Святой сатана - Анатолий Олегович Леонов
Маврикий смутился и пояснил свой вопрос.
– Один, без спутников?
– Как видишь, – пожал плечами монах.
– Вот тут его сшибли с лошади и, навалившись артельно, стали грабить.
Он указал на приметный участок лужайки, местами до самой земли изрытый ногами и копытами.
Феона присел на корточки и провел ладонью по траве. Ладонь стала красной от крови.
– Не простой оказался мужичок! – произнес Феона с уважением к незнакомцу, вступившему в поединок с пятью вооруженными грабителями. – Сразу видно, мастер работал!
Маврикий нетерпеливо сопел над ухом учителя.
– А что видно, отче? Я тоже хочу!
Феона улыбнулся и обтер ладонь о край своей монашеской мантии.
– Здесь он уложил первого. Видимо, сразу насмерть. Нападавший больше не поднялся и истек кровью.
– А тут его попытались застрелить из мушкета, но, кажется, только прострелили кафтан.
Феона выковырял картечь из дерева и показал Маврикию маленький кусочек зеленого сукна, застрявший в стволе.
– Повезло ему! Зато о стрелявшем этого не скажешь. Скорей всего, саблей ему перерубили внутреннюю часть бедра…
Маврикий едва не плакал от растрепанности чувств. В его глазах застыл немой вопрос: «Как, отче? Откуда?»
Феона не стал мучить послушника догадками и пояснил:
– В самом низу живота, спереди, где начинается бедро, находится крупный кровеносный сосуд, или, как называл его Эрасистрат из Кеоса[16], артерия. Если ее пробить, кровь будет бить фонтаном, и остановить этот поток уже не получится. Не успеешь трижды прочитать «Отче наш», как человек богу душу отдаст. А теперь осмотрись вокруг. Здесь кровью забрызгано все на сажень в высоту. Теперь понял?
Маврикий шмыгнул носом и кивнул головой. Спросил робко:
– А что потом было, отец Феона?
– Потом? Какой-то тучный человек на крупной и сильной лошади попытался свалить противника, но вместо этого сам оказался на земле.
Монах показал рукой на примятую траву и поломанные кусты можжевельника.
– Тут произошла короткая схватка. Толстяк был ранен, а наш герой вскочил на лошадь и ускакал! Погони не было. Стрельнули пару раз в спину, не попали, на том и успокоились.
Маврикий стоял грустный и задумчивый.
– Как просто, когда тебе объяснят! Желал бы я тоже все понимать!
– Кто знает, друг мой, какой замысел вынашивает по отношению к тебе Господь? Но, полагаю, он намного превосходит твои желания!
Маврикий с благодарностью посмотрел на учителя и хотел что-то ответить, но неожиданно изменился в лице от новой мысли, пришедшей в голову.
– А убитые где? Неужто тела с собой забрали, отче?
– Хороший вопрос! – согласился Феона, цепким взглядом высматривая что-то в траве.
– Разбойникам трупы без надобности. Лишняя обуза.
От места побоища в сторону небольшого лесного оврага тянулась едва различимая дорожка из примятой травы, перепачканной кровью.
– Пошли! – кивнул монах послушнику и решительно направился в сторону оврага.
Хмурый Маврикий, превозмогая обычную робость, возникавшую у него при виде покойников, тем не менее двинулся следом, при этом то ли досадливо причитая, то ли бормоча душеспасительные молитвы.
Глава пятая
Лесной овражек, к которому подошли иноки, представлял собой яму-промоину, возникшую от весенних проливных дождей между оголенных корней столетних кряжистых сосен. Размер овраг имел небольшой, не более сажени во все стороны. Его прикрывала гора недавно срубленного лапника, небрежно набросанного сверху того, что уже начало издавать сладковатый запах трупного разложения, привлекая к себе полчища огромных, как трутни, навозных мух.
– Готов? – спросил Феона, отбрасывая в сторону сосновые ветки.
– Признаться, не очень…
Маврикий поморщился от навязчивого запаха, словно пришедшего из детских воспоминаний.
