Линдсей Дэвис - Заговор патрициев, или Тени в бронзе
— О, девушке нужен муж! — шутливо сказала Елена.
Это было совершенно несправедливо. Я пожал плечами, стараясь выразить свой собственный недостаток общественного положения, и связей, и денег. Потом меня захлестнула безнадежная ярость.
— Ну, ты знаешь, чего от него ожидать! Пренебрежения, никакого интереса — а сейчас, наверное, еще хуже! Он бил тебя? Не беспокойся, будет! — Елена слушала с застывшим выражением лица, когда я сорвался, словно пес с цепи.
— Ну, ты мужчина. Я уверена, что тебе лучше знать! — сухо отпарировала она.
Я спрыгнул с места.
— Делай, что хочешь, моя дорогая! Если тебе нужно быть уважаемой женщиной, и ты думаешь, что это выход, то возвращайся к нему… — Я понизил голос, сдерживая себя, потому что нужно, чтобы она это запомнила: — Но в любое время, когда тебе это надоест, я приду и вытащу тебя отсюда. — Я пошел вдоль балкона. — Вот что называется верностью! — обидным тоном бросил я назад.
— Марк! — умоляюще позвала Елена.
Я выпрямил спину и не стал ей отвечать.
* * *На полпути по дороге из имения я встретил Пертинакса. Он обучал своих лошадей на поле для верховой езды; даже на большом расстоянии видно было, что он очень увлечен. Оба скакуна стояли на улице. Одного он держал в тени, пока скакал галопом на другом. Все выглядело гораздо основательнее, чем просто легкое развлечение молодого человека, для которого изначально задумывалась эта площадка в тени деревьев. Он профессионально тренировал их. Пертинакс прекрасно знал, что делал; приятно было наблюдать за этим процессом.
Малыш вынюхивал в траве ядовитые растения, от которых у него потом заболит живот. Пертинакс сидел на чемпионе, Фероксе. Если бы он был один, то я бы тогда напал на него и все уладил, но с ним был Брион.
Брион, облокотившийся на столб и жующий инжир, с любопытством посмотрел на меня, но я не стал говорить с ним в присутствии его хозяина. Пертинакс не обращал на меня внимания. То мастерство, с которым он скакал на Фероксе, казалось, подчеркивало преимущества, которые у него всегда будут передо мной.
Под кипарисом лежал свежий коровий навоз, но двух животных, которых я видел там прошлой ночью, не было. У меня возникло такое чувство, что скоро я опять их увижу.
* * *Я дошел до большой дороги, пока меня не догнал какойто парень.
Ему пришлось добежать только до гермы. Я сидел на большом камне, ругая себя за то, что поссорился с Еленой, ругая ее, ругая его… отчаянно переживая.
— Дидий Фалько!
У этого парня были пятна от рыбного маринада на тунике, проблемы с кожей, о которых лучше не думать, и ужасно ободранные грязные колени. Но если бы он упал в обморок на скамье рынка рабов, я бы заложил свою жизнь, чтобы спасти его от жестокости.
Он вручил мне запечатанный воском блокнот. Почерк был для меня незнакомым, но сердце подпрыгнуло. Записка была короткой, и в каждом слове я слышал рассерженный тон Елены:
«Он никогда не бил меня, хотя я всегда чувствовала, что может. Почему ты думаешь, что я могу выбрать когото в этом роде после того, как познакомилась с тобой?
Не падай в воду. Е.Ю.»
Возвращаясь в дом на Авентине, я иногда находил любовные записки на коврике перед дверью. Я никогда не хранил компрометирующие письма. Но у меня было такое чувство, что через сорок лет, когда бледные душеприказчики будут распоряжаться моим личным имуществом, именно это письмо они найдут завернутым в тряпку, спрятанным в коробочке с письменными принадлежностями среди сургуча.
LXIII
Тот факт, что Эмилий Руф попросил меня приехать к нему, не означал, что он потрудился быть дома, когда я пришел. Весь день магистрат был в суде. Я пообедал у него дома, вежливо ожидая хозяина. Руф мудро поел в другом месте.
Я уселся на один из серебряных стульев с острыми, как нож, краями, облокотившись на подушки из конского волоса с печальным выражением лица человека, который не может удобно устроиться. Я ерзал под изображением царя Пенфея, разрываемого на клочки жрицами Вакха — милая, успокаивающая вещица для гостиной, — когда услышал, как выходит Эмилия Фауста; я быстро спрятался в дальний угол, чтобы не встречаться с ней.
Наконец Руф соизволил вернуться домой. Я высунул голову. Он разговаривал с факельщиком, красивым рабом из Иллирии, который сидел на крыльце и чистил фитиль интересного фонаря; у него были гремящие бронзовые цепочки для переноски, темные роговые края для защиты пламени и снимающаяся крышка, пронизанная отверстиями для вентиляции.
