Дж. Лэнкфорд - Украденный Христос
К своему облегчению, пока что Феликс не увидел ни одного знакомого лица. Пассажиры «конкордов» составляли нечто вроде клуба; чтобы в него войти, нужно было не только иметь девять тысяч на билет, но и вечно куда-то спешить.
Феликс взялся читать, однако взгляд так и притягивало к дипломату, который он прихватил в салон ручной кладью, опасаясь, что перепад температур повредит бесценным нитям. А стоило закрыть глаза, как возникала картина из прошлого, от которой становилось не по себе: через Центральный парк бежит с плачем мальчик в ермолке, а ватага мальчишек несется за ним и кричит: «Жид, жид, покажи рога!» Эта короткая сцена запала Феликсу в душу, но ему так и не хватило мужества спросить, случилось ли это наяву, а если наяву, то преследователем он был или жертвой. Теперь Энея умерла, и ему никогда не узнать ответа.
Феликс взял пустой бланк таможенной декларации. На душе скребли кошки. В своих грезах он совершенно выпустил эту деталь из виду. Всякий честный человек на его месте должен вписать туда: «Две нити Туринской плащаницы с запекшейся кровью». Сделай он так, его тут же схватят: вывоз похищенных культурных ценностей считается преступлением.
Не успел он обрадоваться, благополучно вернувшись в отель, вынув нити из микроскопа и поместив их в чашку Петри со стерильной средой, как вдруг вспомнил о таможне. Правда, для пассажиров «конкорда» вероятность обыска была невелика. Пустой бланк больше смущал его тем, что напоминал о грехе. Даже сейчас Феликс не мог поверить, что украл нити, поправ величайшую из святынь христианского мира – пусть в малом, пусть незаметно…
Бумага в его руке задрожала: самолет поднял нос, а двигатели взревели, выводя махину на посадку. Треугольные крылья загородили Феликсу обзор, но он почувствовал, как колеса коснулись земли – спустя три часа сорок пять минут после взлета. Почти тут же нос провалился вниз, отчего у Феликса засосало под ложечкой. Что говорить, первый класс в «Боинге-747» давал «конкорду» немалую фору.
Пока они катили к аэродрому, Феликс вписал в формуляр свои имя, фамилию, серию паспорта и адрес на Пятой авеню. Потом, когда больше оттягивать момент лжи стало невозможно, подчеркнул слово «нет» в графе о налогооблагаемом багаже, презирая себя всей душой.
Когда самолет наконец замер и большая часть пассажиров высыпала на трап, Феликс, нагнув голову, отправился к двери – потолок сверхзвукового «конкорда» был низок для всякого выше метра семидесяти пяти. Персонал «Эр Франс» со свойственной ему обходительностью вернул плащи и шляпы, проверенные при посадке в Париже. В зале прибытия Феликс и прочие любители частых перелетов, минуя основную очередь, прошли к голубым автоматам INSPASS. Там он вставил свою идентификационную карточку и прижал ладонь к датчику для считывания отпечатка ладони. В зале таможни их уже ждал выгруженный с самолета багаж. Наряду с остальными девятьюстами девятью пассажирами Феликс приблизился к таможеннику, чье лицо казалось наиболее дружелюбным. Как назло, минутой позже этот улыбчивый таможенник заставил какого-то седовласого господина, одетого в шикарный, шитый на заказ костюм, открыть кейс для проверки содержимого. Стоит ли упоминать, что лайковый кейс стоил три тысячи долларов? У Феликса был именно такой, да еще полдюжины «двоек» этого же кутюрье, потому он знал цену наверняка.
Он уже начал подумывать, не переметнуться ли в другую очередь, как вдруг таможенник поднял голову и перехватил его взгляд. Феликс нервно улыбнулся в ответ и остался на месте, чувствуя, как шелковая рубашка промокает от пота. Похоже, пока они с седым джентльменом тряслись на сиденьях «конкорда», руководство аэропорта окончательно спятило и решило обыскивать всех, невзирая на положение.
Феликс затравленно оглянулся. Лицо одного из приезжих показалось ему смутно знакомым. Пока он вспоминал, где мог его видеть – вытянутый подбородок, тонкогубый рот и вьющиеся медно-рыжие волосы,– человек вышел из очереди и пошел ему навстречу.
– Вы – доктор Росси, я прав? – спросил он и протянул Руку.
– Да. – Феликс пожал ладонь, все еще вспоминая, где они встречались.
Старому знакомому было около сорока, и говорил он с английским акцентом.
– Джером Ньютон из «Тайме», помните?
– Точно! – Его наконец осенило.
