Виктор Мережко - Сонька. Конец легенды
Банкир помолчал и вдруг произнес:
— Знаете, не могу отвести от вас взгляда. — Было видно, что он искренен.
Михелина с удивлением вскинула брови.
— Что с вами, господин банкир? Окунитесь в океан, и все пройдет.
— Не думаю.
— Это от длительного путешествия. Дам здесь мало, приударить особенно не за кем, вот и решили испытать меня на глупость.
— Вы обручены?
— Пока нет.
— Познакомьте меня с отцом!.. Я состоятельный и серьезный господин, несмотря на возраст.
— Вы таким образом охмуряете всех девиц?
— Я предельно искренен, мадемуазель. В Одессе увидите мои возможности и все поймете.
— Но отец мой тоже не из бедных.
— Тем более. Мы легко поймем друг друга. У нас могут возникнуть общие дела. Прошу вас, познакомьте.
— Прямо здесь, на пароходе?
— У нас впереди длинный путь. Мы можем обговорить многие вещи.
Михелина капризно тронула плечиками.
— Думаю, не стоит… Кроме дурного характера, он сейчас страдает еще зубами.
— Цинга?
— Да, он пробыл на Сахалине довольно долго и запустил здоровье.
— Ангелина, милая… — Крук взял в руки ладони девушки. — Я помогу ему… В Одессе у меня отличные стоматологи!
Вдали показалась Сонька. Михелина отстранилась от банкира.
— Маменька…
Он оглянулся, серьезно предложил:
— Если позволите, я ей все изложу.
— Не смейте! Если вы это сделаете, меня больше не выпустят на палубу.
Воровка подошла, кивнула дочке, игнорируя мужчину.
— Есть разговор.
— Ваша Ангелина — совершенное чудо, — произнес банкир. — Я фактически влюблен.
— Не вы первый, не вы последний, — холодно заметила мать.
— Позвольте откланяться?
— Позволяю.
Крук ушел — прямой, достойный, неторопливый.
Сонька, проводив его взглядом, повернулась к дочке.
— Так ты теперь у нас Ангелина?
— Первое, что пришло в голову. Желает познакомиться с папенькой.
— С каким папенькой? — не сразу поняла воровка.
— С Михелем.
— Зачем?
— Хочет просить моей руки.
Сонька грустно усмехнулась.
— Лучше не надо. Тогда нас точно высадят с парохода. Прямо посередине океана.
К ним подошел старший помощник, спросил:
— О чем беседовали с господином Круком?
— Женихался, — с улыбкой объяснила Михелина. — Он действительно банкир?
— Банкир, мается от скуки, одиночества. И от денег.
— Помочь от них избавиться? — Миха с насмешкой смотрела на Ильичева.
— Если вам удастся, — пожал тот плечами. — А вообще лучше держитесь от него подальше. Человек он странный, непредсказуемый.
Ефим Львович Губский был чем-то сильно озадачен: ходил из угла в угол комнаты, покусывая дужку очков и постоянно откашливаясь.
Присутствующие здесь барон Красинский, Ирина и еще два господина — Емельян Гудков и Вениамин Портнов — молча наблюдали за ним, ждали, когда он скажет.
Губский остановился, уставился красными от недосыпа и чахотки глазами на сидевших, вдруг взмахнул рукой и раздраженно заорал:
— Ни черта!.. Ни черта не делаем! Аресты участились, сотни столыпинских вагонов увозят наших товарищей в ссылку, сыскные службы работают жестко и беспощадно! А что мы предлагаем в ответ? Ни-че-го! Удары — беспощадные и результативные — вот что нужно! Каждую неделю — взрывы! В каждом городе — бомбы! Убивать и убивать! Все это раскачает империю и даст нам возможность уничтожить ее! Дотла! До серого пепла!
Губский закашлялся, вытер несвежим платком рот, вернулся к столу.
— Есть предложение послать властям внушительную черную метку, — предложил тучный, с одышкой Портнов.
— Опять болтовня. Можно конкретнее?
— Можно. Вы, Ефим Львович, обмолвились о сыскных службах. Уже более полугода сыскное управление Департамента полиции возглавляет князь Икрамов. С его приходом на это место ожидалось, что сыск развалится окончательно, однако случилось нечто противоположное. Князь по крови и натуре — господин жестокий, армейский, беспощадный. Кавказец! И сыск стал работать не только эффективнее, но и беспощаднее. Вот я и предлагаю послать сыску черную метку.
— Покушение на князя?
— Да.
В комнате стало тихо. Ефим Львович снова обвел взглядом сидящих.
— Мы с Вениамином просчитали эту схему, — произнесла Ирина, кивнув на Портнова, — она у нас не вызвала никаких противопоказаний.
