Александр Бушков - Дикое золото
– Откуда вы знаете? – вырвалось у Бестужева.
Полковник досадливо поморщился:
– Алексей Воинович, вы, право… Я же не мальчик. Кому же еще мог принадлежать четвертый труп, найденный в чулане связанным по рукам и ногам? Явно вашему пленнику. Не принесли же его с собой неизвестные нападавшие? Зачем, господи? Ах, Алексей Воинович, что же вы наделали? Если бы вы доставили этого субъекта в Шантарск немедленно по задержании, все были бы живы… Они его, конечно же, убрали, подозревая, что он все рассказал… Ну как же вы так?
Возразить ему было нечего. Столь потерянным и даже жалким Бестужев давно уже себя не чувствовал – это даже не ошибка, это хуже…
– Известны какие-нибудь детали? – спросил он мертвым голосом, глядя в пол.
– Пока нет. Я же сказал, туда отправился Баланчук с двумя офицерами… Известно лишь, что все четверо убиты из огнестрельного оружия, свидетелей, учитывая отдаленность избы от города, нет ни единого. Ах, Алексей Воинович…
Лучше бы он упрекал, распекал, даже оскорбил – но полковник лишь печально глядел на него красными от бессонницы глазами и молчал. Не хотелось жить – подобные промахи непростительны…
Полковник встал и, старательно глядя мимо Бестужева, промолвил:
– Мне пора ехать. Губернатор вызывает, уже доложили… Не имею права вам указывать, но, душевно советую, займитесь делом…
Это было, как пощечина. Бестужев торопливо вышел вслед за полковником в приемную, и, когда Ларионов удалился так, словно никакого петербургского гостя и не существовало, опустился на предназначенный для посетителей стул.
– Может, объяснитесь все же? – спросил Рокицкий.
Бестужев, поднял голову. Унынию и самоуничижению можно будет предаться позже, а сейчас единственным выходом из сквернейшего положения, в котором он неожиданно очутился, оставалась работа. Лишь успех мог вернуть ему уважение к себе…
– Иван Игнатьевич, – сказал он спокойно. – За каким чертом вам понадобилось агентурить Покитько? Совершенно ничтожный в плане возможного освещения кого бы то ни было субъект, не связан ни с какой нелегальщиной, бесперспективен…
– Кто вам такое сказал?
– Что бесперспективен?
– Нет. Что я его заагентурил.
– Да бросьте вы, Иван Игнатьевич. Ваши с ним встречи регулярно происходят на конспиративной квартире: Всехсвятская улица, дом номер восемь, сорок первая квартира… Вы ему платите двадцатку в месяц… Или я не прав?
– Вы что, установили за мной наблюдение?
– Иван Игнатьевич, вы же опытный сотрудник… – поморщился Бестужев. – К чему эти детские реплики? Вы не ответили…
– А почему, собственно, я обязан вам отвечать? – недружелюбно осведомился Рокицкий. – Инструкции вам известны не хуже моего. На вопросы, касающиеся секретных сотрудников, я могу не отвечать даже…
– Иван Игнатьевич, а по отчетам какая сумма кладется в месяц Покитько?
– Милостивый государь, что вы имеете в виду?
– То, что сказал.
– Нет, позвольте! В ваших словах постоянно присутствует некий оскорбительный подтекст…
– Да помилуйте, вам просто показалось, – сказал Бестужев, старательно притворяясь, будто не видит, как побледнел от гнева Рокицкий. – Я задаю самые обычные вопросы… Так вы решительно не хотите отвечать ни на один?
– Сначала объясните, что происходит и что вы против меня имеете.
– Ничего, милейший Иван Игнатьевич, – заверил Бестужев. – Абсолютно ничего… Штабс-ротмистр, вы же опытный жандарм. Вам никогда не приходило в голову, что наши неизвестные грабители ухитрились столько времени благоденствовать, потому что им помогал кто-то со стороны? Человек, облеченный некоторой властью, имеющий доступ к секретной информации? В самом деле, никогда? А вы на досуге попробуйте рассмотреть проблему в этом аспекте. Введите в задачу таинственного Некто, столь странным и загадочным образом ускользавшего от полиции, охраны, жандармерии… я бы не удивился, окажись это наш человек… Случались печальные примеры.
– Вы… – лицо у Рокицкого было совершенно белым. – Вы на что намекаете?
– Да при чем тут намеки? – изобразил Бестужев крайнее удивление. – Нет, в самом деле, проработайте задачу в этом аспекте. Да, это ведь вы шифродепешами подтверждали жандармскому пункту на приисках Иванихина полномочия Ефима Даника как негласного сотрудника охраны?
– Нет…
– Странно, – сказал Бестужев. – А вот Польщиков утверждает, что вы. Хотите очную ставку?
