Тони Поллард - Записки Клуба Лазаря
— Будем на это надеяться, доктор, — сказал он, а затем повернулся к Брюнелю. — Надеюсь, все в порядке? — Инженер нахмурился. — Это, — сказал Рассел, указывая на толпу у ворот верфи, — не имеет ко мне никакого отношения. Вы же знаете финансовую политику компании — она никогда не откажется от возможности заработать лишнюю пару шиллингов.
— Мы поговорим о шиллингах позже, мистер Рассел. А сейчас будем надеяться, что эти… эти люди не помешают нашей работе.
Рассел кивнул и удалился с платформы.
Ответственный стюард призвал нас к порядку и передал перевязанную лентой бутылку шампанского юной леди. Брюнель сказал, что это дочь одного из директоров компании. Наступило небольшое замешательство, прежде чем человек, в руках у которого был список с названиями, прошептал ей что-то на ухо. Она улыбнулась и без запинки проговорила: «Я нарекаю этот корабль „Левиафаном“, и пусть Бог благословит его на удачное плавание!» — С этими словами она бросила бутылку, которая перевернулась в воздухе и разбилась о металлическую обшивку корабля. Послышались аплодисменты, а шампанское растеклось по крашеному железу. Я повернулся к Брюнелю и тихо сказал ему:
— Все-таки они не захотели назвать его «Мальчик с пальчик»?
Он засмеялся, вспомнив о своем предложении, а затем сообщил, что собирается пойти на вышку, откуда будет руководить спуском корабля, и предложил мне поискать более безопасное место для наблюдения.
Вместе со своими ассистентами Брюнель взобрался по ступенькам в осадную башню, а я поднялся на холм к воротам, где шумела взбудораженная толпа. Подойдя поближе, я заметил стюардов во главе с Расселом — они пробирались через толпу, призывая собравшихся к тишине.
Вместе с еще несколькими привилегированными зрителями мне было разрешено находиться между толпой, которую теперь сдерживали протянутые вдоль верфи канаты, и кораблем. Выбрав для наблюдательного поста ржавую циркулярную пилу, прикрепленную к тележке на колесиках, я вскарабкался на нее, стараясь не пораниться об острые зубья, и сел, свесив ноги.
Крошечная фигура Брюнеля появилась на помосте, он снял шляпу, чтобы ее не сдуло ветром, трепавшим флажки, которые он держал по одному в каждой руке. В правой у него был красный флаг, а в левой — зеленый. Я подумал, что они использовались примерно так же, как и палочка дирижера, чтобы посылать сигналы команде рабочих, которые собрались вокруг носовой и кормовой бобин. Остальные рабочие стояли у гидравлических таранов, расположенных вдоль всего корабля.
Послышался крик. Это был Брюнель, в тот же момент он поднял над головой красный флажок. Крик повторился, на этот раз он раздавался откуда-то с верфи, затем последовал грохот упавших на землю цепей, когда сдерживавшие корабль оковы были сняты.
«Левиафан» был освобожден, но все еще неподвижен. В воздух поднялись клубы дыма, когда паровая лебедка натянула цепи, тянувшиеся от барж, стоявших на якорях у берега. Корпус корабля застонал и задрожал, но, несмотря на работу тянувших его машин, которые, по словам Брюнеля, были самыми сильными механизмами своего времени, так и не сдвинулся с места. Но в тот момент, когда я уже начал думать, что с таким же успехом Брюнель мог попытаться сдвинуть с места гору, нос корабля вздрогнул и продвинулся на несколько футов вперед.
Примерно в тот же момент корма начала опускаться вниз, и железные крепления спусковых платформ завизжали, когда они заскользили по рельсам. Земля задрожала, и я испугался, заметив, что лезвие пилы позади меня самопроизвольно повернулось. В отличие от носа корма не остановилась как вкопанная, а продолжала скользить вниз, набирая скорость, и, как мне показалось, скоро опустилась ниже уровня носа.
Я тут же вспомнил, как Брюнель показывал мне на своей руке принцип спуска.
Корма корабля опустилась значительно ниже, чем ожидалось на данном этапе работы, и, чтобы удержать ее, требовалось больше цепей, нежели те, что тянулись от бобины, которая начала бешено вращаться вокруг своей оси. Из-за трения в воздухе возникло облако дыма, и сквозь него я вместе с толпой в страхе наблюдал, как тормозные рычаги поднялись вверх, словно веретено у прялки. Рабочие, державшие рычаги, были подброшены в воздух. Их как будто подняло взрывной волной, и они полетели в разные стороны, беспомощно болтая руками и ногами. Женщины в толпе завизжали, многие мужчины тоже закричали, поддавшись общей панике. Брюнель отчаянно размахивал над головой обоими флажками, тут же были приняты все необходимые меры и включены тормозные механизмы. Корабль задрожал и замер. Мне показалось, что это случилось сразу же, как только начала крутиться бобина, словно сам корабль почувствовал, какой урон он причинил.
