Том Харпер - Мозаика теней
Крисафий бесстрастно посмотрел на него.
— Император полагает, что, увидев войска на улицах города, толпа потребует решительных действий и несдержанные командиры предпримут поспешную атаку.
— С каких это пор политика императора стала зависеть от настроений толпы? Неужели он настолько потерял веру в своих командиров, что не доверяет им отдавать приказы солдатам?
На этот раз Крисафий был менее терпелив.
— Если бы командирам можно было доверять в вопросах стратегии, они давно уже стали бы полководцами! К тому же для защиты стен у нас есть множество лучников.
— И они снова будут целиться в облака, как вчера? — Исаак побагровел от гнева. — Каждый раз, когда мы уступаем этим варварам, они становятся все смелее и наглее. Поражение — вот единственный урок, который следует им преподать! Поражение, нанесенное всей мощью нашего войска!
Спор грозил затянуться, но император в один миг утихомирил и советника, и брата. Он всего-то и сделал, что слегка вытянул пальцы правой руки, словно любуясь перстнями, однако и Крисафий, и Исаак, и все остальные собравшиеся тут же замолчали и обратили взгляды на равнину за окнами. Граф Гуго возвращался обратно. Он скакал во весь опор, намного опережая свою свиту, словно за ним гнались злобные фурии. Промчавшись через ворота, он взбежал по лестнице и предстал перед императором прежде, чем последний из его отряда подъехал к стенам. За все это время никто не произнес ни слова, лишь священники продолжали свое непрерывное пение за алтарной преградой.
Великолепие графа Гуго сильно поблекло за время его отсутствия, хотя гордость посла осталась непокоренной. На его лоре зияли пробелы — часть камней выпала из-за бешеной тряски в седле. Подол далматики был забрызган грязью. Расшитая жемчугом шапочка, которую он носил постоянно, сползла на одно ухо, и это ухо горело, будто кто-то как следует заехал по нему.
Несмотря на все это, Крисафий подождал, пока граф выразит свое почтение должным поклоном, и только после этого позволил ему говорить.
— Мой господин! — воскликнул граф с негодованием. — Как я и предупреждал тебя, они оказались совершенно глухи к велениям совести и доводам разума! Они обозвали меня рабом, — меня, брата короля франков! Их короля, между прочим. О чем можно говорить с такими людьми?
— И о чем ты с ними говорил? — неприязненно спросил Крисафий.
Но граф не стал спешить с ответом, потому что из-за импровизированной алтарной преграды внезапно появились трое священнослужителей и торжественно подошли к императору. Один из них держал в руках высокий крест на деревянном древке, второй — кадило, третий — золотой потир. Этот последний поднес потир к губам императора, а остальные двое встали по бокам от него, продолжая петь. Император сделал глоток, после чего священники удалились обратно.
Проводив их взглядом, граф Гуго произнес:
— Я сделал все, чего хотел от меня мой господин император. Я воззвал к их христианским чувствам, сказав, что они должны видеть в нас братьев. Я напомнил им, что они сейчас вдали от родного дома и от своих союзников, и лучше ощутить поддержку благородных ромеев, чем добиваться их поражения. Я призывал их любить все доброе на земле и на небесах, а они смеялись надо мной! Надо мной, братом ко… — Граф оборвал себя на полуслове, поймав немигающий взгляд Крисафия. — Они сказали: «Зачем вымаливать то, что мы и сами можем отнять, а тем более у императора, чья корона упадет прежде, чем мы захватим город?» Я пытался спорить с ними, но им надоели разговоры, и я испугался, что они убьют меня, если я задержусь еще хоть ненадолго. «Беги к своим грекам, — кричали они мне вслед, — но ты не обретешь там безопасности, ибо мы уже идем и никто не сможет устоять против нас!»
— Они действительно идут! — воскликнул севастократор Исаак. Он стоял возле окон, через которые были видны передовые ряды кавалерии франков, приближающейся к нам в полной боевой готовности. — Теперь-то ты услышишь меня, брат?
Крисафий бросил взгляд на императора, неподвижного как скала, и вновь повернулся к Исааку.
— Твой брат напоминает тебе, что стены города неприступны, если только варварам не удалось за ночь построить целую армию осадных машин. Мы можем выдержать тысячу таких атак.
— И каждая атака будет стоить нам человеческих жизней! — Исаак обращался теперь ко всем присутствующим в зале, а не только к брату и его советнику. — Наши жены станут вдовами, а наши дети — сиротами, оттого что мы не осмеливаемся оказать сопротивление противнику! По-моему, лучше умереть на поле боя в сиянии славы, чем ждать, пока варвары из-за стен не перестреляют нас по одному.
