Александр Бушков - Непристойный танец
Он был прав, и Бестужев всерьез опасался, что именно так и произойдет, имеется множество примеров…
– Пристрелить вас, что ли? – задумчиво спросил он.
– Не получится, – хихикнул Жилинский. – Не сможете. Вы, сударик мой, слабы, в офицерских традициях воспитаны, не сможете через себя переступить. Потому мы вас и сметем когда-нибудь, что революция, в отличие от вашего заведения, не знает ни сантиментов, ни условностей… Одну только целесообразность. Вы и не представляете, сколь страшна целесообразность, когда руководствуются только ею…
Бестужев не хотел признавать за ним правду, какую бы то ни было, но в глубине души знал, что эта правда была, и это его странным образом унижало, даже в этом положении.
– Вот взять хотя бы Суменкова, – словоохотливо продолжал Жилинский. – Зная Бореньку давно, смею предполагать, что он вас отпустил отнюдь не потому, что поверил вашей легенде. Борис дьявольски хитер. Он играл беспроигрышно: при обоих вариантах оставался в прибыли. Если мы прикончим на «Грейтоне» прыткого жандарма – это хорошо, одним голубым мундиром меньше, а сам он рук не пачкал. Если пароход захватит полиция – снова неплохо. Большевики, главные соперники эсеров, понесут немалый урон. Куда ни поверни события – Борис в выигрыше. – В голосе Жилинского не было ни капли осуждения, скорее уж в нем звучала уважительная зависть.
– Ладно, в конце концов, ничего еще не решено… – сказал Бестужев вслух.
Собрал все силы и поднялся, подобрав валявшийся у самых поручней наган. Неуверенными шагами направился в сторону командного мостика, слегка пошатываясь и превозмогая распространявшуюся по всему телу боль, чувствуя, как из рассеченного виска снова тягуче поползла на щеку теплая кровь. Брел, перепачканный, в драной одежде, яростно подбадривая себя, напоминая себе самому вновь и вновь, что дело еще не кончено.
Вахтенный матрос разинул рот, узрев этакое чучело, вслед за тем попытался браво заступить дорогу, недовольно треща что-это на альбионском национальном наречии, но Бестужев, вовсе не намеренный изображать деликатность, ткнул его дулом револьвера в скулу и с ласковым бешенством посоветовал по-русски:
– Пшел вон, мерзавец!
Вахтенный отшатнулся, меняясь в лице. Бестужев взобрался по высокой крутой лесенке, пинком распахнул дверь рулевой рубки. Штурвальный оторопело оглянулся на него. Осанистый капитан, стоявший у какого-то круглого приспособления с рукоятями и надписями по кругу, очевидно, решил быть истинным джентльменом до конца – он после первого замешательства выпрямился во весь рост, недовольно пожевал губами и буркнул:
– Как все это понимать?
– Меняйте курс, капитан, – твердо сказал Бестужев по-французски. – Мы идем в Ревель.
– Молодой человек, – неприязненно сказал капитан. – То, чем вы сейчас занимаетесь, морским правом квалифицируется как пиратство…
– Наоборот, – сказал Бестужев и, не стремясь к идеально точным формулировкам перевода, спокойно продолжал: – Я офицер тайной политической полиции Российской империи. Объявляю ваше судно арестованным за контрабандный провоз оружия.
– Приказать-то легко, а выполнить будет потруднее… – сказал капитан и отдал какое-то приказание штурвальному.
Тот, бросив штурвал, попытался пройти к двери. Бестужев нажал на курок, и в остеклении рубки появилась круглая дырочка с тянувшимися от нее змеистыми трещинами, совсем рядом с головой матроса.
Тот сразу отступил, виновато косясь на капитана.
– Прикажите вашему человеку вернуться на место, – жестко распорядился Бестужев. – Я не намерен шутить. И средства выбирать не намерен. Право руля, капитан, держитесь береговой линии…
В рубке медленно расплывалось сизое марево – дымный порох оправдывал свое название…
Капитан что-то коротко приказал, и рулевой вернулся к высоченному штурвалу. Потом осанистый бритт повернулся к Бестужеву:
– Молодой человек, вы достаточно хорошо себе представляете, сколь трудную задачу на себя взвалили? Захватить корабль в одиночку – предприятие безнадежное. Рано или поздно будет тревога, вас попросту сомнут… Уберите оружие, и я… и мы вместе поищем компромисс, который вам позволит убраться целым и невредимым…
– Вы полагаете, меня интересует такой компромисс?
