились вы к разгадке гибели вашего друга? Выяснили что-нибудь о моем брате?

Я сдавленно сглотнул.

— Совсем немного. Теперь я точно знаю, что Партридж не был ребенком мадам Тренти и вашего брата. По-моему, я уже говорил вам про эту женщину и выражал сомнение относительно правдивости ее слов.

Мисс Аллен уткнулась взглядом в шкатулку с разноцветной пряжей. Как ни трудно мне было сохранять внимание, от меня не укрылось ее замешательство.

— Так он не их ребенок?

Я начинал реагировать быстрее.

— Полагаю, со стороны мадам Тренти это был умышленный обман. Она выдала Партриджа за сына вашего брата из корыстных побуждений. Ребенок, которого она родила от вашего брата, ребенок, которого растила миссис Фиггинс, умер в раннем возрасте. Он никак не мог быть моим другом.

— Вы уверены?

Я колебался, хотя считал, что незачем утаивать от нее свой визит к Фиггинсам.

— Я нашел миссис Фиггинс. Она, вернее, ее сын признался, что ребенок, которого поручил ее заботам ваш брат, умер. В лондонский приют его не отвозили. Мадам Тренти просто использовала Партриджа — он-то как раз вырос в том приюте, — чтобы надавить на вашего брата.

— Партридж был замешан в ее интригах?

— Нет. Он абсолютно невиновен. Мадам Тренти одурачила его, зная, что ему ничего не известно о собственном происхождении и он с легкостью купится на ее небылицы.

Мисс Аллен медленно покачала головой.

— В таком случае, вашему другу сильно не повезло. Злодейство мадам Тренти не поддается разумению… непонятно, как женщина могла так поступить.

Я почувствовал себя увереннее и принялся излагать ей свою версию.

— Мадам Тренти — беспринципная авантюристка. Теперь, когда ее красота начала увядать, она вознамерилась любой ценой обеспечить свое будущее и решила добиваться помощи от вашего брата. С этой целью она послала сюда Партриджа, как оказалось, на верную смерть.

Мисс Аллен разразилась неодобрительными «ох!» и «ах!». Было видно, что она крайне возмущена. Думаю, она хотела бы еще порассуждать на эту тему, но я перебил ее:

— Возвращаясь к разговору о дневниках… Может, вы все-таки позволите на них взглянуть?

Несмотря на то что мой рассказ взволновал ее, она с готовностью отвела меня в библиотеку и жестом показала на интересующий меня ящик, разрешая открыть его. В голове у меня по-прежнему стучало, но не настолько сильно, чтобы я не смог заметить разительной перемены во внешнем виде стола. Заклинивший ящик теперь горделиво выдавался вперед, словно его недавно открывали и не сумели задвинуть на место. Я дернул за ручку. В отличие от других ящиков, он ходил туго. На его внутренней обивке красовалось огромное темное пятно. Вероятно, недавно в нем что-то разлили, отчего дерево разбухло и ящик перестал плотно закрываться. Мой нос уловил слабый сырный запах. Я заглянул внутрь и зажмурился, не веря своим глазам. Ящик был пуст.

— Дневников здесь нет. Вы убрали их, чтобы они не отсырели? — спросил я.

— Что вы такое говорите? — удивилась мисс Аллен; от смущения на ее щеках проступил румянец. — Дневники были там. Я сама их видела.

— Вероятно, сударыня, кто-то вытащил дневники. Наверно, из-за того что в ящике разлилась какая-то жидкость. Случайно, не молоко? Кто, по-вашему, мог их забрать?

— В самом деле, — поспешно отвечала мисс Аллен. — Не знаю, молоко ли это, но вы правы, запах кислый. Что касается дневников, не думаю, что Элизабет стала бы их трогать. Да и как бы она выдвинула ящик, если даже вы не смогли? Лорд и леди Брадфилд редко заходят сюда одни. Могу только предположить, что их, должно быть, взял Роберт. С недавних пор в нем проснулся интерес к бумагам отца, чего я в нем не наблюдала, когда брат был жив. Полагаю, он надеется найти доказательства того, что отец любил его. Бедный мальчик. Мой брат никогда не выказывал особой нежности к близким. Мать Роберта умерла, когда тот был еще совсем ребенком. Вот почему он всегда так ласков и мягок со мной. Думаю, в силу этих же причин он сблизился и с Элизабет.

