Николай Свечин - Выстрел на Большой Морской
Полицейские помолчали, потом Плеве спросил, отводя глаза:
— Как он там?
— Ходит по притонам. Сдружился с парочкой московских «иванов», которые давно в розыске. Полагаю, Эффенбах, читая лыковские рапорты, только слюни вытирает… В Хапиловке — это такая пригородная уголовная слобода — Алексей налетел на Рупейто с Мишкой. Вышло столкновение, сначала в трактире, потом на улице. Колбасник, действительно, страшно силён. Даже Лыков не справился, но только потому, что был один, а их двое. Получил касательное огнестрельное ранение. Мне бы туда, в Москву, а?
— Как у вас дело о конногвардейцах?
— Послезавтра передаю прокурору.
— Сразу и выезжайте, как передадите. Раньше нельзя.
На этом беседа закончилась. Благово вернулся к себе недовольный. Он опасался за Лыкова и считал, что его место сейчас в Москве. Но убийства в Конногвардейском полку расследовались им также по августейшему распоряжению. Государь торопил министра с передачей дела в суд, и граф сообщил вчера об этом Плеве. Придётся пока задержаться в столице.
Размышление Благово прервал курьер:
— Ваше высокородие! Там в вестибюле человек к вам просится. Назвался графом Шторре. Прикажете пустить?
— Граф Шторре? Да, пусть заходит. Чего это я Автондилу понадобился?
Автондил Папа-Фёдоров, известный в обеих столицах карточный шулер, обыгрывал простаков на Нижегородской ярмарке, прикрываясь графским титулом. Благово дважды приходилось его арестовывать. Элегантный, весёлый грек, очень артистичный, он вызывал у сыщика симпатию. По правде сказать, и вся ярмарка любила «графа Шторре». Когда тот бывал при деньгах, то устраивал грандиозные попойки, с неимоверной щедростью делясь с окружающими своим капиталом. Особенно много перепадало смазливым каскадным певицам. Они даже сочинили про своего любимца песню и распевали её со сцены. Там были такие слова:
«Эти глазки, эти усикиАх! с ума меня свели!»
Папа-Фёдоров таял при этих словах и лез за бумажником… Если же он оказывался на мели, то купеческая молодёжь охотно кормила и поила его на свой счёт до появления очередного «карася» (так шулеры называют намеченную для обыгрыша жертву). Из-за песни Автондил и получил кличку — Усики. Вот уже три года, как Благово переехал в столицу и потерял шулера из виду.
Вошёл Папа-Фёдоров, как всегда, элегантный, но непривычно серьёзный.
— Здравствуйте, Павел Афанасьевич!
— Проходи, Усики. Садись, рассказывай, что случилось. Тебя обыграли в карты?
— Хуже. Вы не поверите, Павел Афанасьевич, но я только что получил заказ. На ваше убийство!
— Что?!
— Ей богу! Час назад в «Доменике», в отдельном кабинете, у меня состоялась встреча с двумя солидными господами. Один назвался сенатором Шульцем; он и вёл весь разговор. Второй не представился и по большей части молчал.
— Невысокого роста, бритый и очень высокомерный?
— Точно так.
— Это был тайный советник Ример. Синоним шкворня ему в антоним горла! И о чём был разговор?
— Шульц сказал, что получил на меня рекомендации. Как на человека, способного выполнить любую работу… Вскоре выяснилось, что им требуется наёмный убийца, чтобы устранить статского советника Благово.
— Усики! Но ведь ты же шулер, а не мокрушник. За версту видать. Как эти люди могли так обмишуриться?
— Шульц сказал, что меня им порекомендовал Виноградов.
— Виноградов? Не понимаю!
— А я понимаю. Его, как знатока столичного «дна», заставили искать исполнителя. И Виноградов назвал меня, зная, что я тот час же приду к вам. Он хотел вас предупредить.
— Хм… Да, это похоже на Ивана Александровича. И нашим и вашим за пятак спляшем.
— А вот не правы вы, Павел Афанасьевич! Конечно, он взяточник и человек без принципов. Но он сыщик! Хороший сыщик, любимец самого Путилина. Полагаю, Виноградов действовал, так сказать, из чувства корпоративной солидарности. Отказать не мог, но и соучаствовать не желал. Вот и назвал меня.
— Не знаю, не знаю… Но почему эта парочка тебя сразу же не раскусила? Что ты не мокрушник…
— Ха! Я, как только понял, чего от меня требуется, сразу насупился, состроил такую рожу… Эдакая, знаете, смесь настороженности, степенности и осознания своего высокого уголовного статуса. Интонация, грозная угрюмость в глазах… Имею знакомых дергачей с убийцами — их и сыграл.
— И Шульц с Римером поверили?
— А почему вы удивляетесь, Павел Афанасьевич? — Папа-Фёдоров даже обиделся. — Я когда графом Шторре был — все меня за настоящего графа принимали!