Я соскочил с тележки и бросился к месту происшествия, потеряв по пути шляпу.
— Расступитесь! Я врач! Дайте мне пройти! — крикнул я собравшимся людям, быстро переходя от одного упавшего рабочего к другому и стараясь определить, насколько серьезно они пострадали. Шестеро лежали на земле среди досок, как выброшенные на берег после кораблекрушения матросы. Трое были без сознания. Трое уже поднялись на ноги и пытались идти в полуобморочном состоянии, причем один из них держался за ногу, которая, вероятнее всего, была сломана. Моя врачебная сумка осталась в экипаже, и я надеялся, что в скором времени он все же доберется до верфи.
Брюнель в окружении ассистентов появился на месте происшествия несколькими минутами позже меня, запыхавшись от бега по лестнице.
Один из раненых рабочих находился в очень плохом состоянии. У него была разбита голова, кровь текла из носа и изо рта. Я опустился перед ним на корточки, прислушиваясь к его дыханию, которое было слабым и прерывистым. Я стал снимать пальто, чтобы закутать его, но он умер прежде, чем я успел сделать это. Мне осталось лишь закрыть ему глаза и положить на него сверху пальто.
Брюнель стоял позади меня, его лицо посерело.
— У него была сломана шея, — сказал я, переключая внимание на другого мужчину, лежавшего без сознания.
— Вы не можете винить в этом компанию, — заревел Рассел, продираясь сквозь толпу. — Если бы мы использовали деревянные рельсы и железные муфты, как я предлагал, корабль не повело бы так в сторону. Но нет, вы не захотели. Вам нужно было одно железо. Вы всегда так действуете, не правда ли, Изамбард? Считаете, что железо решит любые проблемы. А теперь посмотрите, что получилось!
Брюнель ничего не ответил. Он ничем не мог помочь пострадавшим, поэтому попросил тех из них, кто пытался ходить, сесть, после чего удалился.
Следуя моим инструкциям, подчиненный Брюнеля — молодой человек, который добровольно вызвался помогать мне, — принес из экипажа мою сумку. Я попросил, чтобы принесли носилки, на которые следовало уложить раненых. Погибшего положили на лестницу, и двое рабочих унесли его как на носилках. Я попросил, чтобы мне вернули пальто и накрыли умершего старым одеялом. Прежде чем закрыть его, я в последний раз взглянул на бледное, запачканное кровью лицо. Пригнали две телеги, чтобы увезти раненых в ближайшую больницу на Майл-Энд. Когда все раненые были погружены, я попросил сопровождавших телеги мужчин сообщить в больнице, что они имеют дело с серьезными сотрясениями мозга, многочисленными переломами и угрозами внутреннего кровоизлияния, не говоря уж о многочисленных и глубоких ранениях. Печальный конвой тронулся с места и стал пробираться сквозь толпу.
Вернувшись на место происшествия, я увидел Брюнеля у кормы корабля, которая оказалась теперь гораздо ближе к воде, чем нос. Он был один и, казалось, полностью погрузился в свои мысли. Наконец он заметил мое присутствие и поблагодарил меня за помощь. Убедившись, что раненых увезли, Брюнель решил предпринять еще одну попытку спустить корабль. Я выразил свое удивление по поводу его намерения продолжить так скоро после случившегося. Но он не хотел откладывать это дело, ссылаясь на то, что пройдут недели, прежде чем наступит следующий весенний прилив.
Раздав рабочим новые инструкции, он проверил оборудование и снова забрался на осадную башню. Толпа зевак заметно поредела — большинству уже хватило зрелищ на сегодняшний день. Я и сам был такого же мнения, но не исключал возможности, что инцидент может повториться, и чувствовал, что просто обязан остаться. Возвращаясь назад, я заметил свою шляпу, раздавленную чьей-то неуклюжей ногой. Затем я снова занял позицию около пилы.
У хвостовой бобины собралась новая группа рабочих. На этот раз они держались на расстоянии от смертельно опасного устройства, готовые в случае надобности натянуть только что привязанные веревки. Однако в этих мерах предосторожности не было необходимости. Корабль не сдвинулся ни на дюйм, и все попытки вскоре были прекращены. Впоследствии я узнал от Брюнеля, что на шестеренке одной из паровых лебедок содрало зубцы, и дальнейший процесс был просто невозможен.