Хоть разум мой и был затуманен, у меня все же промелькнуло, что Роберта Монтфорта вряд ли можно назвать человеком мягкого нрава и что в отношении Элизабет он руководствуется отнюдь не столь чистыми помыслами. Но вслух ничего этого я не сказал.

— Я ему очень сочувствую. Мог ли он забрать дневники с собой в Лондон?

— Мог, но, думаю, это маловероятно. Скорей всего, он оставил их в своей комнате. Можете заглянуть туда, если хотите.

Я поежился, вспомнив, как разозлился Роберт Монтфорт, когда узнал, что я заходил в его лабораторию.

— А он не станет возражать?

— С какой стати? — с необыкновенным терпением в голосе отвечала мисс Аллен, словно увещевала ребенка.

— Он же запретил мне появляться здесь…

Мисс Аллен смотрела на меня в задумчивом молчании.

— У меня почти нет секретов от моего дорогого племянника, и я никогда не стану расстраивать его умышленно; но в данном случае я искренне желаю помочь вам выяснить истину и потому с чистой душой даю вам честное слово, что никогда не скажу ему об этом вашем визите.

Я от всего сердца поблагодарил ее, но сам похолодел при мысли, что мне предстоит войти в покои Роберта Монтфорта. С минуту я медлил, но мисс Аллен подбодрила меня, еще раз заверив, что Роберта нет поблизости и она готова пойти со мной. И я нехотя поддался на ее уговоры.

По лестнице с резными перилами мы поднялись на второй этаж и по коридору, увешанному головами животных с блестящими глазами, зашагали к двери, которую я по роковой случайности открыл несколько дней назад. В отсутствие Роберта его спальня казалась удивительно безликой. Серебряные коробочки, флаконы и щеточки, которыми прежде был уставлен комод, теперь либо кто-то убрал во внутренние отделения, либо он забрал их с собой. Осталась одна только подставка для парика — лысая деревянная голова, поблескивавшая в тусклом сиянии единственного светильника.

Одним из ключей на большой связке, висевшей у нее на поясе, мисс Аллен отперла дверь в лабораторию и вручила мне две свечи, предложив осмотреть полки, пока сама она будет проверять комод. Я кивнул и на мгновение прислушался, хотя знал, что в этом нет необходимости, ибо в доме не было никого, кто мог бы представлять для меня опасность. Потом молча, ибо сердце у меня стучало так сильно, что я был не в силах произнести ни слова, вошел в комнату.

К счастью, распотрошенного пса я нигде не увидел. Только два коричневатых пятна на выскобленном столе свидетельствовали о его чудовищном предназначении. Я поставил на него свечу и, держа вторую в руке, огляделся. На стене за столом висели две полки. На верхней стояли, так сказать, научные экспонаты: органические остатки, раковины, сосуды с жидкостью, в которых плавали различные мерзости — крупный розоватый таракан, голова ягненка, сердце и прочие неопознаваемые рваные органы. Я окинул взглядом нижнюю полку. Она была менее страшная. На ней лежали ряды коробок, стопки бумаг и книг. Мисс Аллен постоянно повторяла, чтобы я не стеснялся и искал самым тщательным образом, и я, встав на стул, принялся обследовать верхнюю полку — выдвигал каждый сосуд и смотрел, нет ли чего за ним. Нигде ничего.

Мне было странно рыться в вещах Роберта под одобрительным оком мисс Аллен. Теперь, когда я поборол свой изначальный страх, ко мне вернулась былая бесшабашность, питаемая еще не выветрившимися винными парами. Не обнаружив дневников на верхней полке, я обратил внимание на нижнюю. На одном ее конце лежала папка с гравюрами, изображавшими анатомическое строение человека, и различными публикациями Королевского общества.[23] Дневников в ней не было. Рядом громоздилась кипа записных книжек в переплетах из шагреневой кожи. Я стал листать одну из них, думая, что, возможно, это и есть нужные мне дневники, но на ее страницах нашел только отчеты с рисунками различных опытов, вероятно, проводимых в этой самой лаборатории. В одном подробно описывалось анатомическое строение собаки, в другом — челюсти человека. Рядом с записными книжками стояла небольшая шкатулка, обитая медью.

Я взял шкатулку в руки, желая лучше рассмотреть ее. Она представляла собой простой ящичек, должно быть, предназначенный для хранения писем или хирургических инструментов, а может, в радостном нетерпении подумал я, даже и дневников. Застежка была поднята, и я откинул крышку.