– Тогда отойди в сторону, – приказал Феона, не прерывая работы.
Маврикий тяжело вздохнул, деловито заправил полы однорядки за пояс и принялся помогать наставнику. Работали молча, не испытывая сомнения относительно того, что скрывали в овраге сосновые ветки. На дне ямы находились тела трех совершенно обнаженных мужчин. Двое лежали в неловких позах, уткнувшись лицами в землю, точно их просто свалили сюда, как мешки с гнилым луком, третий распластался на их спинах, разметав по сторонам руки и ноги. Это был крупный пожилой мужчина, с очевидными следами боевого прошлого. У него не хватало двух пальцев на правой руке и одного на левой. Одно ухо было разрублено пополам, а на другом отсутствовала мочка. Кроме того, старик был слеп. И если безобразный нарост на месте левого глаза говорил о том, что потерян он был давно, то на месте правого глаза зияла большая дыра, заполненная черной кровью и желто-зеленой слизью. Такую рану можно нанести только кинжалом или острием сабли. Удар был совсем свежий и, очевидно, послужил причиной смерти, ибо никаких других ранений, угрожавших жизни, отец Феона на теле незнакомца не нашел. Зато он обратил внимание на небольшой медный крестик на шее незнакомца.
– Надо же!
Феона повернул голову к Маврикию, стоящему чуть поодаль с пучком сосновых веток.
– Крестик не наш. Не православный. Покойный папистом был!
Крепкая рука схватила монаха за запястье.
– Kto tu jest?[17]
Феона с трудом разжал сильные пальцы умирающего и, не выказывая никакого удивления, спокойно произнес по-русски:
– Монахи Гледенской обители, ехали в Кичгородок по делам; а ты, горемыка, что здесь делал?
Вместо ответа слепец слегка приподнялся на локтях, ища отсутствующими глазами человека, разговаривающего с ним, и прохрипел, пуская кровавые пузыри:
– Mnich? To dobrze! Nazywam się Janusz Goleniewski z Nur[18].
И добавил, переходя на русский язык:
– Ты схизматик, но теперь уже все равно. Прошу, отпусти мне грехи!
– Я не священник, я не отпускаю грехов…
– Я скоро умру! – произнес поляк с обидой в голосе.
– Я знаю. Тебе страшно?
– Нет, мне просто жалко, что я умираю в одиночестве. Дома – рядом были бы жена и дети, и соседи, а здесь никого нет…
Феона посмотрел на умирающего с интересом, а Маврикий помрачнел и отошел в сторону.
– Мы будем с тобой рядом и проводим в последний путь. Маврикий, подойди ко мне!
Бледный послушник, поджав дрожащие губы, отрицательно покачал головой и отступил еще на несколько шагов назад. Феона не стал размышлять над необычным поведением своего ученика. Пожав плечами, он хладнокровно произнес:
– Изволь, я сам.
Некоторое время Феона молча сидел на краю оврага, всматриваясь в лицо умирающего, который, кажется, впал в беспамятство, но так только казалось.
– Mnich, tu jesteś?[19]
Феона взял ладонь умирающего в свою руку.
– Здесь. О чем ты думаешь?
– О том, что я осужденный грешник!
– Неутешительно. А есть то, что могло бы тебя утешить?
– Ничего! Я слишком много грешил в этом мире, чтобы рассчитывать на прощение. Вина моя перед Господом безмерна.
Монах печально улыбнулся и отрешенно посмотрел на небо.
– Исус пролил свою кровь за всех, и за таких грешников, как ты, – задумчиво произнес он, – однако сам грех и его искупление в вашей Церкви понимается исключительно как поступок. Никакого понятия о поврежденности человеческой природы. Только вина.
– А разве у вас не так?
Поляк сипел и едва дышал, с уголков губ и развороченной глазницы текли струйки крови. Очевидно, что боль доставляла ему невыносимые страдания, но он не собирался прерывать разговор. Он не хотел или боялся остаться один в последние минуты своего земного бытия. Отец Феона понимал и уважал желание старого вояки, встреча с которым при других обстоятельствах не предполагала мирного
