Клод Изнер - Полночь в Часовом тупике
— Мама! Попить водиськи, позалуста!
Эпилог
Кэндзи в одиночестве ужинал на кухне, когда Джина наконец вернулась. Она прошла через соседний дом.
— Только тихо, — прошептала она.
— Вы что, боитесь, что я стану вас бранить? Так вы же совершенно свободны, дорогая.
Он сидел перед ней с салфеткой вокруг шеи, прямой как палка, и сурово смотрел на нее. Она подошла к нему еще на шаг. Он постарался всем своим видом изобразить безразличие — ни за что на свете он не признался бы ей, что жить без нее не может!
— Это правда, я действительно свободна. Пинхас уехал. А я — счастливая разведенка!
Невидимый зверь, который все эти дни выгрызал ему внутренности, разжал зубы и убрался восвояси. Ничем не выдав своего облегчения, он прикрыл глаза и сказал:
— Ну что ж, тем лучше.
— И все?
— Это отличная новость.
Кэндзи, казалось, хотел что-то добавить, но осекся.
— Я ожидала большего энтузиазма, — тихо сказала она.
Он хотел прижать ее к себе, поцеловать, но побоялся показаться смешным.
— Мы оба здесь иностранцы. Нужно собрать огромное количество всяких бумаг, потом разбираться с придирчивыми чиновниками. И кто будет всем этим заниматься? Конечно, я.
— Прежде вам нужно преодолеть в своем сознании предубеждение по поводу брака и сделать мне предложение по всем правилам. Засуньте хоть ненадолго куда-нибудь в шкаф ваше строгое воспитание, ваши невозмутимость и сдержанность, скорее даже британские, чем японские, станьте же вновь тем человеком, который так красиво за мной ухаживал! Или, может, вы тоже поддались всеобщей панике по поводу конца света? Джина Мори — звучит неплохо. И испанское amor там явно читается… Все, как полагается!
Он подошел к ней и крепко обнял. Когда их губы соприкоснулись, у него из головы тут же улетучились все подозрения, все недовольство, которые были вызваны визитом Пинхаса. Он не был больше месье Мори, не был шестидесятилетним немолодым человеком, сомневающимся в своей мужской привлекательности. Он был только лишь влюбленным мужчиной.
Луи Барнав пригласил Фермена Кабриера пропустить после ужина по стаканчику красненького в «Бускара». Гарсон обслуживал их, брезгливо поджав губы и обмахиваясь веером, чтобы рассеять стойкую вонь от их одежды.
— Я ужасно разочарован. Конец света не состоялся. Что теперь с нами будет? Самое скучное во всей этой истории — что придется определяться со сроками, и потом еще куча невостребованных счетов, — проворчал Барнав.
— Ну может быть, на Земле и без кометы случится своя собственная катастрофа? — предположил Кабриер, потягивая вино.
— Как это? Я не понимаю, кто может быть ее причиной, уж явно не я.
— Я тут читал одну статейку про эксперименты в лабораториях. Представь себе полчища микробов, которых классифицируют по их вредоносности: холера, чума, сибирская язва, оспа, бешенство… Копнем поглубже, представим какого-нибудь рьяного профессора, который решит скрестить чуму с оспой, чтобы создать неизвестную напасть.
— А это возможно?
— А почему нет? Скрещивают же разных собак или коров для улучшения породы. Знаешь ли ты, как появился першерон? Я привожу в пример лошадей, поскольку в них разбираюсь.
— Да я тоже с ними имел дело, когда работал на компанию. Не хочу тебя обидеть, но мне глубочайшим образом наплевать на их генеалогическое древо.
— Он родом с Востока, вот так-то, мсье. Таких жеребцов выращивали много веков подряд арабы. Затем постарались животноводы-селекционеры, и в итоге это самая мощная в мире тягловая лошадь.
Барнав допил до дна и задумчиво посмотрел на стакан.
— А в общем-то ты прав, если люди производят оружие и взрывчатые вещества, от раза к разу все смертоносней, почему бы не заняться разведением микробов? Достаточно набрать полную пипетку этих тварей, забраться на Эйфелеву башню да и вывалить их на Париж! Заболеют все от моста Трокадеро аж до Томбукту!
— А ты как думаешь, пожалеем, что ли? Уже безжалостно были уничтожены краснокожие, африканцы и австралийские аборигены. Мы привыкли ни в чем себе не отказывать.
— Но ведь это может обернуться против нас самих!
— Да, и тогда откроется седьмая печать.
— И что будут печатать?
— Ты чего, это же из Библии, Апокалипсис!
— Да уже началось. У человека глаза завидущие, руки загребущие, он убивает, чтобы съесть, губит все на своем пути. Идет войной на брата, на зверей, на деревья. Это не конец света, это конец нашего мира, просто он произойдет не в одночасье.
