Оливер Пётч - Дочь палача и дьявол из Бамберга
– Все, – Бартоломей кивнул. – Я рассказал ему еще в прошлом году. Его это здорово потрясло. – Он неожиданно улыбнулся. – Похоже, это у нас в крови, вечно приходится друг друга разочаровывать.
Над поляной воцарилось молчание, слышался лишь отдаленный голос кукушки. Магдалена тоже молчала. Отец, всегда большой и сильный, вдруг показался ей старым и очень ранимым. Он сидел на поленнице с погасшей трубкой во рту, серый и неподвижный, как древний памятник. Магдалена никогда еще не любила его так крепко, как в эту минуту.
– Ты… ты меня не разочаровал, отец, – сказала она тихо. – Наоборот. Но хорошо, что ты…
Тут из сарая, возле которого она стояла, послышалось глухое рычание. Магдалена вздрогнула.
– Господи, это еще что? – спросила она опасливо.
Отец устало улыбнулся:
– Это алан. Да не один, а сразу два. Любимцы твоего дяди… – Он вздохнул и принялся набивать трубку. – Боюсь, придется пока оставить наше семейное прошлое. Нужно еще много всего рассказать.
Через некоторое время Магдалена сидела на сырой поленнице между отцом и дядей и обдумывала все услышанное. При этом она осторожно оглядывалась на сарай, откуда временами доносилось рычание или когти царапали по дощатой стене.
– Что ж, теперь мы хотя бы знаем, что за чудовище растерзало оленя, которого Симон с мальчиками видели в лесу у ручья, – сказала наконец Магдалена. – Будем надеяться, что на людей этот монстр еще не нападал, – добавила она мрачно. – Но это явно не тот оборотень, которого мы разыскиваем.
Бартоломей вздохнул:
– Ума не приложу, почему Брут не возвращается. Здесь у него есть все, что нужно.
С тех пор как разговор зашел о его пропавшей собаке и оборотне, он немного успокоился. По всей видимости, братья заключили хоть и временное, но перемирие.
– Лично я по твоему любимцу как-то не особо скучаю, – с мрачным видом отозвался Якоб и, затянувшись, выпустил в небо тонкую струйку дыма. – Я тогда видел его лишь мельком, но мне и этого хватило. Он здоровый, как теленок.
– Крупнее. – Бартоломей усмехнулся: – Три алана за день съедают почти половину лошади… – Он вдруг запнулся и нахмурил лоб: – И вот еще что. Вам наверняка будет интересно знать. У этого Матео нашли несколько волчьих шкур, ведь так?
– А что с ними? – спросила Магдалена.
– Ну, у меня из сарая вчера целую кучу шкур украли. Все, что осталось в награду за последние несколько недель. Лошадиные и телячьи шкуры, оленьи рога, несколько собачьих шкур… Даже старая медвежья шкура, вся в дырах, и та пропала!
– Ха, так я и знал! – Якоб шлепнул себя по бедру. – Тот тип у скорняка! Сукин сын накупил волчьих шкур и разгуливал в них по городу. А когда почуял неладное, подбросил шкуры Матео.
– И раздобыл себе новые на живодерне, – закончила за него Магдалена и задумчиво кивнула: – Скорее всего, так оно и есть. Но почему он это делает и, главное, кто он – об этом мы не имеем ни малейшего понятия. – Она вздохнула: – И до тех пор, пока мы не укажем епископу на преступника, будут умирать другие. Не только Матео.
Женщина в двух словах рассказала о толпе возле реки и бедном торговце, который, наверное, уже захлебнулся.
– Боюсь, это только начало, – закончила она. – Будет как во времена тех преследований. Тогда ведь тоже казнили сотни людей, пока все не утихло. Палач трудился не покладая рук.
– Если вы думаете, будто я потираю эти самые руки в предвкушении, то сильно заблуждаетесь! – бросил Бартоломей сердито. – Я и сам знаю, что во время этих процессов страдают в основном невиновные. Для палача в этом нет никакого удовольствия, хоть и заработок хорош. – Он беспокойно вытер рот ладонью. – О предыдущем палаче рассказывают, будто он лишился рассудка. Чувство вины свело его с ума. Он скрылся в лесах, и больше его никто не видел. Я… я занял его место. Но уже после того, как все миновало… – Бартоломей в отчаянии взглянул на брата и Магдалену: – Я не хочу такого, поверьте мне! Повесить грабителя, вытянуть признание из воришки, колесовать поджигателя – да, это я могу. Но чтобы такую травлю… – Он запнулся. – Ну… возможно, мне придется. Якоб, ты лучше меня знаешь, что ждет палача, если он наложит в штаны. Его самого вздернут на ближайшем дереве.