– Ну… Как вам сказать…
– Один только вопрос, Иван Игнатьевич, – мягко сказал Бестужев. – Окажись я на вашем месте, а вы на моем, вы бы мне верили?
– Да что вы несете? – прямо-таки возопил Рокицкий, окончательно и бесповоротно выбитый из колеи. – Какое «ваше место»? Какое «мое»? При чем здесь Даник и Покитько?
– Вот и я гадаю, при чем, – сказал Бестужев безжалостно. – Нет, право же, Иван Игнатьевич, обдумайте гипотезу предателя в наших рядах. А я пока подумаю над странностями поведения иных господ офицеров, выражающимися в их поведении и делах… Честь имею!
Не подавая руки, он встал, коротко поклонился и побыстрее вышел. Как ни паршиво было на душе, все же ухмыльнулся под нос. Чем-чем, а только что законченным разговором можно немного гордиться. Рокицкий приведен в должное состояние, изящно выражаясь, полнейшего душевного раздрызга. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это заметить. Даже если это и не он… а это может оказаться и не он… Нет, все правильно. Либо задергается и наделает оплошностей, либо своими действиями приведет к тому… Но Аннинск… Как же так, господи? Как Сёма с Пантелеем подпустили чужого на близкое расстояние и дали себя убить? Битые-перебитые филеры, отцу родному в такой вот ситуации не позволившие бы подобраться незаметно и вынуть оружие… Значит, они так и не успели перевезти пленного на новую квартиру. Да и сам он уцелел чудом: останься в Аннинске…
– Ваше благородие!
Дежуривший внизу жандарм был явно смущен.
– Что такое?
– Там, на крылечке, вашу милость… дожидаются, – он старательно избегал встречаться взглядом. – Если произойдет… нечто… зовите на помощь, обязаны по долгу службы предотвратить…
– Ты о чем?
– Там-с… – показал жандарм на входную дверь. – Ждут…
Глава шестая
Все благополучно рухнуло…
Недоуменно пожав плечами, Бестужев распахнул высокую дубовую дверь. На обширном крыльце, возле витого столбика, поддерживавшего с правой стороны железный козырек над входом, стоял Иванихин – поза спокойная, руки сложены на груди, при виде Бестужева лицо не изменилось, только ноздри зло раздулись…
Ничего не ощущая, кроме тягостной усталости, Бестужев сказал:
– Здравствуйте, Константин Фомич…
– Наше вам с кисточкой… – многозначительно протянул шантарский крез. – Вы головой-то не вертите, поручик, я пришел один. Чтобы в таком деле размотать вас по забору, мне молодцы не нужны. Сам справлюсь, – он прищурился с ядовитой насмешкой. – Будете от меня в здании спасаться? Там у вас нижних чинов полно, защитят в случае чего…
– Нет уж, простите, – сказал Бестужев решительно. – Ни за чьи спины прятаться не намерен. Это даже хорошо, что вы… пришли.
– Да?
– Да. У меня к вам серьезный разговор. Давайте, чтобы не привлекать излишнего внимания, пройдем… хотя бы в парк? Благо недалеко.
Они бок о бок, словно добрые приятели, спустились со ступенек и пересекли улицу. Пройдя квартал, свернули в парк, совершенно безлюдный. Видно было, что любое промедление приводит Иванихина в нешуточную ярость, и он постоянно опережал Бестужева на пару шагов. Остановился у сосны, воинственно задрал черную, как смоль, бороду:
– Ну что, сучий пряник, пощады просить не будешь? Ведь постучу сейчас тобой об это дерево…
Не сдвинувшись с места, Бестужев спокойно сказал:
– Константин Фомич, я прекрасно понимаю ваши чувства, но вот этого не надо. Я боевой офицер, не забывайте. Маньчжурию прошел. Да и впоследствии, служа в жандармах, под смертью оказывался не раз. Пугать меня не нужно – не испугаюсь. А если вздумаете… делать глупости, отпор дать сумею. Без оглядки на последствия.
Какое-то время они мерились злыми взглядами, наконец Иванихин, поджав губы, полез во внутренний карман поддевки. Бестужев напрягся. Однако вместо возможного револьвера на свет божий появилась мятая темно-синяя фуражка с эмблемой горных инженеров.
– Твоя?
Бестужев поймал фуражку на лету, спокойно расправил и надел на голову:
– Представьте.
– Ну, и что мне с тобой делать, с-сукин кот? – скорее деловито поинтересовался Иванихин. – Коли ты, на свое везение, живой от нас ушел?
– Константин Фомич, – сказал Бестужев убедительно. – Я прошу у вас руки вашей дочери. Отнеситесь к этому со всей серьезностью. Это не экспромт, вызванный вашим неожиданным визитом, а твердое, давно принятое решение.
