Том Харпер - Мозаика теней
Впрочем, мои надежды тут же рухнули, как только командир конного отряда, галопом проскакавший вокруг площади, осадил гнедого жеребца перед помостом и стащил с головы шлем. Я тут же узнал эти спутанные черные кудри и бледное лицо. Это был Балдуин, безземельный брат герцога.
Он спешился и, поднявшись на помост, встал возле брата, торжествующе улыбаясь. Речь его, чрезвычайно эмоциональная и быстрая, обращена была не столько к брату, сколько к собравшейся на площади толпе. Он говорил на языке франков, но злобное ликование, звучавшее в его голосе, не требовало перевода. Балдуин как будто пытался спорить с братом, потому что несколько раз герцог довольно резко прерывал его, однако народ, судя по всему, поддерживал именно Балдуина. Когда он обращался напрямую к толпе, раздавались одобрительные возгласы, когда же он тыкал пальцем в брата, люди свистели и язвительно усмехались.
В конце концов братья все-таки о чем-то договорились, потому что Балдуин спрыгнул с платформы и направился к нам.
— Похоже, он хочет назначить сумму выкупа, — прошептал я Сигурду. — Ты не понимаешь, что он говорит?
Сигурд покачал головой, все еще терзаемый позором своего пленения.
Тем временем военачальник варваров, не дожидаясь прибытия переводчика и не пытаясь выяснить, кто из нас главный, приблизился к одному из печенегов. Проткнутая копьем рука гвардейца кровоточила, но он вскинул голову и расправил плечи, когда Балдуин с презрением уставился на него. Насладившись зрелищем униженного врага, Балдуин плюнул ему в лицо. Тот вздрогнул, но не сделал никакого другого движения. Балдуин с широкой улыбкой повернулся к толпе, благосклонно принимая ее одобрительный шепот. Затем, не меняя выражения лица, он снова повернулся к пленнику, выхватил из ножен меч и, продолжая движение, полоснул печенега по горлу. Не успев ничего понять, убитый гвардеец упал на землю. Кровь, хлещущая из его тела, просачивалась сквозь камни.
Народ на площади издал восторженный рев, и Балдуин отвесил шутливый поклон и вытер клинок о рукав поверженного печенега. Его брат взирал на это с молчаливым презрением, но он не мог бросить вызов толпе, взревевшей еще громче, когда Балдуин направился к следующему пленнику. Сначала он помахивал своим клинком перед лицом печенега, а когда тот попытался отклониться, резко повернул меч и проткнул тому ногу. Пленник взвыл от боли и согнулся пополам, подставив шею прямо под ненасытный клинок Балдуина. Несчастный даже не видел удара, который прикончил его.
Я на миг закрыл воспаленные глаза, потом открыл их и посмотрел на Сигурда.
— С меня хватит, — прошипел я. — Он зарубит нас ради забавы, если, конечно, толпа не растерзает раньше. Надо бежать!
— Помнится, ты говорил, что мы для них ценнее в качестве заложников, а не трупов, — произнес Сигурд с невыразимой горечью.
— Я ошибался. Но если нам суждено умереть, я предпочел бы умереть на моих условиях. А если мы вообще не хотим умирать…
На этой площади нас, пленников, было около восьмидесяти человек, и Балдуин, очевидно, вознамерился расправиться с каждым по очереди. Один из печенегов, не желая становиться добровольной жертвой и подставлять голову под меч, бросился к краю площади, где толпа была заметно реже. Один из рыцарей хотел было нанести ему удар мечом, но печенег поднырнул под его коня, ухватил франка за ногу и резким движением выдернул его из седла. Рыцарь с воплем свалился на землю, а печенег завладел его мечом и с победным кличем стал пробиваться через толпу.
Отчаяние придало мне сил.
— Вперед! — крикнул я, указывая Сигурду направо, где образовался просвет, поскольку вся франкская конница и прочая чернь ринулась в погоню за печенегом.
Я метнулся в этот просвет, на ходу врезал кулаком единственному человеку, заступившему мне дорогу, и для верности дал ему коленом в пах. Он заорал и согнулся от боли. Гораздо больше воплей раздавалось позади Сигурда, который ломал и выкручивал руки тем, кто пытался его остановить.
Мы были свободны, но позади слышался топот множества ног, бегущих за нами. Были ли то варвары или же печенеги, последовавшие нашему примеру, я не знал, а оглянуться не осмеливался, но этот звук заставил меня свернуть на отходившую от площади узкую улочку. Пробежав по ней три квартала, мы нырнули в пустынный проулок, надеясь, что он не закончится тупиком. Я заметил возле каменного строения старый покосившийся сарай и устремился к его двери, молясь про себя, чтобы она была не заперта. Сигурд промчался мимо, чтобы разведать обстановку впереди.
