Оливер Пётч - Дочь палача и король нищих
Они медленно брели к югу от Новоприходской площади, и по пути то и дело сворачивали в тесные переулки. Уже трижды навстречу им попадались отряды вооруженных стражников. В другое время они бы тут же усадили Симона и Магдалену в дурью клетку за нарушение ночной тишины, но сегодня у них были дела поважнее. Бледные, перепуганные солдаты лишь мельком оглядывались на странную парочку и спешили мимо. Отовсюду слышались выкрики других отрядов, а один раз издалека донесся грохот.
– Дай-ка подумать, – сказала Магдалена, уже немного охрипшая. – У Ганса новые портки, зима пройдет… У меня и песен-то не осталось уже. Ты других, случаем, не помнишь?
В детстве она часто пела с отцом и теперь надеялась, что он узнает ее по голосу и выбранным песням. Во всяком случае, так девушка привлекала меньше внимания, чем если бы просто во весь голос звала отца. Стражники и любопытные жители, что выглядывали на них из окон, видели в ней обычную пьяную шлюху, которая шаталась с клиентом по улицам.
Магдалена пыталась припомнить еще какую-нибудь песню и вдруг просияла.
– Есть еще одна! И как это я раньше про нее не подумала…
Магдалена затянула колыбельную, которую отец всегда напевал ей перед сном. Пока она раз за разом повторяла один и тот же куплет, в голове проносились обрывки воспоминаний об отце.
Вот он наклоняется к ней, и Магдалена чувствует запах пота и табачного дыма… Она сидит на плечах великана, с ним ей ничего не страшно, он сильный и непобедимый – Господь ее детства…
По щекам текли слезы, но она продолжала петь.
– Майский жук в вышине, а твой папа – на войне…
Из трухлявой бочки, лежавшей на краю улицы, вдруг выбрался огромного роста призрак и, пошатываясь, поднялся. Одет он был в рваные штаны и запачканную кровью рубаху. Руки и ноги были замотаны повязками, лицо чернело от сажи – и все-таки Магдалена сразу поняла, кто перед ней стоял.
– Папа! Господи, папа! – закричала она, словно спятив.
Девушка даже не подумала, что поблизости могли находиться стражники. Потом поднесла ладонь ко рту и продолжила шепотом:
– Святой Антоний, мы тебя нашли… Ты жив!
– Ненадолго, если ты снова начнешь так фальшивить, – простонал Куизль и шагнул к дочери.
Только тогда Магдалена заметила, насколько тяжело был ранен отец.
– Нужно… уходить… – с трудом проговорил палач. – Они… не отстанут… Третий судья…
Магдалена нахмурилась.
– Третий судья? Отец, что ты такое говоришь?
– Я думал, он схватил тебя… – пробормотал Якоб. – Он знал имена – твое и матери. Дьявол решил отомстить…
– Лихорадка, наверное, – заметил Симон. – Кошмары…
– Вайденфельд! – закричал палач, словно от боли. – Он хочет мести!
– Господи! – Магдалена зала рот ладонью. – Опять это имя… Кто же он такой, это Вайденфельд?
Колокола все не умолкали, выкрики стражников становились все ближе: значит, скоро солдаты доберутся и до этого переулка. Прямо над головами внезапно распахнулось окно, на улицу выглянул беззубый старик в ночном колпаке и злобно уставился на беглецов.
– Потише, чтоб вас всех! Бестолочь пьяная! Забирайте своих шлюх и проваливайте!
Лекарь схватил Куизля за плечо и потянул обратно за бочки. Палач был почти без сознания, Магдалена присела рядом с ним.
– Епископский двор, – шепнул ей Симон. – Нужно попросить для него убежище, это единственная наша возможность! Сейчас нам из города точно не выйти.
– И ты всерьез думаешь, что епископ даст приют убийце? – недоверчиво спросила Магдалена.
Симон решительно кивнул.
– Церковный приют издревле считается священным. Если твой отец доберется до церковных владений, никто не сможет выдать его стражникам. Там над ним властен один лишь епископ.
– Чудесно! – Магдалена закатила глаза. – И отца моего колесует не городской совет, а сам епископ… Прямо гора с плеч!
– Так мы хотя бы время выиграем, – возразил Симон. – Я уверен, как только мы выясним, что за эксперименты проводили в подвале, разгадать всю эту тайну не составит труда. Только тогда мы сможем доказать, что твой отец невиновен.
– А если нет, то все насмарку… – Магдалена помотала головой. – Нет уж! Отец на свободе. Зачем снова подвергать его опасности?