— Ну тогда угощу тебя еще рюмашкой.
Кабриер сделал знак молчаливому официанту и встал перед стеклянной дверью.
— Ты видел, какие красивые звезды?
— Они прекрасны, как цветы в поле.
— А ведь есть люди, которые никогда не смотрят ни на звезды, ни на цветы.
— И на облака, на тучи, что клубятся на небе в бурю. Ветер стучит и завывает под крышей, а им хоть бы хны, они глухи как тетери.
— А еще сверчок, который поет в очаге. Он многое может поведать нам, тот сверчок.
— А запахи! Когда я вдыхаю запах тины под Новым мостом, вспоминаю море, корабли, дальные страны, куда я путешествовал в незапамятные времена и куда никогда уже не вернусь.
— Они не знают, откуда в Париже можно любоваться великолепными закатами. Они ненавидят гулять, они вечно торопятся. Их жизнь проходит, подобно душному летнему дню, и они умирают, даже не подозревая, что в мире столько совершенно бесплатных радостей! А все остальное — суета сует, наружный глянец.
— Это уж точно. Знаешь, пожалуй, пусть конец света подождет, на свете так много прекрасных вещей!
Они чокнулись и жадно выпили. Гарсон, случайно услышав глубокомысленный вывод Барнава, вынул из кармана фотографию и вгляделся в нее. Невеста улыбалась ему. Ее звали Филомена, и у нее были милые карие глазки. Парень залихватски присвистнул: будущее представлялось весьма многообещающим.
Виктор приготовил ужин. Он вернулся из глубины квартиры, неся блюдо сандвичей с паштетом, картофельный салат и бутылку вина. Поставил все это на круглый столик, подошел к Таша, которая стояла перед мольбертом.
— Мадам, кушать подано, — прошептал он ей в ухо.
— Пойду уложу Алису.
— Не надо, пусть пока поиграет.
Малышка перенесла все свои игрушки на кровать в альков. Она кормила их и укладывала спать, гладила по головке и бранила за провинности, как настоящая мамаша. Время от времени Алиса тыкала пальцем в портрет Кэндзи, висящий на противоположной стене, и строго говорила:
— Тисе! Кензи будет селдиться.
Виктор, глядя на нее, вдруг остро ощутил, что вчерашний младенец превращается в девочку. Какой она вырастет? Какое у взрослой Алисы будет лицо, какая фигура? Долго ли еще он и Таша смогут направлять ее жизнь, как быстро она станет самостоятельной и независимой?
Он глубоко вздохнул от нахлынувших чувств, откупорил бутылку Вальполичеллы[72], налил вина в бокал и вернулся к Таша.
— Дорогая, если кто-то причинит зло нашей дочке, ты станешь мстить или нет?
Она удивилась вопросу, положила кисточку в стаканчик и задумчиво ответила:
— Вот странно, представь себе, что я об этом думала совсем недавно. Воспоминание о погроме в Житомире меня преследует, мне до сих пор снятся кошмары. Не знаю, хватило бы мне смелости и физических сил, но скорей всего, я могла бы решиться даже на убийство.
Лицо Колетт Роман внезапно возникло пред глазами Виктора. Она улыбалась и кивала головой.
— Алиса, у меня для тебя подарочек. Угадай, что у меня в кармане?
Девочка подошла к нему, залезла пухленькой ручкой в карман. Вытащила пакет, перевязанный узенькой синей лентой, не церемонясь, сорвала обертку.
— Мистер Кроко!
Она прижала крокодила к сердцу и побежала знакомить с остальными плюшевыми домочадцами.
Послесловие
16 февраля 1899 года, в десять тридцать пять вечера директор префектуры полиции принял телеграфную депешу, подписанную Надо, офицером запаса.
Господин Президент Республики скончался от удара
Галантный Феликс Фор, прозванный «президент-Солнце», закончил свои дни на Елисейских полях, в маленькой голубой комнате, где он принимал свою любовницу, прелестную Маргерит Стенель.
Где-то часов в пять дня звон колокольчика поднял на ноги всех в доме. Охрана прибежала и обнаружила президента ничком на диване. Он хрипел, вцепившись одной рукой в волосы мадам Стенель, полуодетой, полуживой от страха. Ее тихонько выпроводили через заднюю дверь, выходящую на улицу Сент-Оноре. Прибыл врач. Легенда гласит, что в дверях он спросил: «Президент еще в сознании?»
— Нет, доктор, он уже остался один[73].
Официальные заявления не содержали ни намека на присутствие мадам Стенель при кончине президента. Общепринятая версия такова: президент после продолжительной и мучительной агонии умер от кровоизлияния в мозг. Народная молва тем не менее тотчас окрестила мадам Стенель «мадам Катафалк». Разговоры постепенно унялись, дело было замято.
