Наталья Солнцева - Сокровище Китеж-града
– Отец Серафим?! – громко позвал господин Смирнов.
Скрипнула темная дверь в углу, и в нее протиснулся сухонький, седенький батюшка с лицом вещего старца.
– В храме негоже голос повышать… – прошелестел он, не осуждающе, а ласково, заботливо, как говорят с тяжелобольными и малыми детьми. – Что вас привело сюда, сын мой? Какая нужда?
– Меня интересует семья Гольцовых. Вы можете рассказать все, что знаете о них?
Батюшка долго, изучающе смотрел на Всеслава, принимая какое-то решение. Удовлетворенный увиденным, он кивнул белой как лунь головой.
– Идемте, сын мой.
Они устроились в крошечном помещении, где хранились одеяния священнослужителей, церковная утварь, свечи, дрова для печи.
– Печку-то мы редко разжигаем, – пояснил отец Серафим. – Только по большим праздникам да в разгар зимы. Ветхая она стала. И храм обветшал.
Рассуждения старика о состоянии церквушки господин Смирнов пропустил мимо ушей. Не утерпел, повторил вопрос:
– Что вы знаете о Гольцовых?
– Все, – просто сказал отец Серафим. – Спрашивайте, сын мой.
Всеслав растерялся. Если бы он знал, что именно его интересует! Ах да… Авдотья!
– Кто такая Авдотья? – выпалил он.
– Авдотья? – удивился батюшка. – Дочь Гольцовых.
Смирнов не понял.
– Вторая, что ли? Ну… то есть младшая? Или старшая?
– Родная дочь у них только одна, – ответил отец Серафим. – Авдотья Несторовна Гольцова. Правда, по паспорту она Евдокия.
– Как?! – опешил Всеслав. – Вы ничего не путаете?
– Думаете, отец Серафим из ума выжил? – добродушно улыбнулся священник. – Ничего я не путаю, молодой человек. Нестор Потапыч – царствие ему небесное! – умер; супруга его, Прасковья Федоровна, лишилась рассудка – так что тоже как бы умерла для мира. Выходит, тайну хранить более незачем. Поэтому я и согласился говорить с вами. Вы ведь небось из большого города в нашу глухомань приехали? Значит, привело вас сюда нечто важное. По пустякам в такую даль никто не потащится. Верно я рассуждаю?
– Верно… – Сыщик не знал, что и думать. – А… как же Варвара? Варвара Несторовна Гольцова?
– Варька-то? Красавица… – вздохнул отец Серафим. – Хороша девка! И в кого уродилась такая? Дьявольская ее прелесть или ангельская – не мне судить. А только с ума она свести ох как может! Любого мужчину, даже такого праведного, как покойный Нестор Гольцов.
– На что вы намекаете?
– Ладно, тогда по порядку, – кивнул священник. – Варвара дочерью приходилась Прасковье Федоровне, а отец у нее был другой, не Гольцов. Случился грех по молодости… Прасковья была баба пригожая, смирная, богобоязненная, да не спасло это ее. Приехал к нам в деревню агроном: красивый парень – чуб завитой, глаза синие, на гармошке играет – заслушаешься! Как у них с Прасковьей дело сладилось, никто про то не ведает. Только недолго задержался у нас агроном этот: заскучал, запил – и обратно в город подался. А Прасковью бросил. Она и без того в девках засиделась, а тут еще и такой… конфуз. Прибежала она ко мне… сама не своя… упала в ноги и давай голосить: так, мол, и так… беременна я, ребенка жду. Что делать? В деревне тогда это позором считалось страшным. Хотела Прасковья от ребенка избавиться, но я ее отговорил. Очень она переживала. Думаю, уже в то время безумие ее зародилось. Ну… живота еще видно не было, отдали ее родители молчком за Нестора Гольцова. Он из раскольников был, суровый мужик, свирепый даже – но тут уж выбирать не приходилось. Стали они жить. Гольцов жену в свою веру обратил, а вскоре у молодых ребеночек родился, на три месяца раньше срока. Скандал был… не приведи господи! Как Гольцов жену свою бил… смертным боем. Если бы не люди – убил бы! Девочку он с рождения возненавидел. А она, будто назло, росла и расцветала, как роза. Такая краса – на всю деревню загляденье. Ох и лютовал Нестор Потапыч, ох и бесился! Прасковью со свету сживал за Варьку. И заставил ее дать обет – принести «семя антихристово» в жертву богу. Уж как он это собирался сделать, не знаю, а только твердил на каждом углу: «Душу загублю, если не пожертвую дочерью Варварой святой вере!» Какая она ему дочь – люди догадывались, шептались по углам, а он пуще ярился, багровел от злости. Господь нас разными способами испытывает, вот и Гольцову послал испытание. От ненависти до любви – один шаг! Подросла Варька, распустилась диковинным цветком. И возлюбил Нестор неродную дочь, воспылал к ней греховной страстью, да так, что не мог сам с собой совладать. Гольцовы держались особняком, глаз на люди лишний раз не казали, а все одно – шила в мешке не утаишь: пошли слухи, будто Прасковья застала мужа в сараюшке с дочерью Варварой. Было что меж ними аль нет, точно не скажу, не знаю. Говорили еще, будто Нестор Потапыч хотел Варьку топором порубать за соблазн. А может, это он так в жертву ее чуть не принес…
– Ужас! – выдохнул Всеслав. – Средневековье какое-то!