– Да ты посмотри на него! – Симон кивнул на Куизля. Тот сидел привалившись к бочке, тяжело дыша и уронив голову на грудь. – Хорошо, если он хоть до епископа дотянуть сможет! Там его хотя бы подлечат.
Где-то рядом послышались окрики стражников и топот ног по утоптанной глинистой земле. В следующее мгновение из-за угла появились двое преследователей и свернули в переулок. Магдалена перестала дышать, заметив, что бочка, к которой прислонился отец, начала медленно клониться в сторону от его веса. Еще пара сантиметров, и она с грохотом опрокинется. Магдалена изо всех сил притянула к себе отца. Стражники пронеслись мимо и растворились во мраке.
– Ну, ладно, – прошипела Магдалена. – Сделаем как ты сказал. Но если хоть один волос с его головы упадет, всю жизнь один будешь спать!
Симон улыбнулся.
– Поверь, это сейчас тревожит меня меньше всего. Идем, буди его, наш гигант задремал.
Они похлопали палача по щекам и, когда он немного пришел в себя, подхватили его под руки.
– Скорее, тащим его к собору, – прошептал Симон. – Надеюсь, люди решат, что мы ведем пьяного друга домой.
– Уберите от меня… свои лапы… – пробормотал палач. – Я и сам… могу идти.
– Пап, не валяй дурака, – отозвалась Магдалена. – Хоть раз не перечь, когда тебе дочь помогает. Ты уже не так молод.
– Скотина ты… наглая.
Якоб со стоном повис на руках Симона и Магдалены и перестал сопротивляться. Магдалена сомневалась, соображал ли он вообще, куда они собрались его отвести.
– Ну, двинули, – прошипел лекарь. – Пока снова стражники не появились.
Общими усилиями они приподняли обмякшее тело и поплелись с этой тяжелой ношей по ночным улицам. При этом палач все время падал, и им всякий раз приходилось останавливаться. Дважды навстречу им попадались стражники: они обыскивали с факелами ниши и подворотни и оба раза обходили их стороной. Этой ночью у них было слишком много других дел, кроме как возиться с какими-то пьяницами.
Через пятнадцать напряженных минут они добрались наконец до безлюдного Травяного рынка, где располагался вход в резиденцию епископа. И остановились, разочарованные: высокие, почти в три шага, ворота оказались накрепко запертыми.
– Черт! – прошипела Магдалена. – Могли бы и догадаться.
Издали тяжелый, усиленный железом портал выглядел крайне негостеприимно. Черной громадиной возвышался он над площадью, а над ним нависала арка с эркером, украшенным различными гербами. В левой створке находилось небольшое окошко, тоже запертое.
– Ну, и как ты туда зайдешь? – не унималась Магдалена. – Возьмешь и постучишься?
– Не забывай, у меня есть приглашение епископского пивовара.
– Да, для тебя. Но вот дочери палача и беглого убийцы в нем не значится.
Симон закатил глаза.
– Хватит уже придираться. До этого мы действовали по твоему плану, сейчас – по моему. Договорились?
– И что же ты задумал, умник ты наш?
– Для начала давай-ка прислоним его к стене, у меня рука сейчас отвалится.
Они осторожно подтащили Куизля к нише между домами, чтобы его не заметили случайные прохожие. Лицо у палача побледнело, на лбу выступили капельки пота, но возле стены он все-таки устоял.
– Вы сможете пробежать несколько метров без посторонней помощи? – спросил у него Симон.
Палач кивнул, поджав губы. Тогда лекарь шепотом объяснил им, что он задумал, после чего шагнул к воротам и громко постучал.
Пришлось немного подождать, пока за воротами не послышались шаркающие шаги. Потом со скрипом отворилось окошко, и в него высунулось злобное, заросшее щетиной лицо епископского стражника.
– Советую придумать что-нибудь убедительное, коль вздумал барабанить сюда в такой час, – пробурчал он. – Иначе остаток лета ты проведешь у нас в подвале. Без воды.
Симон состроил важную мину и вынул из кармана приглашение пивовара.
– Его светлость отец Губерт посылал за мной, – сказал он, и глазом не моргнув. – Мне срочно нужно его увидеть.
– Сейчас? – Солдат почесал вшивую голову. – Посреди ночи?
– Я Симон Фронвизер из пивоварни при госпитале, – продолжал импровизировать лекарь. – У вас там белое пиво бродит как-то не так. Если ничего не предпринять, утром оно как моча станет. И епископу пить будет нечего.
Стражник наморщил лоб. При мысли, что утром вспыльчивый епископ останется без пива и караульные окажутся виноватыми, у него живот судорогой сводило.
