Тони Поллард - Записки Клуба Лазаря
— Вы будете объяснять это полиции. А знаете ли вы, что они ищут серийного убийцу, который вырезает сердца у своих жертв?
— Я видел, как они разыскивали что-то у реки. Обычно тела остаются под водой, но иногда поднимаются на поверхность. В последнее время я понял, что эффективнее всего набивать пустую грудную клетку свинцом.
— Боже, сколько их всего было?
— Пятнадцать, может, двадцать. Я уже сбился со счета. Ваш человек, Уильям, оказывает неоценимую услугу мне и всему человечеству.
Уильям говорил только насчет дюжины.
— Полиция подозревает в этом меня. Они считают, что я убийца!
Оккам поднял голову, на его лице изобразилось удивление.
— Я не знал об этом. Жаль, очень жаль, приношу свои извинения. Но, поскольку вы все еще на свободе, я делаю вывод, что их подозрения не нашли подтверждения.
У меня не было времени пересказывать ему список улик Тарлоу.
— Пока да, но… что бы там ни было, это должно прекратиться.
Оккам, похоже, впервые заметил пистолет и укоризненно приподнял брови.
— Неужели в этом есть необходимость?
Он покачал головой.
Положив оружие на край стола, я обошел его и остановился напротив Оккама.
— Надеюсь, мы одни?
Он кивнул. И я словно завороженный стал наблюдать, как он вернулся к вскрытию и начал извлекать легкие. Он действовал неуклюже, и я едва сдержался, чтобы не поправить его.
— Зачем вы это делаете, Оккам? И что вы имели в виду, когда говорили о неоценимой услуге для всего человечества?
— Зачем создавать искусственное сердце, но не использовать его по назначению? Это же все равно что построить корабль, но так и не спустить на воду. Вы не согласны со мной? Или вы считаете, что все это ерунда?
— Значит, вы думаете, что сможете оживлять мертвых?
— Пока нет. — Его голос дрогнул от сожаления. — Нам еще предстоит устранить некоторые трудности. Сейчас я пытаюсь решить проблему присоединения устройства. Как говорится, практика ведет к совершенству.
— Но сердце было изготовлено всего лишь несколько месяцев назад; что вы делали с телами все это время?
Он оторвал взгляд от своей работы, его руки все еще оставались в груди женщины.
— Были и другие сердца, примитивные прототипы, не то что последний экземпляр. Однако теперь мы близки, очень близки к достижению нашей цели. Во многом благодаря вам, доктор Филиппс.
Я сделал шаг вперед.
— Благодаря мне?
Оккам рассмеялся.
— А почему, вы думаете, Брюнель пригласил вас в Клуб Лазаря? Неужели только для того, чтобы вы вели конспекты встреч? Ему нужны были ваши знания хирурга. Ваша презентация и лекции дали нам новый стимул, подарили свежие идеи для модификации и усовершенствования механизма.
Конечно, я знал, что Брюнеля прежде всего интересовала моя работа, он сам мне об этом говорил, однако Оккам, похоже, держал меня за дурачка. Но теперь я был безоружен и решил проигнорировать издевку в его голосе, даже не пытаясь развеять его заблуждение.
— Рад, что смог вам помочь, — сказал я. В конце концов, это было лишь одно из многочисленных заблуждений, переполнявших мысли этого человека.
Однако его высокомерный тон тут же исчез.
— Не только нам, — заметил он с опасением в голосе. — Боюсь, именно из-за этих усовершенствований Рассел снова заинтересовался устройством. Я просил Брюнеля не читать тот злосчастный доклад.
— Когда меня не было в городе?
— Надеюсь, вы не обиделись, что он не дождался вашего возвращения?
Оккам никогда не производил впечатления особенно тактичного человека, и его вопрос немного удивил меня. «Он переменчив как ветер», — подумал я, качая в ответ головой, хотя на самом деле, конечно, обиделся.
— Видите ли, — продолжил Оккам, — он очень переживал из-за предстоящей поездки. Его здоровье было в плачевном состоянии, и, полагаю, не было никаких гарантий, что он вернется домой. К тому же он давно хотел похвастаться своим достижением и больше не мог ждать. Что до моей работы здесь… Знаете, я, как и Брюнель, присутствовал на некоторых ваших лекциях, но предпочитал сохранять анонимность.
Он снова сосредоточился на трупе, продолжая одновременно говорить и орудовать скальпелем.
— Вы талантливый учитель, доктор Филиппс, но ничто не может сравниться с личным опытом. Этому я научился, работая на верфи. Броди отказался от какого-либо участия в этом деле, и я понял, что, когда наступит время, мне самому придется выполнить операцию.