Отец Серафим закрыл глаза и перекрестился.
– Не допустил господь смертоубийства… отвел. А потом Варька сбежала. Школу закончила, и… только ее и видели! Нестор Потапыч почернел весь, иссох. Жену бил каждый день, хотел на ней за Варьку отыграться. Ну, и проклинал, обвинял Прасковью, что теперь не будет ему искупления, раз они обет не исполнили, что из-за жениного греха не попадет душа его в благость и свет града Китежа.
– А при чем тут Китеж? – спросил сыщик. – Это что, раскольничий рай?
– Вроде того.
– А родная дочь Гольцовых как жила?
– Авдотья-то? Незаметно жила, тихо. Она родилась через пять лет после Варвары и… потерялась в ее красоте. Были они сестрами по матери, но совершенно не похожими друг на друга. Одна как яркая звезда, а вторая – как бледная тень. Родную дочь Гольцовы лелеяли, возлагали на нее большие надежды. Но она ни внешностью, ни умом не удалась. Училась кое-как, замуж не вышла, нигде не работала – только молилась с утра до вечера да поклоны била. А как схоронили Нестора Потапыча – в неделю собралась и уехала. Куда, зачем? Никому не сказала. Прасковья, может, и знала, но помалкивала. Сначала-то она обходилась, пока здоровье позволяло, хозяйство вела: огород, скотину обихаживала. А потом заговариваться стала, память потеряла… Авдотья приехала, поглядела на мать – и договорилась с Нюркой, чтобы та за старухой присматривала. А сама не вернулась, нет. Видно, что-то держит ее в городе. Крепко держит…
Еще много чего рассказал Всеславу отец Серафим под однообразный шорох дождя и сонное жужжание мух под низким потолком.
Сыщик вышел из церквушки, поглядел с косогора на долину, в которой, плавно изгибаясь, текла река. Дождь перестал. Холодный, пронизывающий ветер гнул березы, рвал с них мокрые листья. Справа была видна деревенская дорога с глинистыми колеями, полными воды. По дороге пастух гнал стадо понурых коров.
– Пора уезжать, – вслух произнес Смирнов. – В Сычуге мне больше делать нечего.
ГЛАВА 29
После деревни Москва показалась Всеславу центром вселенной – шумная, яркая, полная солнца и движения. Он купил шоколадное мороженое с орехами, шел по тротуару, любуясь стайками молоденьких девушек в джинсах, в коротких юбках, вспоминая Сычугу, как дурной сон. Бывают же такие мрачные места на земле!
Впрочем, ему просто с погодой не повезло. Возможно, в теплый солнечный день деревня выглядит иначе – очень даже живописно: домики, утопающие в садах, тихая река, камыш, рыбалка, ясный месяц, мычание стада по вечерам…
Господин Смирнов сел на лавочку, доел мороженое, выбросил обертку в урну. Нет, идиллическая картина никак не связывалась в его сознании с Сычугой. Одно название чего стоит! Он вспомнил высокий деревянный забор вокруг дома Гольцовых – почерневшего, угрюмого – и содрогнулся. В таких стенах бог знает что может родиться в подавленном воображении человека. Несвобода порождает монстров…
Сыщик встал и легко зашагал к метро. Ева, наверное, заждалась его.
Она открыла дверь – светлая, улыбающаяся, в шелковых шароварах цвета дыни – и повисла у него на шее. Вот оно, счастье! Не надо его искать за тридевять земель!
– Где ты был? – спросила она, накрывая на стол.
– Далеко… в царстве Мрака и Бесов. Знаешь, как оно называется? Мракобесие!
И сам удивился точности сравнения.
– Бесы тебя не одолели? – в тон ему спросила Ева.
– Надеюсь, что нет.
Она приготовила вареники с мясом, салат и клубничный пирог. Смирнов наелся, напился кофе и только потом спросил:
– А какие у вас тут новости, в Шемаханском царстве?
– Муж Неделиной умер, – сразу погрустнела Ева. – Вчера похоронили. «Прекрасная валькирия» в трауре. Но это ее не портит, скорее наоборот. Безутешная вдова так ослепительно хороша в черном, что люди глаза отводят.
– Совсем безутешная?
– Ну… не совсем. Утешителей хватает. Коммерческий директор ее супруга покойного так и вился вокруг вдовы, так и стелился! Скоков тоже из кожи вон лез, норовил то ручку подать, то платочек – царственные слезки вытирать. Да и Рихард Владин… хоть он откровенно с объятиями и лобызаниями не лез – глаз с Варвары Несторовны не сводил.
