Мертвая сцена - Евгений Игоревич Новицкий

— А что он сказал насчет Фигуркина? — спросила я. — Он ведь тоже сюда приходил — и опознал в нем Носова!

— У Носова нашлось, что сказать в оправдание. Он стал уверять, будто вы подговорили товарища Фигуркина…

— Какая чушь! — фыркнула я.

— И Носов то же самое повторял, — сказал Филипп Филиппович. — «Я не понимаю, зачем им это нужно, — твердил он. — Это чушь, полная чушь!» Посчитав себя товарищем Уткиным, он стал вести себя как совершенно нормальный человек. За исключением того, что придумал себе всю предыдущую жизнь и собственную личность. А все, что касается настоящего Носова, он как бы стер из своей памяти. Однако с моей помощью, — не без гордости добавил психиатр, — сейчас он постепенно идет на поправку. К нему возвращается осознание того, что на самом деле он — Носов!

— То есть как это? — опешила я. — Хотите сказать, он уже начал выздоравливать?

— Вот именно! — радостно подтвердил доктор. — Конечно, процесс выздоровления долгий, но на данный момент у Носова очень хорошие шансы на то, что рано или поздно к нему вернется его личность и, соответственно, он будет излечен.

— И окажется на свободе, — мрачно добавила я.

— Да, вероятно, — даже не стал возражать психиатр. — Но на свободе он окажется, только когда будет полностью здоров! А полностью здоровый Носов опасности ни для кого не представляет.

— Мне все ясно, — сухо сказала я. — Кроме одного: зачем вам понадобилась я? Зачем вы мне все это изложили? Или вам доставило удовольствие измучить меня своим красочным рассказом о моем горе? Вы хотели насладиться впечатлением, которое произвели на меня ваши многочисленные доводы, якобы оправдывающие Носова?

— Ну что вы, Алла Вадимовна, — протянул он. — Я вовсе не садист, что вы! Я лишь посчитал правильным ничего от вас не скрывать. К тому же вы мне весьма помогли…

— Чем же? — неприязненно воскликнула я.

— Вашими комментариями, уточнениями, ответами на мои вопросы, — ответил Филипп Филиппович. — Этот разговор с вами помог мне сформировать еще более подробную картину заболевания Носова.

Прекрасно! Я ему еще и помогла укрепиться во мнении, что Носов — лишь несчастный страдалец, которого надо поскорей вылечить и отпустить!

— Что ж, — изо всех сил сдерживаясь, сказала я, — на этом все?

— На этом все, — дружелюбно подтвердил доктор.

Я встала и, не прощаясь, ушла.

22.5.62

Весь вчерашний день и бо́льшую часть ночи я переваривала то, что услышала от Филиппа Филипповича. И к утру наконец переварила. Меня внезапно осенило, что я могу, должна, да и просто обязана сделать. Насчет самих действий, которые мне надлежало предпринять, у меня пока были лишь смутные догадки. Но цель уже была вполне определенной — мне во что бы то ни стало следует добиться суда над Носовым и вынесения ему справедливого приговора.

Первым делом я позвонила Всеволоду Савельевичу и договорилась с ним о встрече. Он охотно согласился и даже выразил готовность принять меня в то время, в какое удобно будет мне. В итоге я побеседовала с ним еще до обеда — и этот разговор оказался для меня крайне полезным. Когда я вышла из его кабинета, я уже отчетливо представляла себе план своих дальнейших действий.

Как я и ожидала, Всеволод Савельевич в данной ситуации оказался полностью на моей стороне. Или, по крайней мере, сделал вид, что это так, — но я ему благодарна в любом случае.

— Да, — сразу сказал он, — мне тоже кажется, что Носов симулирует болезнь.

— Однако ваш Филипп Филиппович уверен в обратном, — вздохнула я.

— Факт, — не стал спорить Всеволод Савельевич.

— И что — над ним, над Носовым, действительно не будет теперь суда?

— Как ни печально, дело идет к этому, — подтвердил следователь.

— Но к чему именно? Филипп Филиппович просто перевезет его из тюрьмы в психиатрическое заведение?

— Видимо, так.

— А почему же он этого еще не сделал?

— Еще не все процедуры соблюдены, — пояснил Всеволод Савельевич. — Пока что ведется следствие, а значит, подследственный еще не может быть отпущен на лечение. Нужно дождаться официального заключения экспертизы на его счет.

— Но, стало быть, сейчас за Носова еще отвечаете вы? — спросила я. Во мне уже начала пробуждаться смутная надежда на то, что не все потеряно.

— Да, можно сказать и так, — кивнул следователь. — Сейчас отвечаю я. Но что я могу? Не убью же я его собственноручно.

— Ну а потом же как? — допытывалась я. — Сейчас Носов — подследственный, но стоит Филиппу Филипповичу щелкнуть пальцами — и он уже станет не подследственным, а пациентом. Так, что ли?

— Я же говорю: будет экспертиза, — терпеливо объяснял Всеволод Савельевич. — Это как суд, но медицинский. Без свидетелей, без прокурора, без адвоката. Просто собирается комиссия психиатров, которой предстоит установить, отправлять ли подследственного в лечебницу — или признать здоровым и судить.

— Ясно, но ведь на эту комиссию можно как-то повлиять.

— Не думаю, — покачал головой следователь. — Они полагаются только на свое мнение. А поскольку Филипп Филиппович в своих кругах очень уважаемый человек, его позиция вряд ли будет оспорена такой комиссией.

— Ну а сам Носов? — не отступала я. — Если именно он еще до экспертизы изменится? Станет вести себя как совершенно здоровый человек! Такое поведение повлияло бы на решение комиссии?

Всеволод Савельевич потрогал подбородок:

— Безусловно… Но его опять же не заставишь так себя вести. Ему ведь выгодно казаться психически больным. Если мы с вами правы и он — симулянт, он ни за что не откажется от своей теперешней линии поведения.

— А что, по-вашему, мог бы сделать Носов, чтобы если и не Филипп Филиппович, то медицинская комиссия все-таки признала бы его здоровым?

— Здоровым? — хмыкнул следователь. — Дайте-ка подумать… Судя по отчету Филиппа Филипповича, в последнее время Носов стал постепенно соглашаться с тем, что он — Носов. Это, как я понял, всецело укладывается в картину того заболевания, которое диагностировал у него наш психиатр. А вот если бы Носов внезапно вновь стал называть себя товарищем Уткиным, такое утверждение, конечно, разрушило бы всю медицинскую картину заболевания! Тогда и мы, следствие, и врачебная комиссия могли бы с уверенностью утверждать, что Носов — никакой не больной, а полностью здоровый мерзавец, которому нравится притворяться собственной жертвой и дурачить окружающих таким притворством. Но, Алла Вадимовна, вы же понимаете, что вероятность такого поворота событий практически исключена.

— А мне кажется, его все-таки можно подтолкнуть к перемене поведения, —