– Нет, на что вы надеетесь? – протянул капитан невозмутимо. – Вы тут один, к тому же вот-вот потеряете сознание, у вас течет кровь, давайте…
Он умолк, когда над серыми волнами раскатился протяжный грохот орудийного выстрела.
Борясь с подступающей дурнотой, Бестужев поднял голову. По широкой дуге слева, отрезая «Грейтону» дорогу в открытое море, несся миноносец под андреевским флагом, длинный и низкий, со скошенными назад трубами. На корме колюче сверкали вспышки странного фонаря, яркого, ежесекундно перекрывавшегося горизонтальными планками.
Штурвальный пробормотал что-то, бледнея на глазах, – и капитан, поджав губы, перекинул рукоятки своего загадочного приспособления так, что стрелка, пройдя по дуге, замерла напротив надписи «Stop», значение которой мог понять даже человек, не владеющий английским.
Миноносец замедлял ход. Он был уже так близко, что Бестужев расслышал острый, пронзительный свист боцманской дудки. У поручней, гремя прикладами, торопливо строилась абордажная команда, и большую шлюпку на корме уже повернули, принялись опускать над водой.
Он смотрел, не опуская револьвера, борясь с дурнотой. На носу, у поручней, стояла кучка людей, все в черных морских «непромокаблях», одинаковые, как пингвины, но среди черных морских фуражек Бестужев разглядел другие, с голубым жандармским кантом, и даже, кажется, узнал поручика Лемке.
Только тогда он позволил себе сделать шаг назад и опереться спиной на прохладную стену рубки.
Эпилог
Стражи у ворот
– Я позволю себе начать с приятных новостей, – сказал полковник Герасимов, по своей всегдашней привычке неспешно прохаживаясь вокруг стола. – Не вставайте, Алексей Воинович, мы оба в партикулярном, к чему… Так вот, примите мои искренние поздравления. Рассмотрев наши отчеты, государь оставил самые благожелательные отзывы, в том числе и касающиеся вас лично, после чего повелел наградить вас Анною второй степени. Примите поздравления. Анна на шее хоть и не имеет звезды, но все же весьма неплоха для ваших лет и чина. Кстати, о чинах… Вопрос о внеочередном производстве мало того что внесен, – успешно решается. Мало того – получены депеши из Вены. За известные заслуги император Франц-Иосиф наградил вас рыцарским крестом ордена, носящего его имя. Не доводилось видеть? Красив, право… Я вас прошу, не вскакивайте и во фрунт не вытягивайтесь. – Он остановился перед Бестужевым и тонко улыбнулся. – Думаю, государь разрешит вам ношение сего ордена, тут не возникнет никаких проблем… однако по застарелому своему цинизму не могу не удержаться от подробностей. Рыцарским крестом ордена Франца-Иосифа награждены вы и ваш знакомец граф Тарловски, однако, по моей информации, несколько сановников и высоких полицейских чинов Австро-Венгерской империи получили не в пример более высокие знаки отличия как раз за то, что героическими усилиями предотвратили покушение на его величество. Что ж, ничего необычного в том нет. Ситуация настолько привычна и для любой европейской державы, и для нашего любезного Отечества, что вам не имеет смысла таить обиды…
– Я и не собираюсь, – сказал Бестужев.
– Вот и прекрасно. Есть еще разговор, не столь приятный, быть может, но что поделать… Знаете, Алексей Воинович, когда вы проходили испытания, не числясь даже в кандидатском списке, некоторые были против вашей кандидатуры. Не стану называть имен, ни к чему. Но о мотивах упомянуть стоит. Так вот, вас, простите, подозревали в излишней романтичности. Ну как же, выпущенный в гвардейскую кавалерию способный офицер вдруг начинает требовать перевода на маньчжурский театр военных действий, соглашаясь на явное понижение, на службу в отнюдь не престижном Приморском драгунском полку. Впоследствии, вернувшись с тремя орденами, неожиданно отказывается от гвардейской карьеры и подает прошение о переводе в Корпус жандармов. Кое-кто вас, повторяю, подозревал в романтических побуждениях, каковые несовместимы с серьезной службой. Что до меня, я потому и спорил с этими господами, потому и настоял на своем, что помнил нехитрую истину: за романтику у нас порой безосновательно принимают склад характера. Таков уж у вас склад характера, он вас сюда и привел… К чему это я? К тому, что я вас ценю и уважаю, вижу всю серьезность ваших устремлений… однако вынужден, простите, железной рукой выкорчевать у вас остатки романтических представлений о нашей службе… Что все-таки имеет место быть, не отрицайте.
– Александр Васильевич, – сказал Бестужев осторожно. – Вы ведь меня к чему-то подводите, а? Давайте уж без дипломатии…