Старший Куизль кивнул:
– Не исключено. Уж такое наше ремесло. Им лишь бы найти кого-нибудь, чтобы делал за них грязную работу.
– Тогда помоги нам найти настоящего преступника! – предложила Магдалена дяде. – Может, нам еще удастся остановить это безумие…
– И не мечтай! – Бартоломей горестно рассмеялся. – Уж если безумие началось, его не остановить. У них ведь уже есть один оборотень, этот Матео. Я вытяну из него жуткое признание, можешь не сомневаться. Викарий будет мучить его до тех пор, пока не увидит пред собою настоящего оборотня.
– Настоящий оборотень…
Якоб глубоко затянулся и выпустил в осеннее небо несколько дымных колечек. На лбу у него проступили глубокие морщины, как это бывало, когда он усиленно размышлял.
– Настоящий оборотень… Ну конечно, нам нужен настоящий оборотень, – бормотал палач из Шонгау.
Магдалена покосилась на него в недоумении:
– Как ты сказал?
Якоб выпустил еще одно колечко дыма, и рот его расплылся в широкой улыбке.
– Да, может, и получится, – сказал он скорее самому себе.
– Дьявол, что ты там еще выдумал? – вскинулся на него брат. – Ты и раньше этим всегда меня раздражал. Вечно строишь из себя загадочного умника! Как будто философским камнем испражнился…
Якоб улыбнулся.
– Может, философского камня и не будет, но жуткий монстр – вполне себе. Обещаю, смолой и серой нести будет так, будто сотня ведьм разом ветру напустили.
Магдалена вздохнула. Как и дядя, и Симон, она терпеть не могла, когда из отца каждое слово приходилось вытягивать.
– Ну, говори уже, – попросила она. – Что ты там задумал?
– Если мы хотим, чтобы это безумие прекратилось, нужно показать горожанам настоящего оборотня, – невозмутимо пояснил Якоб. – Тогда они будут довольны и охота, быть может, закончится.
– Настоящего оборотня? – Магдалена опешила. Она надеялась, что отец нашел какое-то решение, но он еще больше ее запутал. – Ну и кто же этот оборотень, скажи на милость? – спросила она недовольно.
– Матео.
– Матео? – Магдалена в ужасе встряхнула головой. – Ты в своем уме? Беднягу и так считают оборотнем! Барбара никогда к нам не вернется, если…
– Проклятье, дай сначала хоть объяснить все, наглая девка! – выругался Якоб. – Да, мы вытащим Матео из тюрьмы. Но устроим все так, будто бы он снова обратился в зверя. С грохотом, серой, смолой и всем прочим, что там еще полагается. Матео исчезнет, а в камере останется волк. Правда, дохлый. Оборотень изголодался в заключении и околел от фимиама и бесконечных молитв. Конец охоты. – Он ухмыльнулся и показал в сторону Алоизия, занятого мертвой тушей: – Твой помощник только вчера поймал в лесу несколько волков. Одного для нашего представления будет вполне достаточно. Лишь бы покрупнее был… – Якоб вопросительно посмотрел на брата и Магдалену: – Ну, что скажете?
В первую секунду дочь палача даже не нашлась что ответить, в таком она была изумлении. Затея была до того дерзкой и сумасшедшей, что хотелось отбросить ее, не раздумывая. Но потом она решила, что все не так уж и плохо.
Скорее всего, потому, что других вариантов у них не было.
– Может, и вправду получится, – пробормотала Магдалена – Рискованно, конечно, но попробовать стоит.
– Чепуха! – прошипел Бартоломей. – Люди ни за что на такое не поведутся! А если и поведутся, как вы собираетесь вытащить парня из тюрьмы?
– Ты нам поможешь, – ответил Якоб.
Бартоломей рассмеялся:
– Я помогу? Слишком у тебя все просто. Я не могу…
– У тебя есть ключи от камер или нет? – резко перебил его Якоб.
– Ну, ключи-то у меня от всех камер имеются. – Бартоломей пожал плечами: – Но ты забыл о стражниках. Тюрьма находится при Старом дворе, прямо возле ратуши. Там стражники на каждом шагу.
– Я знаю, когда можно будет все провернуть, – объявила Магдалена взволнованно. – Завтра вечером в замке Гейерсвёрт будет состязание между этими труппами. Симон говорил, что в этот же день приезжает его преосвященство вюрцбургский епископ со свитой. В замке каждый человек будет на счету. Возможно, что охрана в тюрьме будет не самая надежная.
Бартоломей отмахнулся:
– Там достаточно двух или трех солдат. Если от них избавиться, это вызовет недоверие. Сразу будет понятно, что Матео кто-то освободил. И первым заподозрят меня.
