Елена Михалкова - Тайна замка Вержи
Он оказался высок, ростом почти с Гуго, и очень тощ. Крючковатый подбородок загибался вверх так сильно, что казалось, его обладателя можно подвесить за него на ветке. Гуго де Вержи внимательнее всмотрелся в костистое лицо и нахмурился, словно пытаясь вспомнить что-то.
– Я был у нее вчера, ваша милость, – заявил старик, упиваясь всеобщим вниманием. – Мне пришлось долго искать, я плутал и чуть не погиб, но господь был милостив ко мне. Господь всегда на стороне добра!
Он истово перекрестился.
– Ты видел ее? – подался к нему Гуго. – Видел ведьму?
– Своими собственными глазами, – подтвердил старик. – Я сказал ей, что болен, и колдунья лечила меня.
Пьер Рю подошел ближе.
– Она возложила на меня руки, – напыщенно продолжал тот, – и страх овладел мной, но я поборол его и вытерпел мучения!
– Позвольте спросить, ваша милость, – обратился начальник охраны к Гуго де Вержи, и, получив молчаливое согласие, обернулся к старику: – Ты и в самом деле был болен?
– Э-э-э… Да. – Казалось, тот несколько смутился.
– Что у тебя болело?
Старик молча ткнул в свою шею.
– И что ведьма сделала? – продолжал допытываться Медведь.
– Надавливала тут и тут, – неохотно показал тот. – Аж кости хрустели и в глазах белело. Но пришел в себя и чую – отпустило! А ведь к кому только ни ходил, каких только припарок ни пробовал. Бесовское умение в ее руках, и искоренено должно быть! – закончил он убежденно.
– Ты запомнил путь к ее дому?
– Я оставлял тайные метки, ваша милость.
Граф удержал торжествующий возглас. Радоваться преждевременно: они еще не схватили ведьму.
– Пошлите за маркизом, – приказал он. – Пьер, вели седлать коней и готовь отряд. Ты – как тебя зовут? – поедешь с нами и будешь показывать дорогу.
Старик слегка побледнел и взволнованно зашамкал губами:
– Мое имя Ансельм, ваша милость. Но… как же награда?
– Получишь, когда вернемся.
Ансельм заколебался. Глаза его забегали, он отступил на шаг, потирая вспотевшие ладони.
– Что такое? – прищурился граф. – Ты солгал мне?
– Как можно! – вскричал старик, испуганно глядя на злую морщину, пересекшую лоб Гуго де Вержи. – Я бы не посмел! Но…
– Что?
Старик затравленно огляделся, задерживая взгляд на мечах стражи.
– Отвечай же! – повысил голос Гуго.
– Вдруг ведьма справится с вами? – выпалил Ансельм. – Не видать мне тогда обещанных денежек. А ведь я выполнил, что было велено! – плаксиво закончил он.
Вокруг раздались смешки. Один лишь начальник охраны не только не улыбнулся, но даже отчего-то вздрогнул и сделал шаг вперед, рассматривая морщинистое лицо. Губы его дрогнули, он явно собирался что-то сказать, но поймал предостерегающий взгляд графа.
– Твоя тревога вполне понятна… – протянул Гуго, и глаза его блеснули. – Не сомневайся. Получишь все, что тебе причитается!
В конюшню Николь идти не осмелилась. Вмиг узнают. Кто имеет дело с лошадьми, того провести нелегко! Но Гастон по утрам после обхода денников имел обыкновение заглядывать в пристрой, где хранилась амуниция. Здесь всегда сильно пахло кожей и телячьим жиром, которым старший конюх натирал дорогие седла, никому не доверяя это дело.
Николь не ошиблась. Когда она подошла к приоткрытой двери, до нее донеслись неторопливые шаги и равномерные звуки ударов – это старший конюх своей сухой ладонью похлопывал седла, будто добрых старых приятелей. Определенно, к сбруе дядюшка относился лучше, чем к людям.
Только бы он не вскрикнул от радости, увидев ее…
Николь бесшумно проскользнула внутрь. Гастон стоял к ней спиной, по своему обыкновению широко расставив ноги, словно для устойчивости, и на его серой рубахе под воротником расплывалось пятно пота. В детстве Николь думала, будто это вовсе и не рубаха, а заговоренная кольчуга. Потому-то дядюшка и не терпит, когда она обнимает его: боится, что Николь раскроет секрет.
Она сглотнула комок, застрявший в горле.
– Дядюшка…
Слишком тихо – он не услышал.
– Дядюшка Гастон!
Он вздрогнул и обернулся.
– Ты?!
Ужас плеснулся в его глазах, словно волна, поднятая со дна омута каким-то древним жутким существом. Ужас выморозил его черты, выбелил до снежной мертвенности лицо, превратил глаза в две черные дыры, и на миг Николь показалось, что перед ней стоит покойник.