Удовлетворенно вздохнув, хирург-любитель отошел от стола, держа в открытых ладонях легкие, и положил их в таз поверх сердца, как будто собирался приготовить пирог.
Теперь я наконец-то смог осмотреться и понял, что мы находимся внутри деревянного механизма. Посередине из пола торчала тяжелая ось, которая поднималась подобно колонне, исчезая в темноте над нами. Жернова, к которым была прикреплена ось, располагались у нас под ногами. Свисавшая из углов и щелей паутина говорила о том, что мельницу давно не использовали, но когда она работала, жернова двигались благодаря огромным деревянным шестеренкам, занимавшим большую часть помещения. Шестеренки приводили в движение балки и маховики, которые находились у нас над головами и были скреплены кожаными приводными ремнями. Когда-то весь механизм оживал благодаря движению крыльев мельницы. Теперь же они оставались неподвижными, несмотря на сильные порывы ветра, однако внутренний механизм мельницы скрипел и дрожал, словно хотел вернуться к работе.
Я открыл дверь на лестницу, ведущую на верхний этаж, представлявший собой всего лишь небольшую лестничную площадку. Оттуда вверх вела еще одна лестница, заканчивающаяся у чердачного люка. На нижней лестничной площадке сбоку стоял высокий продолговатый предмет, накрытый тканью. Он напоминал шкаф или комод, занавешенный от пыли.
— Вы теперь здесь живете? — спросил я, вспоминая кровать в маленькой комнатке, откуда я только что пришел.
— Иногда мне приходится ночевать в этом месте. Когда у меня нет дел на корабле, я обычно работаю здесь.
— Вы сказали, что выполните операцию, когда придет время… Какую операцию?
Оккам снова поднял голову и сосредоточенно наморщил лоб.
— Раз уж вы пришли сюда, то я покажу вам.
Лишь в этот момент я заметил неровное отверстие в столе, под которым стояло ведро для крови.
— Боже, это же мой старый операционный стол!
Оккам улыбнулся.
— Всему можно найти применение. Я как-то раз проходил мимо больницы и увидел его на заднем дворе. Тогда я и предложил вашему человеку неплохие деньги за него. Все равно вам он уже был не нужен.
— Полагаю, к нему еще прилагался бесплатный труп?
Оккам, ничего не отвечая, взялся за край ткани, покрывавшей стоявший у подножия лестницы предмет. Жестом опытного иллюзиониста из мюзик-холла он сдернул ткань, под которой оказался шкаф из кованого железа со стеклянными створками.
В наполненном темной жидкостью шкафу что-то плавало, и я подошел поближе, чтобы рассмотреть этот предмет. Когда затопленный объект стал приобретать знакомые очертания, даже такой опытный хирург, как я, испытал потрясение. Одна рука висела вдоль стройной женской фигуры, другая была согнута и покоилась на животе. Ноги, обнаженные, как и все тело, были вытянуты и скрещены, ступни вывернуты, словно умершая пыталась встать на цыпочки на дне резервуара. Длинные волосы поднимались над лицом покойной, и после смерти сохранившим удивительную красоту. Я посмотрел внимательнее и понял, что не ошибся. У меня больше не было сомнений. Это было тело Ады Лавлейс, давно умершей матери Оккама.
Дар речи не сразу вернулся ко мне, но когда я все-таки заговорил, то понял, что многое из происходившего прежде, начало обретать смысл. Если это слово было уместно в сложившейся ситуации.
— Это, как я понимаю, и есть ваш Лазарь?
Оккам заговорил, не поворачиваясь ко мне; его взгляд застыл на неподвижном теле любимой матери.
— Если бы не тот чертов врач, она бы поправилась. Это было убийство, банальное убийство.
— Она болела раком. У нее почти не было надежды на излечение.
На этот раз он повернулся ко мне, его глаза застилала пелена слез.
— Что сделано, то сделано. Теперь только я могу все исправить и вернуть ее к жизни.
Я даже не знал, жалеть его или бояться. Я понимал, что его разум затуманен частым применением опиума. Но что бы ни толкало его на подобные поступки, я больше не сомневался, что Броди был прав, когда называл его безумным, дурным и опасным человеком.
— Вы думаете, что вернете ее к жизни, вставив в нее это устройство? Я соболезную вашей утрате, Оккам, но у вас ничего не получится. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.
— По-вашему, я должен выслушивать советы врача, коллеги того человека, который был повинен в ее смерти?