С первого раза дверь не поддалась. В отчаянии я изо всех сил пнул ее ногой, ржавчина на петлях выкрошилась, и дверь распахнулась. Я повернулся и хотел позвать Сигурда, но слова замерли у меня в горле.
Варвар все-таки нашел меня. Он стоял прямо за моей спиной и смотрел на меня с вялым любопытством, хотя в его руках и плечах не было никакой вялости. Да и клинок, который он держал у моей шеи, совершенно не дрожал.
κε
За те два месяца, что мы не виделись, он заметно возмужал и в то же время как будто высох. У него отросла бородка, правда пока совсем короткая, а голод сделал черты лица более определенными, превратив ребенка в мужчину. Но он очень исхудал по сравнению с тем, каким вышел из монастырской больницы. Тяжелая работа помогла ему укрепить мышцы рук и ног, но она также слегка ссутулила его спину. Оставалось понять, как она отразилась на его духе.
Похоже, он не знал, что сказать, но сейчас молчать было некогда.
— Собираешься убить меня, Фома? Или отдашь на растерзание этому демону Балдуину?
— Вы — враги моего народа, — сурово произнес он.
— Я твой друг. Если помнишь, не так давно я спас тебя от верной смерти.
— Ты связал меня как вора!
— Но потом отпустил.
Я заметил, что кончик меча слегка опустился, но лишь чуть-чуть.
— Вы — враги моего народа! — повторил Фома. — Вы хотите заморить нас голодом до смерти!
— Ты хочешь сделать моих дочерей сиротами только потому, что мы служим разным господам?
Упоминание о сиротстве разбередило его душу: он сразу как-то притих, и в устремленных на меня глазах промелькнуло что-то детское. Я хотел добавить что-нибудь еще, воззвать к памяти его родителей, но мне не хотелось поворачивать нож в этой ране. Он не мог забыть их, сказал я себе. Если эта потеря заставит его поколебаться, тогда все обойдется; если же нет, тогда я умру.
— Ладно, — прошептал он наконец. — Я сделаю это ради твоей дочери. И потому, что ты спас мне жизнь.
— Спаси тебя Господь.
С соседней улицы послышались громкие крики и стук копыт.
— Ты не поможешь мне добраться до бухты и найти какую-нибудь лодку?
Фома покачал головой.
— Лодок нет. Греки увели их все. Кроме того, наши люди будут искать тебя именно там. Тебе лучше уйти. Уйти к своему другу на холм.
Мною вновь стала овладевать паника, но тут я понял, кого он имеет в виду.
— Ты говоришь о торговце Доменико? Неужели он все еще здесь?
Фома пожал плечами.
— Я иногда его вижу. Он тебе поможет.
Как я мог забыть об этом? Я не видел Доменико с Рождества, а ведь он был куда ближе к варварам, нежели к ромеям. Фома был прав и в другом: стремясь полностью изолировать варваров от внешнего мира, император действительно распорядился увести с Галаты все лодки, и нас действительно скорее всего будут искать в нижней части города, рядом с доками и воротами.
— Ты отведешь нас туда?
Ничего не ответив, Фома повернулся ко мне спиной и побежал вверх по улице. Я последовал за ним вместе с Сигурдом, который до этого молча слушал наш разговор.
— Ты ему доверяешь? — спросил варяг шепотом, едва мы добежали до угла.
— Разве у нас есть другие варианты?
— Быть может, это тоже не вариант. Лучше бы мы прихлопнули его на месте и забрали меч.
— Чтобы выбраться из этой ловушки, одного меча будет маловато.
Я замолчал, потому что Фома, немного опередивший нас, не остановился на углу, а выбежал на середину перекрестка. Его появление вызвало взрыв неистовых воплей на языке франков. Повернувшись к соотечественникам, он что-то крикнул им в ответ, сопровождая свои слова уверенными взмахами рук. Я следил за ним в полном отчаянии. Неужели он нас предаст? Трудно было устоять на месте, не зная, что все это значит: нашу гибель или спасение. Стоявший рядом со мной Сигурд весь подобрался, готовый выпрыгнуть вперед и свалить Фому с ног. Я схватил его за руку и остановил: в данной ситуации мы были бессильны.
Фома повернулся и с безмятежным видом пошел в нашу сторону. Но едва скрывшись из виду тех, кто рыскал по главной улице, он отбросил всякое притворство и заторопился к нам.
— Я сказал им, что здесь никого нет, — коротко бросил он. — Они ушли.
— Ты отослал отсюда франков? Своих людей?
