Шаги во тьме - Александр Михайлович Пензенский
Немного подождав, Константин Павлович начал медленный обход дома. Окна еще не заперли на ночь, поэтому особой нужды заглядывать в них не имелось, можно было просто слушать. Первая же комната отозвалась довольно тревожными звуками: кто-то тихонько всхлипывал и что-то бормотал. Достав из кармана маленькое зеркальце, Константин Павлович настроил себе обзор. Плакала немолодая женщина, а бормотание, судя по молитвенно сложенным рукам, оказалось разговором со Всевышним. Слов было не разобрать, потому Маршал двинулся дальше. Следующее окно молчало, лишь тюлевые занавески с легким шелестом касались подоконника. Зеркало тоже никакого дополнительного движения не обнаружило. Чуть помедлив, Константин Павлович аккуратно взялся за жестяной карниз, наступил одной ногой на цокольный пояс, заглянул в комнату. Это был кабинет хозяина: бухгалтерская конторка со счетами, стол, пара венских стульев да портрет императора. Сам хозяин отсутствовал. Бесшумно спрыгнув на отмостку, Маршал продолжил свою разведку. Свернул за угол, посмотрел на очередное окно – закрыто, света нет. Снова пришлось лезть на цоколь. Шторы оказались задвинуты, но не очень плотно: видно было кровать с пирамидой подушек, пуфик с ситцевой обивкой и половину распахнутого шкафа, из которого выглядывало платье. В таком, а скорее всего, именно в нем, сегодня днем он видел Нину Антоновну. Стало быть, дома ее нет. Для верности заглянув в последнее окно (там оказалась совсем крошечная столовая), Константин Павлович собрался уже совершить обратный маневр, примеряясь к расстоянию, разделявшему его и калитку в парк, как тишину майского вечера нарушил автомобильный клаксон – кто-то требовательно гудел у ворот усадьбы. Быстро переместившись за дощатый сарай, примыкавший почти вплотную к забору парка, Маршал снова опустился на корточки и затаился.
Во двор въехал тот самый черный автомобиль, на котором утром Маршала возил Ильин, осветил спасительную калитку одинокой фарой. В этот раз из-за руля выскочил сам Заусайлов, крикнул подбежавшему от ворот лакею:
– Вымыть начисто. Да утра не жди, прямо сейчас чтоб! Захар! И фару поменяй!
– Ох ты ж, – запричитал слуга. – Это чего ж такое-то приключилось, Алексан Николаич?
– Собак расплодилось, чтоб их. – Посмотрел на темные окна флигеля: – Что ж, Антон Савельевич еще не вернулся?
– Никак нет. Как Нину Антоновну увезли, так и не было еще.
– Странно. Дарья Кирилловна что?
– Заперлись и плачут.
– Понятно. Хорошо, занимайся.
Еще с четверть часа во дворе была суета. Хлопнул дверью Заусайлов, загорелся свет во втором этаже, замелькали тени. С ведром вокруг машины бегал Захар, причитая над разбитой фарой. Улучив момент, когда тот скрылся в гараже, Константин Павлович быстро перемахнул через забор и спустя полчаса уже поднимался по ступеням дома генеральши Стрешневой.
Зина еще не спала – ну да этого Маршал и не ожидал, был уверен, что жена не захочет ждать новостей до утра. Услышав, что встреча не состоялась, она разочаровано надула губки и протянула мужу записку:
– Вот. Еще одно рандеву, которое у тебя сегодня не случилось. Заходил тот самый артист, которого ты днем в участке видел.
– Северский? Интересно. – Константин Павлович развернул листок, пробежал по строчкам, повторил: – Очень интересно. Читай.
Зина взяла записку, прочитала:
«Многоуважаемый г-н Маршал. Жаль, что не застал вас дома. Имею что сообщить по интересующему вас делу о недавнем умерщвлении провизора. Буду ждать вас завтра в девять утра напротив синематографа „Экспресс“.
Ваш покорный слуга, А. Ф. Северский».
* * *
На следующее утро Константин Павлович, совершив свой привычный моцион к реке и успев даже купить газету, ровно за одну минуту до девяти уселся с ней на излюбленной скамейке, огляделся по сторонам – Северского пока не было видно. Что ж, артисты – народ не самый пунктуальный, подождем третьего звонка, тем более что занять себя есть чем. Первую полосу с объявлениями Константин Павлович читал избирательно, ибо с цирюльником уже давно определился, а встречаться с предъявителями банковских билетов за различными номерами для «романтических встреч с перспективой создания семьи» тоже не собирался. Потому, отметив лишь отсутствие неизвестной для Зины информации о портнихах, сразу перелистнул страницу – и между лопаток пробежал холодок. Со второй полосы на Маршала из черной траурной рамки смотрел Афанасий Фаддеевич Северский собственной персоной. В статье, перемежавшейся фотографиями разных образов актера, сообщалась скорбная новость – господина Северского сегодня на рассвете рыбаки достали из реки чуть ниже Воронежской площади. Естественно, мертвым. В целом статья была сдержанно-печального и уважительного тона, хотя и упоминалось о сложных отношениях покойного с зеленым змием и даже высказывалось предположение, что эта пагубная привычка и послужила причиной преждевременной кончины. Дочитав, Константин Павлович еще пару минут посидел, хмуря брови и тарабаня пальцами по колену, после резко вскочил и зашагал к дремавшим в конце улицы «ванькам». Спустя четверть часа он уже поднимался по скрипучей лестнице к кабинету доктора, с которым днем ранее осматривал покойного провизора, а еще через пять минут они уже вдвоем спускались в подвал, в ледник.
Афанасий Фаддеевич лежал на спине под простыней, гордо выпятив к потолку покрытый седоватой щетиной подбородок. Доктор бесцеремонно перевернул тело и указал Маршалу на огромный, почти черный кровоподтек на спине:
– Синяк указывает на то, что был сильный удар. Еще и три ребра сзади сломаны и разорвана селезенка. Смею предположить, что господин артист упал с моста. В легких и желудке воды почти нет, так что умер, получается, от удара. При такой высоте что об землю с колокольни, что об воду – результат будет схожим.
Константин Павлович внимательно осмотрел спину, даже пощупал холодную кожу:
– Об воду ли? Был ли пьян?
Доктор вернул покойного в исходное положение, чуть отодвинул простыню, так что стали видны грубые швы на груди.
