Джон Карр - Дьявол в бархате
Объезжая с левой стороны соборный двор и спускаясь к Чипсайду, Фентон думал о прошлом, но не о Лондоне семнадцатого столетия. Он вспоминал, как в своей прежней жизни ездил верхом вдвоем с Мэри Гренвилл (или Мег Йорк) не в Сент-Джеймсский парк, а в Хайд-Парк, раскинувшийся позже там, где находился внушающий ужас Тайберн, как они купались в реке в Ричмонде. В свои восемнадцать лет Мэри отлично плавала. Однако он в возрасте более пятидесяти лет, сняв пенсне, быстро догонял ее.
Нет! Он должен думать о ней не как о Мэри Гренвилл, а только как о Мег Йорк — взрослой и весьма свирепой особе.
Копыта кобылы стучали по мостовым Чипсайда. Фентон натянул поводья, чтобы определить, где он находится. Неподалеку раскачивался в воздухе фонарь ночного сторожа.
Жаль, что прекрасный план реконструкции Лондона, составленный сэром Кристофером Реном114, так и не был осуществлен после пожара. Однако существовавшие со средних веков улицы восстановили в прежних местах и с прежними названиями.
Фентон припомнил, что справа к реке спускаются Хлебная, Молочная и Деревянная улицы. Они назывались так потому, что на них продавались соответствующие товары. То же самое относилось и к Аллее Любви.
Следы пожара девятилетней давности все еще влднелись, однако большинство новых домов были построены из кирпича, и пожар помог справиться с чумной эпидемией. Следя, чтобы кобыла не оступилась на скользких булыжниках, Фентон отметил, что Аллея Любви была районом респектабельной бедности.
«Никто, — шептала ему Мег, — не знает, что я там живу. Никто не сможет найти и побеспокоить меня. Правда, соседи там не Бог весть какие, но тем лучше».
Над улицей, круто спускавшейся вниз, светили звезды. Фентон решил, что находится где-то неподалеку от Биллингсгейтского рыбного рынка. Внезапно над домами вспыхнуло красное сияние, распространившееся в сторону Темзы, постепенно розовея и исчезнув вовсе. Это работала мыловарня, о которой позабыл Фентон; по счастью, ветер дул ему в спину.
Однако вспышка помогла ему найти нужный дом. Это было новое маленькое кирпичное здание с длинной лестницей, как и у его соседей. Свет нигде не горел. Привязав Красотку к столбу, Фентон взбежал по ступенькам и заколотил в дверь дверным молотком так, что эхо разнеслось по улочке. Вскоре дверь открыла старая Кальпурния, у которой вследствие долгой воровской и порочной жизни остался открытым лишь один глаз.
— Ага! — прохрипела она, рассматривая его при свете плавающего фитиля лампы. — Вы тот самый человек! Поднимитесь на несколько ступенек и найдете комнату с окном на улицу. Можете поверить старой Кэлпи, что леди ни на минуту не покидала дом, боясь, что вы ее не застанете. Ну что ж, — пожала плечами Кэлпи, — у каждого свой вкус!
Фентон бросил ей монету, таинственно исчезнувшую в воздухе — он даже не видел, поймала ли ее старуха.
— Будь я проклята! — воскликнула она, подняв лампу и выпучив единственный глаз. — Это другое дело! Сразу» видно джентльмена! Я вам посвечу!
Но в этом не было необходимости. Фентон поднялся вверх и двинулся по коридору. За полуоткрытой дверью мерцала свеча.
Внезапно Фентон остановился как вкопанный.
Кто-то в комнате — несомненно, Мег — тихо играл на теноровой виоле. Мег с радостью и гордостью пела глубоким красивым контральто:
Но пошире дверь откроем —
Радостная весть спешит.
Удалось шести героям
Власть тирана сокрушить!
Фентон вцепился в перила, чувствуя сильную тошноту. Это он хотел услышать менее всего на свете. Каждое слово безвкусного текста напоминало ему о Лидии. Мег продолжала петь:
Шафтсбери не править нами,
Если будем мы тверды!
Впредь сумеем мы и сами
Обратить тирана в дым!
Фентон, звякнув шпорами, открыл дверь. Смычок соскользнул со струн виолы. Он и Мег посмотрели друг на друга.
— Ты долго ждал, чтобы прийти ко мне, — Мег беспечно тряхнула головой. Внезапно ее тон изменился: — Ник, в чем дело?
Спереди в комнате находились два окна и камин между ними. У каждого из окон стоял массивный резной стул, покрытый яркой подушкой из лебяжьего пуха. На каминной полке в канделябре горела свеча. Мег, одетая в пурпурное бархатное платье с венецианским кружевом вокруг низкого выреза, сидела на стуле справа от камина.
Виола выпала из ее руки. Пламя свечи играло в ее темных волосах.
Зная вкусы Мег, Фентон не удивился, увидев, что ее комнатка по богатству меблировки не уступала комнатам Уайтхолла. Мягкие стулья и оттоманка, а более всего гобелены и картины с изображением любовных сцен напомнили ему недавнее описание Джорджем «храма Венеры».