— Вы лично готовы в этом участвовать? — несколько удивился Ефим Львович.
— Да. Думаю, при должной подготовке ни мне, ни Вениамину ничто угрожать не будет. Мы проводили наблюдение за Икрамовым — он передвигается по городу весьма демократично, имея в качестве охраны всего лишь одного ординарца. Тоже кавказца.
— Сколько дней понадобится на подготовку?
— Думаю, не более месяца. Изучим дополнительно пути передвижения князя, любимые места посещения, время пребывания на службе и в доме.
— Есть сведения, — заметил Гудков, — что Икрамов имел когда-то весьма откровенные отношения с госпожой Бессмертной.
— Ерунда! Чепуха! — вдруг излишне активно возразил барон. — Это почти совсем как в оперетте — когда-то он ее любил, а теперь, видите ли, ловит. Я имел возможность наблюдать и за князем, и за мадемуазель — ничего подобного замечено не было.
— Ее до сих пор так и не обнаружили?
— Увы! Будто в воду канула.
— Если человек канул в воду, то как минимум труп его должны выловить, — усмехнулся Губский. — А куда «канул» граф Кудеяров?
— Он под пристальным наблюдением полиции, — сказала Ирина. — Нам пока лучше на контакт с ним не выходить.
— А по-моему, он цветет и пахнет, — засмеялся Портнов. — Наблюдали его недавно в окружении прелестниц, вид графа был просто лучезарен.
— Хорошо, — развел руками Красинский, — князя мы взорвем. А что с покушением на градоначальника? Мадемуазель исчезла, граф роскошно прожигает жизнь. Кто станет реализовывать наши намерения?
Губский перевел на него тяжелый взгляд, неожиданно заявил:
— Вы.
— Я?!
— Именно так. Вы уже достаточно в материале и вполне успешно замените Кудеярова. Подберем вам спутницу, и станете готовиться.
— Но…
— У нас не бывает «но», — холодно и жестко произнес Ефим Львович. — Мы принимаем только «да». Если же возникает нечто третье, то оно исчезает вместе с тем, кто это третье придумал. Исчезает навсегда.
Красинский был растерян.
— По-моему, это угроза.
— Реальность. Если вы думаете, что так просто отпустим вас, ошибаетесь. Вы слишком много знаете, чтобы свободно, без проблем прогуливаться по улицам нашей светлой столицы! — Губский помолчал, с нехорошей усмешкой предупредил: — А, не приведи господь, решите навестить полицию, даже до ее ворот не дойдете.
— Как вы можете, Ефим Львович?! — воскликнул побледневший барон.
— Могу… Потому что знаю вашу гнилую и ничтожную публику. Призвать к бунту — хлебом не корми. А как к делу — немедленно в кусты!
Глава девятая
Искушение
Ближе к вечеру, когда духовой оркестр заиграл что-то аргентинское и публика начинала подтягиваться к оперетте, к главному входу театра подобрался человек на костылях, в потертой шинели, с завязанной темным шарфом головой. Это был бывший прапорщик Илья Глазков.
Он с трудом поднялся по ступенькам, направился к Изюмову, стоявшему наверху парадной лестницы.
— Чего надобно-с, господин? — довольно сурово спросил тот.
— Мне бы кого-нибудь спросить.
— На улице спрашивайте! — грубовато ответил Изюмов и махнул рукой. — Прошу очистить вестибюль — скоро публика пойдет!
— А вы не могли бы ответить?
— Ступайте, от вас пахнет! Городового сейчас свистну.
Глазков не уходил, просительно смотрел на бывшего артиста.
— Хочу спросить о госпоже Бессмертной… Где их разыскать?
Тот удивленно уставился на инвалида.
— Госпожу Бессмертную? А вы какое к ней имеете отношение-с?
— Никакого. Всего лишь являлся поклонником.
Изюмов подошел поближе.
— Были знакомы с мадемуазель-с?
— Так точно. Даже не столько с ней, сколько с ее маменькой.
Николай быстренько оглянулся.
— Ступайте, господин хороший… Ступайте и ждите меня после спектакля в сквере напротив.
— Благодарю, — кивнул Глазков и захромал к выходу навстречу вечерней публике.
Спектакль закончился примерно к десяти ночи, публика покидала театр возбужденно и шумно, от главного входа отъезжали автомобили, экипажи, на ступеньках вновь играл оркестр.
Глазков заметил Изюмова, спешащего к нему, привстал, давая о себе знать.
Бывший артист махнул издали, едва ли не силой усадил бывшего прапорщика на скамейку, присел рядом.
— Зачем вам понадобилась госпожа Бессмертная?
