Бернард Найт - Ищущий убежища
У противоположной стены стояло тяжелое кресло, и два младших священника поспешно перенесли его на другую сторону помещения, поставив за спиной епископа. Официальный трон находился в часовне возле главного алтаря, но для того, чтобы сдвинуть его с места, понадобилось бы не менее десяти человек. Генри Маршалл опустился в кресло и медленным движением поправил широкую мантию, прикрывая ноги.
Остальные участники процессии расположились полукругом позади него, группа Джона держалась на некотором расстоянии. Когда епископ наконец устроился в кресле, повисла тяжелая тишина ожидания. Длинный подбородок епископа повернулся в сторону испуганного человека, скорчившегося в дальнем углу.
— Гервез де Бонвилль, подойди сюда, — высоким голосом повелел прелат.
Де Бонвилль медленно поднялся на ноги, и перед взорами собравшихся предстал светловолосый молодой человек среднего телосложения. Он был в мятой темно-зеленой накидке длиной до колен, из-под которой выглядывали более светлая туника и такого же цвета панталоны. Его ноги были забрызганы грязью после ночной пробежки по темным переулкам. Он поднялся, но не двинулся с места, продолжая крепко сжимать в кулаке край алтарного покрывала.
— Я говорю, подойди сюда— и преклони колени у моих ног, — резко приказал епископ.
В нерешительности де Бонвилль несколько раз раскрыл и закрыл рот, затем выпалил:
— Я ищу прибежища, ваша светлость, поэтому боюсь отходить от алтаря.
Генри Маршалл стал проявлять первые признаки нетерпения.
— Глупый мальчишка, не цепляйся за этот стол, словно за плот в океане. По древнему закону весь кафедральный собор, а еще точнее, вся соборная территория является твоим прибежищем. Ты можешь без опаски выйти из собора и прогуляться. Подойди ко мне!
Все еще не совсем успокоившись, Гервез отпустил алтарное покрывало и медленно преодолел несколько ярдов устланного каменными плитками пола, отделявшие его от епископского кресла. Он опустился на колени и склонил голову.
Прелат удержался от того, чтобы протянуть руку с перстнем для поцелуя — инстинкт политика подсказывал ему, что нужно держаться подальше от проигравших.
— Мне печально видеть тебя в таком состоянии, — произнес он звонким голосом. — Значительную часть жизни я был другом твоего отца. Для меня почти невыносимо было за столь короткое время услышать о его смерти, затем о смерти его старшего сына и теперь о том, что происходит с тобой.
Джон поневоле подумал, что, несмотря на красноречие, ничто в лице епископа не выдавало того, что он испытывает сильные страдания.
Затем эстафету подхватил архидиакон:
— Де Бонвилль, вы утверждаете, что ищете прибежища, значит, вы признаетесь в совершении греховных деяний?
Гервез затряс головой:
— Конечно же, нет, святой отец. Я ни в чем не виновен. Я стал жертвой обстоятельств и заговора. Мой сквайр, Болдуин из Бира, возможно, и был негодяем, хотя мне в это не верится. Однако говорить о том, что и я причастен к преступлениям, — это наглая ложь! У вас ведь уже есть преступник, вина которого подтвердилась на испытании судом Божьим. Как его зовут? Алан Фитцхай, кажется?
Голос де Бонвилля срывался от волнения. Последовала продолжительная пауза. Епископ в задумчивости жевал нижнюю губу. Станет ли он упорствовать, продолжая поддерживать де Бонвилля и рискуя заработать неприятности на собственную голову? Или же швырнет его на съедение волкам и умоет руки?
Решив дождаться окончательного прояснения ситуации, он выбрал третий путь, оставляющий открытой любую возможность.
— Меня не волнуют желания мирских властей. Но, в чем бы ни состояла истина, которая в конце концов обязательно выяснится, я готов и буду отстаивать до самой смерти нерушимость закона прибежища.
Он вперил жесткий взгляд в шерифа, основного защитника закона и порядка и главного представителя мирской власти в Эксетере. Над присутствующими все еще витал призрак убитого Томаса Бекета, и епископы никогда не упускали возможности утереть нос королевским слугам, не простив им пресловутого нарушения святости церковного прибежища, которое было допущено всего двадцать четыре года тому назад.
Епископ снова обратил свой взор к де Бонвиллю.