Она еще мысленно говорила себе, что дядя просто испугался за нее, а сама уже понимала, что это неправда. Все неправда. Ощущение чего-то непоправимого нахлынуло на нее.
– Ты должна быть мертва! – вырвалось у Гастона. – Ты должна была умереть!
Он выставил перед собой ладони, словно защищаясь.
– Дядя, это же я! – взмолилась Николь.
Он просто не узнал ее! Но сейчас морок развеется, маска упадет с лица незнакомца, и родной угрюмец Гастон снова окажется перед ней. Пусть он бранит ее, пускай даже ударит – все, что угодно, кроме немого страха в его глазах и желтых восковых ладоней, которыми он пытается закрыться от нее.
– Это я, Птичка! – жалобно повторила она и протянула к нему руки. – Я жива!
Он отшатнулся, как от ядовитой змеи.
– Нет! Ты погибла на кладбище!
– Меня спасли!
Гастон бессильно опустился на пол.
– Я так надеялся, что ты умерла…
– Как ты сказал? – бледнея, переспросила Николь. – Надеялся?
Конюх обхватил голову руками и застонал.
Если бы стена замка треснула и развалилась на глазах Николь, девочка была бы меньше поражена. Первый раз в жизни ей пришлось увидеть, как чувства, обуревавшие Гастона, прорвались наружу.
– Ты умерла, – убежденно забормотал он, закрыв глаза, – умерла, умерла, умерла…
У Николь волосы встали дыбом. Казалось, конюх ворожил, призывая к ней смерть.
– Дядюшка!
– Не называй меня так! – выкрикнул Гастон. – Я тебе не…
Хлоп!
Ладонью старший конюх крепко запечатал себе рот, но было поздно.
– Ты мне не – кто? – проговорила ошеломленная Николь.
Гастон застыл, будто громом пораженный.
– Ты мне не… дядя?!
Он молчал, глядя перед собой в пол. Только губы беззвучно шевелились.
– Кто же ты мне? – склонилась к нему Николь.
Молчание.
– Гастон!
В ответ на требовательные ноты в ее голосе старший конюх с трудом поднял голову.
– Уходи, – попросил он. Глаза его блуждали, он как будто боялся смотреть ей в лицо. – Ты должна была умереть там! Все вернулось бы на свои места.
– Что вернулось?
– Я не должен был спасать тебя! – взгляд Гастона потерял осмысленность. – Они все погибли! Но я не мог отказаться… Он приказал…
Отчаяние охватило Николь. Должно быть, дядюшка сошел с ума! Он бредит!
«А если нет?»
Первый раз в жизни Николь задумалась о том, что в истории о ее появлении в замке слишком много неувязок. Она не замечала этого прежде, слепо веря всему, что говорил Гастон. И уж совсем некстати вспомнились ей презрительные слова Венсана Бонне: «Местному люду можно втюхать любое вранье. Стоит лишь добавить щепотку выдумок про фей, духов и чертей!»
До Николь доходили слухи, которые разносила Коринна. Но сама ли нянюшка додумалась приплести к этой истории фею, или ей кто-то подсказал?
Необъяснимый страх стал растекаться внутри Николь. Словно она стояла перед запертой дверью, ведущей неведомо куда, и ключ от замка был в ее руке – но закрыть его потом не получится, как ни старайся.
«К чему тебе все эти тайны? – жалобно заныл в голове тоненький голосок. – Молчи, молчи! Не спрашивай его ни о чем! Ты же видишь, он не в себе!»
Но Николь была не из тех, кто поворачивает обратно, придя к закрытой двери.
– Кто ты мне? – собрав остатки твердости, спросила она. – Если не дядя, то кто? Отвечай!
Гастон дернулся, будто его стегнули одним из хлыстов, что во множестве были развешаны по стенам.
– Говори же! – прикрикнула Николь.
Прежде ей и в голову не пришло бы повысить на дядюшку голос. Но она нутром чувствовала, что это единственный способ добиться ответа.
– Я тебе никто! – глухо проговорил Гастон, избегая смотреть на нее. – Я верно служил твоему отцу и не смог ослушаться его. Надо было бросить тебя. А я не посмел.
Николь с силой сцепила пальцы. Значение каждого слова в отдельности доходило до нее, однако вместе они отказывались складываться во что-то, имеющее смысл. «Я верно служил твоему отцу» – что это значит?!
И вдруг Николь поняла.
– Я что, внебрачная дочь графа Гуго? – недоверчиво спросила она.
Гастон первый раз посмотрел в упор на нее. Лицо его исказилось, как если бы он хотел рассмеяться и зарыдать одновременно, рот задергался, и от этого зрелища у девочки мороз пробежал по коже.
– Ты законная дочь графа Симона, – тусклым голосом сказал он. – Симона де Вержи.
Некоторое время Николь непонимающе глядела на него сверху вниз. А потом в голове у нее что-то взорвалось. Тонкий морозный звон заполнил все вокруг, вонзился в уши ледяной иглой, оглушил и ослепил ее.
