Оливер Пётч - Дочь палача
Юноша обернулся. На одном участке недалеко от них тьма была гуще. И этот сгусток надвигался на них.
– У тебя есть свет? – прорычал Симон. – Свеча, или еще что?
– Я… у меня есть трут и кремень. Он лежит где-то здесь… Господи, Симон! Что… что там?
– София, где трут? Отвечай!
Рыжая начала кричать. Симон влепил ей пощечину.
– Где трут? – крикнул он еще раз в темноту.
Пощечина подействовала. София моментально затихла, зашарила вокруг, потом протянула Симону волокнистый кусок гриба и холодный кремень. Симон вынул из-за пояса нож и как ошалелый ударил камнем по металлу. Полетели искры. Трут начал тлеть. В руках у Симона занялся крошечный огонек. Но лишь только он собрался поднести загоревшиеся волокна к светильнику, сзади кто-то подул на пламя. Над ними нависла тень.
Прежде чем светильник снова погас, Симон увидел рухнувшую на него руку – и провалился во тьму.
Палач тем временем прошел две кельи, но не нашел и следа детей. Комната, в которую он забрался по лестнице, оказалась пустой. На полу валялись осколки старой кружки и несколько ржавых колец от бочек. По углам располагались гладкие каменные ниши, отполированные так, будто тут некогда отсиживались в страхе сотни людей. Из этой пещеры также отходили в темноту два туннеля.
Куизль выругался. Эта гномья дыра и в самом деле оказалась чертовым лабиринтом! Вполне возможно, что он тянулся под землей аж до самой церкви. Может, священник и не соврал в своих страшилках… Что за тайные ритуалы здесь проводили? Сколько варваров и солдат успели пройти поверху, пока глубоко под землей мужчины, женщины и дети в страхе прислушивались к голосам и шагам завоевателей? Этого никто никогда не узнает.
Над входом в левый туннель обнаружились знаки, которые Куизль не смог распознать. Царапины, размашистые линии и кресты, которые могли быть оставлены и человеком, и природой. И здесь проход оказался таким узким, что в него приходилось буквально протискиваться. Может, что-то и было в тех историях, которые рассказывала ему старая знахарка почти тридцать лет назад? Что эти проходы специально делали такими тесными, чтобы человек смог предать Матери-земле все плохое, все болезни и дурные мысли?
Он протиснулся через проход и оказался в следующей келье. Она оказалась больше остальных. Палач мог выпрямиться, а до потолка оставалось еще добрых четыре шага. Дальше вел другой узкий лаз, прямо над головой находилась еще одна дыра. Из нее прорастали и опускались до самого лица бледно-желтые корни в палец толщиной. Далеко наверху Куизлю привиделся крошечный проблеск света. Или просто обманывало зрение, истосковавшееся по свету? Палач попытался прикинуть, как далеко уже ушел от колодца. Не исключено, что он стоял прямо под липой, в середине вырубки. Липа издавна считалась священным деревом, а гигантскому экземпляру на площадке было не меньше нескольких сотен лет. Может, раньше по стволу липы и этому вот проходу сюда добирались души в поисках упокоения?
Куизль подергал корни – они казались крепкими и способными выдержать его вес. У него промелькнула мысль вскарабкаться по ним и проверить, действительно ли они принадлежали липе. Но потом он все-таки решил проверить горизонтальный лаз. Если за ним ничего не окажется, он вернется. Мысленно Якоб беспрестанно считал. Скоро он доберется до пятисот, как договаривался с Симоном.
Куизль наклонился и влез в узкий проход. Этот лаз оказался самым тесным из всех. Плечи терлись о глину и камни, во рту пересохло и стоял вкус грязи и пыли. Возникло чувство, что туннель сужался, как воронка. Тупик? Палач уже решил было вернуться, как в свете фонаря увидел, что через несколько метров проход снова расширялся. Куизль с трудом преодолел последний отрезок и, словно пробка, выбитая из бутылки, вывалился наконец в следующую келью.
Комната оказалась такой низкой, что стоять приходилось сгорбившись, а через два шага Якоб уперся во влажную глинистую стену. Других проходов здесь не было. Это явно конец лабиринта, нужно возвращаться. Повернувшись к тесному выходу, Куизль увидел краем глаза нечто, что привлекло его внимание.
На левой стенке на уровне груди было что-то нацарапано. И в этот раз не простые линии и каракули, как над проходом. Это оказалось надписью, причем сделанной недавно.
Ф. Ш. от 12 октября, 1646 года.
У Куизля перехватило дыхание.
Ф. Ш.
Должно быть, инициалы Фердинанда Шреефогля! Он побывал здесь двенадцатого октября 1646 года и, вероятно, позаботился о том, чтобы потомки об этом узнали.