— Что касается церкви, то ты получаешь в свое распоряжение ограниченный период времени, в течение которого сможешь чувствовать себя в безопасности, ибо никто не посмеет тебя тронуть. Я прослежу, чтобы закон прибежища был чтим всеми и каждым. Остальные вопросы тебе придется решать самому с представителями закона.
Гервез, не поднимаясь с колен, закивал головой.
Генри Маршалл снова повернулся к коронеру и констеблю, который подошел к де Ревеллю и остановился рядом с ним.
— Никто не смеет забрать его отсюда помимо его воли. Он должен получать пищу и воду, но эта обязанность ложится на плечи города, а не собора.
Шериф согласно кивнул:
— Я уведомлю помощников мэра, ваша светлость. Это их обязанность. Кроме того, они должны охранять его, следя за тем, чтобы он не сбежал. Это также входит в обязанности города. Но в данном случае я назначил для охраны сержанта и несколько стражей из гарнизона. За все отвечает констебль.
Похоже, де Ревелль старается сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, подумал Джон.
Митра слегка повернулась, и епископ уставился на Ральфа Морина.
— Что касается охраны, я хотел бы напомнить вам, что территория кафедрального собора не является частью города Эксетера. Она подчиняется исключительно положениям канонического закона; полномочия же королевских офицеров и городских властей на кафедральную территорию не распространяются.
Констебль ответил епископу каменным взглядом. Все указывало на то, что именно его сделают козлом отпущения, иначе Генри пришлось бы обрушить всю свою критику непосредственно на шерифа де Ревелля.
— Итак, что вы на это скажете? Ваши люди топчутся по моей территорий, расхаживают там, где не имеют права находиться. — Он говорил так, будто солдатские сапоги топтали ухоженные лужайки и сады, а не месили грязь на замусоренном и местами присыпанном гравием прямоугольнике.
На мгновение на лице Гервеза вспыхнула искорка надежды — ему показалось, что епископ стремится заставить констебля снять охрану. В таком случае он получил бы шанс на спасение.
Но в этот момент вперед выступил Джон, и его низкий голос отразился эхом от стен помещения:
— Вы совершенно правы в том, что земля кафедральной территории находится вне пределов юрисдикции города, но я, в свою очередь, вынужден напомнить, что проходящие по ней дороги и тропинки являются собственностью города. Вооруженные стражи имеют полное право находиться на дорогах, хотя, конечно же, им не позволено ступать на землю, их разделяющую.
Маршалл резко повернулся на голос говорящего, и лицо его потемнело, когда он узнал коронера. Однако Джон лишь повторял положения закона, не подлежащие обсуждению, и потому чувствовал себя уверенно.
— Очень хорошо, может быть, и так, — уступил прелат. — И все же меня тревожит, что кто-нибудь из ваших охранников, радующихся любой возможности позабавиться с мечом, все-таки поддастся соблазну и осквернит святость кафедральной территории, нарушив неприкосновенность, которую я дарую этой неприкаянной душе.
После долгих колебаний он все же отважился — наклонившись, возложил ладонь на голову де Бонвилля и пробормотал почти неслышное благословение. Затем, решив, что и так слишком далеко зашел, поднялся с кресла и отвернулся от Гервеза, не сказав больше ни слова и оставив его стоять на коленях.
Медленным шагом епископ с достоинством направился к выходу; викарий с крестом занял место впереди, а большинство остальных участников процессии пристроились сзади.
В помещении остались лишь де Ревелль, архидиакон и констебль, а также коронер с помощниками.
Несмотря на заверения епископа, беглец, вскочив на ноги, попятился назад, в свой угол, и забился в узкое пространство между алтарем и углом стены.
Шериф с перекошенным от ярости лицом подошел вплотную к зятю.
— Видишь, какие неприятности возникли из-за твоего упрямства, Джон? — прорычал он. — Почему тебе не сиделось на месте? Подумаешь, пара покойников — при том, что каждый год мы теряем тысячи и тысячи от войн и эпидемий? Коронер, который был на две ладони выше ростом, чем стоявший перед ним мужчина, просто молча смотрел в лицо противника.
Де Ревелль, терзаемый точно такими же тревожными сомнениями по поводу происходящего, как и епископ, подступил к де Бонвиллю, который, хорошо помня, как шериф помогал и поддерживал его ранее, посмотрел на него с робкой надеждой.
— Я должен задать вам прямой вопрос, Гервез. Вы готовы сдаться под мою опеку и предстать перед судом по предъявленным вам обвинениям?