Мег вскочила, уронив смычок.
Лицо Фентона было белым, как мел, ноги дрожали. Ушибы на правой руке болели так сильно, что он не смог бы выхватить шпагу достаточно быстро, спасая собственную жизнь. Фентон хотел снять шляпу, но обнаружил, что она исчезла. Очевидно, ее сдуло ветром по дороге.
— Прежде всего, — хрипло заговорил Фентон на английском языке 1925 года, — оставим эту чепуху со старинным произношением и будем говорить так, как нас учили с детства!
Тусклое пламя свечи и мерцающий огонь в камине бросали отсветы на белые плечи Мег. Ее глаза понимающе блеснули под полуопущенными веками.
— Очень хорошо! Профессор Фентон, почему вы здесь?
— Потому что я побежден, — откровенно ответил он. — Я не знаю, что мне делать, и пришел сюда за… за…
— За сочувствием? — осведомилась Мег с язвительной вежливостью. Ее грудь бурно вздымалась, во взгляде светились ревность и ненависть. — Очевидно, у вас произошла размолвка с вашей… Лидией?
— В некотором смысле да.
— И вы приползли ко мне за сочувствием? Ну, так вы его не получите! — Мег выпрямилась.
Фентон уставился на яркий ковер.
— Возможно, ты и права, — признал он.
— О, я тоже знакома с мистером Ривом! — с горечью продолжала Мег. — Кто же его не знает! И у меня есть копия его стихов, где вы именуетесь героем «битвы» на Пэлл-Молл! Я гордилась вами! А вы помните, как в нашей другой жизни планировали кампанию генерала Фэтуоллера (теперь он фельдмаршал), которая едва не прорвала всю немецкую оборону? И сами повели атаку во главе первого батальона Уэстширского полка?
— Как ни странно, я недавно видел это во сне.
— А теперь вы являетесь ко мне за сочувствием! Не выношу мужчин, которые приползают на брюхе! Убирайтесь отсюда! Вон! — завизжала она. — Уходите вместе со своими идиотскими неприятностями!
— Тогда доброй ночи и прощай.
Фентон не заметил, как еще до того, как он повернулся к двери, выражение лица Мег внезапно изменилось. Шелестя шелками, она подбежала к двери, закрыла ее и вернулась назад.
— Ник! Подожди!
— Пожалуйста, уйди с дороги, — бесстрастно произнес Фентон. — Что в этом толку?
— Почему я всегда так поступаю?! — воскликнула Мег, ее серые глаза бегали по комнате, словно в поисках ответа. — Почти каждый раз, когда мы встречаемся, я становлюсь злой и сварливой, говорю слова, которые совсем не хотела говорить! И сейчас я не собиралась говорить то, что сказала!
К его удивлению, на ресницах Мег заблестели слезы. Теперь она, казалось, излучала почти обжигающее сочувствие, пересиливавшее ее раскаяние и физическую привлекательность.
— Не уходи, Ник! — прошептала Мег.
Он поцеловал ее и вновь потерял голову.
— Скажи, что тебе сделала эта женщина? — спросила Мег. — Она согрешила?
— Черт возьми, Мэри, неужели ты забыла язык двадцатого века?
— Прости! Но неужели она… изменила тебе с другим мужчиной?
— Нет.
— Тогда почему вы поссорились?
Фентон молчал. Он был не в силах говорить.
— Ну, это не имеет значения, — сказала Мег. — Меня это не заботит. Подойди сюда, Ник.
На некотором расстоянии от закрытой двери стояло большое мягкое кресло лицом к камину и окнам. За правым окном мелькнула красная вспышка, но Фентон вспомнил, что это всего лишь мыловарня на Темзе.
— Это не имеет значения! — дрожащим голосом повторила Мег, но он знал, что она лжет. Мег указала на кресло напротив окна: — Садись, дорогой. И зачем тебе плащ и шпага, когда ты здесь, со мной?
Сняв шпагу и плащ, Фентон положил их на оттоманку и сел.
— Я бы попросила тебя снять и парик, — продолжала Мег, — но все мужчины носят такую безобразную короткую стрижку — почти что наголо бреются, чтобы не было вшей.
Фентон рассмеялся, сам не зная почему.
— Тебе незачем опасаться вшей или обритой головы — я отпустил волосы, — сказал он, сняв парик, Фентон бросил его на оттоманку, ощутив боль в правой руке.
Его густые черные волосы, разделенные косым пробором, были придавлены париком, сняв который, он словно начал медленно удаляться из тумана прошлого к будущему. Но Мег, сев к ему на колени и глядя на него, не давала ни на секунду подумать об этом.
— Нет, — прошептала она, — ты никогда не должен думать обо мне, как о Мэри Гренвилл, — только как о Мег Йорк! В сущности я всегда была ею, даже именуясь Мэри Гренвилл, но должна была это скрывать, потому что ты думал обо мне только как о маленькой девочке.