Ньютон принадлежал к английской трудящейся аристократии. Он посвятил себя тому, что выбирал какую-либо область человеческой деятельности и выискивал наиболее выдающиеся фигуры для репортажей. Феликс попал в его статью под названием «Новые генетики». Когда-то, в середине девяностых, он написал и другую, «Исследователи плащаницы». Феликс разнервничался больше прежнего.
– Рад снова встретиться,– выдавил он, мельком поглядывая, как продвигается проверка лайкового кейса.
– Взаимно. Стало быть, домой едете? – спросил Ньютон. Феликс изобразил улыбку.
– Да, так и есть. А вы?
– Проездом в Палм-Бич, на ярмарку «Искусство и антиквариат».
– Что, ее снова устроили? – Феликсу удалось побывать на ее презентации.
Его тогда поразило разнообразие ценностей, выставленных в одном-единственном месте. Именно там он купил серебряное распятие, висящее у него в холле.
– Да. Самое удивительное, что им уже третий год подряд удается привлечь лучших поставщиков. Поэтому теперь я готовлю обзор под названием «Палм-Бич, лавка искусств». Думал по случаю поболтаться денек-другой в Нью-Йорке.
Ньютон откровенно вытаращился на таможенный бланк, который Феликс опрометчиво держал у груди.
– Вы были в Турине? – спросил он.
Феликс опустил руку с предательской бумагой и ответил как можно беспечнее:
– Да. Чудный город.
Ньютон не унимался:
– А, часом, в кафедральный собор не заглядывали?
– Зачем?
– По-моему, там что-то затевается вокруг плащаницы, но прессу не подпускают.
Доктор сглотнул, твердя себе, что Ньютону нет причин его подозревать. Он всегда избегал, чтобы его каким-либо образом связывали с проектом изучения плащаницы.
– Неужели?
– Бьюсь об заклад, что-то происходит. Я звонил двоим членам проекта – так, узнать новости,– и на тебе: оба всю неделю находились в Турине.
– Едва ли из этого выйдет сенсация. С плащаницей все как всегда – верующие верят, скептики сомневаются, ученые спорят о «фактах».
Журналист прыснул со смеху и вгляделся в начало очереди.
– Нет, вы только полюбуйтесь!
Таможенник опустошил первый чемодан седоволосого и взялся за второй. Феликсу стало жаль беднягу, пытавшегося сохранить достоинство, глядя, как извлекают наружу его сложенные кальсоны.
– Только не говорите, что они устроят такой шмон для всех! Должно быть, все из-за вчерашней пропажи картины в Париже,– добавил Ньютон.– Надеюсь, сверху у меня лежат чистые трусы.
«Вот уж вряд ли»,– подумал Феликс. Он посмотрел на проверяющего, потом себе под ноги, на дипломат. Чашка Петри лежала в жестком отделении рядом с микроскопом.
Джером ухмыльнулся, глядя на его багаж.
– Достанется же вам, если там контрабанда.
Феликс взял себя в руки, покосился на Ньютона и промолчал.
– Пардон, доктор Росси: шутка не удалась.– С этими словами журналист повернулся к голове очереди.
Феликс, кивнув, последовал его примеру.
Таможенник помогал старику упаковаться. Потом он махнул следующему пассажиру, точнее пассажирке, одетой во все темное. Ее длинные прямые волосы напомнили Феликсу Глорию Стейнем – известную феминистку эпохи семидесятых. Она подошла к стойке, предъявила паспорт и таможенную декларацию. Феликс расслышал ее слова:
– Вы и меня собираетесь обыскать?
Таможенник невозмутимо просмотрел ее документы и, к ужасу Феликса, сказал с сильным нью-йоркским акцентом:
– Да. Откройте, пожалуйста, сумку.
Женщина, негодующе поджав губы, расстегнула замок. Джером подался вперед.
– Теперь-то нас точно обыщут.
– Похоженато,– кивнул Феликс, стараясь скрыть испуг. Оказывается, перед ним не одна, а целых две проблемы: как пробраться мимо таможенника – и одновременно не дать Ньютону подглядеть или заподозрить, что именно он везет. Журналисту не составит труда докопаться до правды, а потом все обнародовать.
Феликс представил заголовки газет и впервые осознал, каким безумием с его стороны было затеять такое. Если чашку Петри увидят, ее будут наверняка проверять на предмет биологической опасности. Если он скажет, что в ней, таможенник запросто сложит два и два и мигом упрячет его в каталажку. Уже завтра имя Феликса Росси всплывет в новостях, и тогда – прощай его репутация и карьера.
Доктор мысленно перенесся во вчерашний день. Еще утром он был самим собой – человеком веры и чести, чьи поступки диктовались исключительно рассудком… чего нельзя было сказать о желаниях.
Он помнил, что тщеславие часто заглушало в нем голос совести, и потому ни за что не решился бы осуществить свою безумную идею. Подумать только – один-единственный звонок толкнул его на эту авантюру.