— Прости меня, мой господин, — перебил его граф Гуго. — Я умоляю императора извинить меня и возвращаюсь в свои апартаменты. Посольская миссия совсем измотала меня!
Крисафий отпустил его взмахом руки. Я заметил, что вслед за графом зал покинуло и несколько печенегов. Судя по всему, Гуго отправился не отдыхать, а набивать сундуки завоеванными во дворце трофеями, чтобы обезопасить их от прочих варваров.
— Мой господин! — обратился к императору Крисафий. — В том, что варвары не выразили доверия графу Гуго, нет ничего удивительного. Они опасаются, что он предал свой народ, и потому не обращают внимания на его попытки к примирению. Но христианин не должен вступать в бой до той поры, пока он надеется разрешить дело миром. Выбери другого посланника, который смог бы впечатлить варваров своим достоинством и статью. Пошли одного из твоих военачальников в сопровождении небольшого отряда, ибо слова, изреченные воином, обладают большим весом.
— А легион катафрактов[37] обладает еще большим весом! — Исаак стоял в проеме окна, не отрывая глаз от приближающегося к городским стенам войска. — Ты и сам мог бы выйти сюда, брат, они бы тебя и не заметили. Слышишь это? — Он сделал паузу, и в зал проник отдаленный шум, напоминающий рокот прибоя или завывание бури. — Народ пришел в волнение, зная, что к городу подходят варварские полчища, и он требует от тебя немедленных действий!
Севастократор направился к трону, и я тоже подошел ближе, поскольку по-прежнему относился к нему с подозрением.
— Удержать франков словами уже невозможно, — продолжал Исаак. — На этой стадии усилия одного человека не заставят их остановиться, а в это время твои враги в городе ослабят нас, развязав мятеж. Если мы сейчас атакуем, то одним махом вернем доверие народа и разгромим варваров.
— И будем открыты для турок, — раздался голос императора. Алексей заговорил в первый раз с тех пор, как вошел в зал. — Если мы проявим твердость, то легко справимся и с чернью, и с варварами, и с турками. Если же дрогнем, любая из этих сил одолеет нас.
— Забудь о турках! — вскричал Исаак, забыв о протоколе и этикете. — Разве это турки ломятся сейчас в ворота города, жаждая нашей крови? Мы смогли продержаться эти пятнадцать лет только потому, что всегда сосредоточивались на самой насущной опасности, а не на грядущих бедах. Это тебе не игра, в которой можно предугадать будущие ходы противника и пожертвовать мелкими фигурами ради достижения конечной цели. Здесь каждый шаг грозит гибелью, и жертвовать ты можешь только собой. Вернее, нами обоими. Прошу тебя, брат, опомнись, пока не поздно!
Эти два брата, столь схожие внешне и столь разные по характеру, представляли собой захватывающее зрелище. Чем больше неистовствовал Исаак, тем более спокойным становился Алексей, и когда наконец он соизволил ответить, за него, как и прежде, говорил Крисафий:
— Мы пошлем командира «бессмертных» в сопровождении десяти воинов, чтобы предостеречь варваров от глупости.
Исаак чуть не взорвался от ярости, но Крисафий еще не закончил:
— Тем временем прикажи, чтобы все легионы охраны собрались у ворот.
— Я сам их соберу. И передам твои слова командиру «бессмертных», — процедил сквозь зубы Исаак и, небрежно откланявшись, выбежал из зала.
Шум толпы, доносящийся с улицы, стал громче, когда двери распахнулись, и затих, когда их вновь плотно прикрыли. В зале установилась тишина, нарушаемая только пением священнослужителей. Придворные все как один уставились в пол и не осмеливались разговаривать. То ли они не знали, как реагировать на демонстративное поведение севастократора, осмелившегося спорить с василевсом, то ли беспокоились, не станет ли их преданность императору гибельной для них.
— Вот они.
Крисафий увидел их первым, а возможно, это император подал ему знак. В поле зрения появились первые всадники из отряда «бессмертных». Они ехали на специально выведенных мощных животных, способных доставить человека, целиком закованного в броню, в самый центр битвы. Во время пребывания в армии я несколько раз видел их в действии и каждый раз удивлялся, как редко им приходилось использовать копье или булаву, как быстро они одной лишь своей тяжестью разрывали строй противника и рассеивали людей перед собой. Исаак был прав: ничто не могло бы вернее убедить варваров в нашей мощи, чем эти воины.