— Привет, Фалько! — Руф был потрясающе милым после обеда. — Любуешься моим рабом?
— Нет, магистрат; я любуюсь его фонарем!
Мы с ним обменялись странными взглядами.
Мы перешли в кабинет хозяина. В нем, по крайней мере, присутствовал какойто стиль: он был увешан сувенирами, которые Руф насобирал на иностранной службе. Необычные сосуды из тыквы, копья разных племен, флаги с кораблей, старые потертые барабаны — такие вещички, которые привлекали нас с Фестом, когда мы были подростками и не переключились на женщин и выпивку. От вина я отказался; Руф сам решил не пить, а потом я наблюдал, как он трезвел, когда начинал действовать обед. Он плюхнулся на бок на кушетку, подставляя мне лучший вид на его профиль и блеск в его золотистых волосах, которые сверкали на солнце, попадающем через открытое окно. Думая о женщинах и о том, в какой тип мужчин они влюбляются, я мрачно присел на низкий стул.
— Вы хотели меня видеть, магистрат, — терпеливо напомнил я ему.
— Да, конечно! Дидий Фалько, определенно все оживляется, когда ты поблизости! — Люди часто мне это говорили; не представляю, почему.
— Чтото насчет Криспа?
Возможно, Руф все еще пытался использовать Криспа, чтобы извлечь какуюнибудь пользу для себя, и ушел от ответа. Я прогнал свою следующую мысль: что его сестра какнибудь неприятно пожаловалась на меня Руфу.
— Ко мне приходили! — угрюмо посетовал он. Магистраты в скучных городах типа Геркуланума хотят жить спокойно. — Тебе о чемнибудь говорит имя Гордиан?
— Курций Гордиан, — внимательно уточнил я, — жрец, получивший должность в храме Геры в Пестуме.
— А ты в курсе всех новостей!
— Хорошие осведомители читают газеты форума. Я все равно с ним виделся. Так зачем он к вам приезжал?
— Он хочет, чтобы я коекого арестовал.
Большой неподвижный ком, словно из холодного металла, вырос у меня в груди.
— Атия Пертинакса?
— Так значит, это правда? — беспокойно спросил Руф. — Пертинакс Марцелл жив?
— Боюсь, что так. Когда богиня судьбы разрезала его нитку, какойто дурак толкнул ее. Вы это услышали на званом ужине?
— Крисп намекнул.
— Крисп такой! Я надеялся натравить Криспа и Пертинакса друг на друга… Готов спорить, что и вы тоже!
Он улыбнулся.
— Гордиан, кажется, любит все усложнять.
— Да. Мне следовало этого ожидать. — Этот новый ход верховного жреца соответствовал его упорной активности. После моего отъезда из Кротона я мог представить, что он дошел до кипения, оплакивая своего умершего брата. А теперь, когда магистрат упомянул о Гордиане, я вспомнил те две знакомые тени, которые видел вчера наблюдением.
— Значит, ты его видел?
— Нет. Я видел их.
Магистрат посмотрел на меня, не понимая, что именно мне известно.
— Гордиан наплел мне странную историю. Ты можешь чтонибудь объяснить, Фалько?
Я мог. И объяснил.
Когда я закончил, Руф слегка присвистнул. Он задавал разумные правовые вопросы, потом согласился со мной; все доказательства косвенные.
— Если бы я поместил Пертинакса Марцелла под арест, могли бы всплыть новые факты…
— Хотя это риск, магистрат. Если бы какаянибудь вдова без гроша в кармане пришла к вам с этим делом, то вы бы не стали ее слушать.
— О, закон беспристрастен, Фалько!
— Да; а адвокаты ненавидят деньги! Как Гордиан узнал, что Пертинакс был здесь?
— Крисп сказал ему. Слушай, Фалько, мне придется воспринимать Гордиана всерьез. Ты императорский представитель; каков официальный взгляд на это дело?
— Мой таков, что если Гордиан доведет дело до суда, то поднимется ужасная вонь отсюда и до самого Капитолия. Но у него может получиться, несмотря на недостаточные доказательства. Мы оба знаем, что вид убитого горем брата, требующего справедливости, — это такая трогательная сцена, от которой присяжные будут всхлипывать в свои тоги и признают его виновным.
— Так я должен арестовать Пертинакса?
— Я считаю, что он убил Курция Лонгина, который, возможно, угрожал выдать его, а позже пытался убить также и Гордиана. Это серьезные обвинения. Мне кажется, неправильно помиловать его только потому, что он приемный сын консула.