Куизль стал быстро припоминать. В 1646 году шведы захватили Шонгау. Чтобы город не спалили, горожанам пришлось заплатить немалый выкуп. Тем не менее все предместья Шонгау – Альтенштадт, Нидерхофен, Зойен и Хоэнфурх – стали жертвами грабежей и пожаров. Якоб задумался. Насколько он помнил, Шонгау перешел к шведам в ноябре 1646 года. А значит, если Фердинанд Шреефогль побывал здесь в октябре того же года, то лишь с единственной целью.
Он спрятал в лабиринте свое состояние.
Мысли вихрем проносились в голове. Возможно, старик всегда знал об этих катакомбах, о семейной тайне, которую он в конце концов унес в могилу. Когда нагрянули шведы, он вспомнил о ней и закопал здесь часть своих денег. Якоб Шреефогль рассказывал Симону, что в завещании деньги почти не упоминались. Теперь Куизль понял, почему. Старик все время держал клад здесь, вероятно, ожидая грядущих тяжелых времен! А когда поссорился с сыном, решил передать участок церкви. Хотя и не сказал при этом про клад – только намекнул. Как там Шреефогль сказал священнику? Участок доставит им еще немало радости…
Кто знает, может, он еще собирался рассказать об этом святому отцу, но умер совершенно неожиданно. Однако возможно также, что эту тайну он решил унести в могилу. Фердинанд Шреефогль, в конце концов, славился своим взбалмошным характером. Однако кто-то прознал об этой тайне, и этот кто-то приложил все усилия, чтобы отыскать клад. Строительство больницы перечеркнуло неизвестному все его планы. И тогда он нанял солдат, чтобы они громили стройку, а он и дальше мог разыскивать сокровища незамеченным.
Неизвестный не остановился даже перед тремя убийствами. Убийствами детей…
Якоб задумался. Должно быть, дети что-то подглядели, что могло выдать этого человека. Или они знали о кладе, и он решил вызнать у них эту тайну?
Палач осветил фонарем глинистый пол. Повсюду валялся мусор, в углу стояла ржавая лопата. Куизль разгреб мусор руками, ничего под ним не увидел, схватил лопатку и начал копать. В какой-то миг ему послышался вдали слабый шум, словно тихий крик. Он приостановился. Ничего больше не услышав, стал копать дальше. В келье слышались лишь стук лопатки и его тяжелое дыхание. Он копал и копал, пока не дошел до твердого камня. Ничего, никакого клада. Ни обломков, ни пустого ящичка, вообще ничего. Или здесь уже побывали дети и забрали клад?
Его взгляд снова скользнул по надписи на стене.
Ф. Ш. от 12 октября, 1646 года.
Он присмотрелся и подступил ближе к стенке. Область вокруг надписи казалась светлее, чем остальная земля. Ровный прямоугольник шириной в локоть. Его кое-как залепили глиной, чтобы он не выделялся на стене.
Палач перехватил лопату и со всей силы ударил по надписи. Глина рассыпалась, и взору предстала кирпичная кладка. Он снова ударил. Кирпичи растрескались, и появилось отверстие – величиной с кулак. Якоб ударил еще трижды, отверстие расширилось, и Куизлю открылась замурованная прежде ниша. В ней стоял глиняный кувшин, запечатанный воском.
Палач стукнул по нему лопатой. Кувшин разбился, и из него в нишу хлынули золотые и серебряные монеты. Они сверкали в свете фонаря, словно их только вчера отчеканили.
Клад Фердинанда Шреефогля… Якоб Куизль его нашел.
Насколько мог судить палач, там были серебряные пфенниги и рейнские гульдены – все в превосходном состоянии и полновесные. Слишком много, чтобы пересчитывать. Куизль прикинул, что там было больше сотни монет. На эти деньги можно построить новый городской дом или купить конюшню с лучшими лошадьми… Никогда еще в своей жизни палач не видел столько денег и сразу.
Дрожащими руками он собрал монеты и высыпал их в мешок. Они зазвенели, и мешок заметно потяжелел. Зажав его в зубах, палач полез наконец обратно в проход и пополз к предыдущей келье.
Когда он с трудом выбрался обратно, пот стекал с него ручьями. Якоб отряхнул глину с одежды и стал возвращаться к первой келье. Он ухмылялся. Симон, наверное, давно уже вернулся и, дрожа от страха, дожидался его в темноте. Или же он отыскал детей. Разве не были слышны до этого тихие крики? В любом случае палач сейчас неплохо его удивит…
Куизль широко улыбнулся и прошел мимо корней, которые болтались в дыре над ним. И тут же насторожился.
С чего бы они качались?
С тех пор как он прошел здесь в прошлый раз и задел корни, прошла целая вечность. Тем не менее они медленно покачивались из стороны в сторону. Ветра здесь быть не могло. Значит, или кто-то прошел наверху по площадке и тем самым заставил корни качаться, или же…