— Да, Усики, извини. Ты действительно очень артистичен. Но продолжай. Итак, те двое предложили тебе меня убить.
— Да. Я, разумеется, спросил — а кто это такой, Благово? Когда узнал, что вице-директор департамента полиции, то начал заламывать цену.
— Но не отказался?
— Нет. Мы сошлись на десяти тысячах рублей.
— Ого! Я и не знал, что столько стою!
— После этого Шульц выдал мне аванс — две «больших». Они у меня с собой. Показать?
— Что я, двух тысяч никогда не видел? Ты скажи, на чём расстались.
— Этот второй…
— Ример.
— …Ример заявил, что убийство нужно выдать за покушение террористов. При вашей должности это, мол, очень даже вероятно.
— Знакомый почерк. И как же ты должен меня убить?
— Мне было сказано, что вы живёте около министерства, в Театральной улице, а на службу в департамент ходите по правому берегу Фонтанки. Пересекаете её всегда по Симеоновскому мосту, и далее до департамента идёте уже по левому берегу.
— Верно! — удивился Благово.
— В департаменте вы появляетесь аккуратно в четверть девятого часа. Стало быть, на мосту оказываетесь за десять минут до этого.
— И это верно. А как ты должен уходить?
— В заранее припасённом экипаже в сторону Песков, и там затеряться. Экипаж с возницей я должен найти сам.
— А ведь могло и получиться, — констатировал статский советник.
— Я потому и пришёл, Павел Афанасьевич. Вы всегда ко мне, мазурику, относились по-человечески. Сейчас, спасибо Виноградову, вы предупреждены.
— И спасибо ещё тебе!
— Ага. Я, как вы понимаете, никаких показаний давать не стану, а немедленно уеду из столицы. Подальше — в Ташкент или Иркутск. Иван Александрович тоже смолчит. Ему ещё достанется от Шульца на орехи за такую рекомендацию!
— Ничего, этот отоврётся, — успокоил Папу-Фёдорова сыщик.
— Конечно, отоврётся. Но после этого Шульц с Римером будут искать террориста по другим рекомендациям.
— Понимаю. Я не могу донести до сведения начальства о том, что сейчас от тебя услышал. Доказательств нет. Что ж, примем это, как данность. Ты, Автондил Манолович, действительно уезжай. Ещё раз спасибо за предупреждение! А мне придётся ходить по набережным Фонтанки с удвоенной осторожностью…
— Может, маршруты сменить? Или ездить в карете с охраной?
— Мне охрана не положена. А маршруты… Кого судьба минует, того и обнесёт.
Тепло простившись с шулером, Благово взялся было за папки с делом конногвардейцев, но тут вошёл рассыльный из департаментского телеграфного пункта.
— Ваше высокородие! Экспресс на ваше имя из Москвы.
Статский советник дрожащими руками схватил бланк и прочёл:
«ЛЫКОВ УШЁЛ ДАНИЛОВСКИЕ КАМЕНОЛОМНИ ТРИ ДНЯ НАЗАД ГДЕ ИСЧЕЗ ТЧК СОГЛАСНО ОСТАВЛЕННЫМ ИМ ИНСТРУКЦИЯМ НАЧИНАЮ ПОИСКИ ТЧК ЭФФЕНБАХ»
Глава 27
В Даниловских каменоломнях
На следующий день, в одиннадцать часов дополудни, Лыков снова приехал в Нижние Котлы. Он был так уверен, что беглецы отыщутся, что сразу прихватил с собой помощников. Тоська-Шарап и Федя-Заломай остались ждать его на улице; Алексей прошёл к благочинному один.
— А кто это с вами? — спросил отец Николай, поглядывая в окно.
— Мои ассистенты. Хорошие ребята, тихие.
— Разумно, — одобрил Казистый. — Пещеры есть пещеры. А знаете, ведь нашли мы ваших беглецов!
— Вот это чудно! — обрадовался Лыков. — И где они, шельмы, оказались?
— В Ивановской каменоломне. Это такое обособленное место, между бойнями и мусульманским кладбищем. Она не соединена с общими пещерами, и уголовные, действительно, иногда сдают её пришлым под убежище.
— И как я смогу отыскать там этих нехороших людей? Дайте хоть провожатого.
— Провожатый, конечно, будет. Но только до горы. Дальше вы уж сами… Ошибиться невозможно: пещера имеет единственный вход. Там одна длинная галерея. Она имеет два ответвления на правую сторону, но они тупиковые, вам туда не надо. Ваш коридор, господин Лыков, будет отходить у развилки налево. Это примерно восемьдесят саженей вглубь горы. Коридор кончается подземным залом, имеющим высоко в потолке отверстие наружу. Его называют постоялым двором: в зале можно жечь костёр, готовить пищу… Как только вы свернёте влево, Рупейте с Мишкой уже мимо вас не проскочить.
