А. Веста - Алмазная скрижаль

С Вадима сорвали окровавленные тряпки, подволокли к краю провала и бросили вниз. Он заскользил по покатым сужающимся отполированным граням и застрял, остановился в полутора метрах от земли. Липкий камень сдавил бедра и ключицы. Попав в эти тиски, он будет заживо раздавлен. Через несколько часов в нем не останется ни одной целой кости. Удержаться от погружения в смрадные челюсти можно было лишь сильнейшим напряжением всех мышц тела одновременно. Кости его гнулись и потрескивали, ни крикнуть, ни даже глубоко вздохнуть в мертвых скрепах он уже не мог. Издалека он услышал звук отъезжающей машины. Громовый звук тикающих часов, которые забыли сорвать с него охранники, заполнил склеп.

Каменная домовина, как воронка, засасывала ночные звуки. Шорохи казались громом. Упершись в скользкий камень коленями, он пытался застопорить свое движение вниз, но с каждой минуту неумолимо оползал в глубину. Ключицы выламывало крючьями. «Господи, если есть Ты в межзвездных глубинах, прости меня за все… за нее прости… — Он собрал всю свою волю, уже размякшую от боли, и попытался вспомнить Лику. — Где она, неужели у них? Они будут мучить ее, осквернят ее священное тело, ее кровь… Она так молода, она умрет не сразу…»

Содрогалось от ужаса сердце, выстукивая: «Погубил! Погубил!»

Душа его оторвалась от измученной плоти и плыла на свет далекого маяка, на огонек, мерцающий среди темных облачных равнин. Внизу туманились зеркала предрассветных озер, в их глубинах сияли тихие звезды, и где-то на краю света горела свеча и неудержимо влекла к себе. Душа его стремилась к ней, и он увидел ее, живую, родную до последней ресницы, до капельки пота над верхней губой, до заплатанной на рукавах кофтенки.

Лика перебирала горы оранжево-красной ягоды, рассыпанной по темному дощатому столу. Рядом сутулилась бабка Нюра. На окошке горела свеча. Он легко вошел в пламя свечи, пламя вздрогнуло, заплясало. Огненная плоть не отторгла его, она обняла, обволакивая и лаская, как прежде его обнимала речная волна, холодно целуя все тело… Лика смотрела на пламя долгим рассеянным взглядом.

Руки бабки Нюры ныряли в россыпи оранжевой морошки. Глуховатым старческим голосом она рассказывала какую-то бесконечную семейную историю…

Девушка встала, подошла к старухе и плача уткнулась ей в плечо. Он рванулся из пламени свечи, чтобы снова ловить ее мерцающий взгляд. И она взглянула тревожно на ярко вспыхнувшее пламя. Свеча затрещала, ее огненный парус сник. Деревянная птица под потолком качнула крыльями. Ночной ветер подхватил его душу, как палый лист, и понес вспять…

Сон оборвался, кто-то дергал, теребил онемевшее тело.

— Тащи, да выше, выше бери…

Веревки натянулись, впились под мышки, тело резко дернулось и поползло вверх. Остывающее, раздавленное, оно казалось мертвым, и ему не хотелось возвращаться. Его вновь влекло туда, на свет свечи, которую еженощно неизвестно для кого ставила на окно старуха, имени которой он уже не знал. Но жизнь возвращалось в него удушьем, спазмами, рвотой, ледяной испариной.

Оплывшую, скользкую от смертного пота колоду выволокли из каменных ножен и положили на битый кирпич. Кто-то прикрыл вздутую отечную синеву.

— Живой?

— Живой. Мертвые не потеют…

— Поосторожнее, — произнес знакомый, мальчишески звонкий голос.

Завернув в брезент, тело погрузили в машину.

…Он пришел в себя в грустный закатный час, когда щемяще звонко верещат кузнечики в остывающем травяном пекле.

За распахнутой рамой шелестел сад. Тишина в глубине дома настороженно вздрогнула, кто-то подошел к нему, оправил простыни, поднес воду к сухим губам. Вадим покорно отхлебнул. Подбородок и края рта отерли марлей. Шорох шагов растаял в тишине летнего вечера, золотистого, как молодая смола, и сладостного, как возвращение домой.

Глава 12

Навьи сказки

Поблеклым вереском да воском

Я расшиваю повесть скорби.

На вокзал Лика прибежала задолго до отхода поезда. Легкий бег через пустой, вечерний парк раззадорил ее. Быстрота, выносливость и азарт гонок, наверное, достались ей от предков — обладателей и держателей великорусских пространств. Жажда и молодой голод настойчиво напомнили о себе, последние недели две ей почти все время хотелось есть. Тело наливалось веселой силой и жило своей тайной жизнью. Груди взошли еще выше, смущая Лику непривычной тяжестью, а старенькие любимые джинсы стали немного тесноваты в поясе.

Разгоняя печальные мысли, она покачала золотистой головой, оправила растрепавшиеся от бега волосы и сбившуюся кофточку.

В вагоне было сонно и душно. Она сразу же достала из сумочки фотографии — единственный, тающий, как облачко, след жизни Влада. Лика долго всматривалась в летящую белую фигуру, до половины скрытую языками пламени. Из пламени являлись в древности могущественные волшебники, спасители династий и царств. И чем дольше она смотрела на размытое изображение, тем глубже проникал в сердце страх перед неизбежной встречей с загадочным миром по ту сторону пламени. Этот мир смотрит на нее с молчаливой надеждой, ждет ее участия. Но что она может, одна? Как изменить несправедливый порядок вещей? Для этого надо заново учиться жить: бодро, зло, и чтобы каждый день — как подвиг… Кончилось время безмятежного сна и благодушия. Лика ощутила прилив силы. Руки ее инстинктивным, материнским жестом округло огладили живот. Глаза вспыхнули и потемнели, упрямая морщинка пересекла лоб. Она еще не догадывалась о том, что уже знали ее душа и тело. О том, что в недрах ее существа вспыхнула искра жизни и взывает о любви и защите. Она еще не понимала тайных движений внутри себя, не чувствовала трепета зреющей завязи, но эта едва прилепившаяся к плоти душа уже властно требовала изменить мир, сделать его светлее и чище.

Присвистнул поезд, возвещая отправление, и мягко пошел, покачивая боками. Широкая тень на секунду закрыла свет. Лика поспешно убрала фотографии и оглянулась. Этот высокий мужчина, по виду бывший военный, едва успел протиснуться в вагон, отжав дверь квадратным плечом. Одет он был, несмотря на жару, в длинный прорезиненный плащ и панаму защитного цвета, такие носят грибники от Магадана до Камчатки. На секунду она встретилась с пустым, ничего не выражающим взглядом из-под коротких, по-кроличьи розоватых век. Лику передернула дрожь. Человек сел где-то позади, зашуршал газетой. Она мельком пожалела его, как жалела всех выпавших из осмысленного бытия.

Вечерело. Поезд летел среди пустошей и болот. На остановках входили и выходили люди с туесами, с огромными черными корзинами, громко балагурили белоголовые парни в темном северном загаре, раскрывали, хвалясь, заплечные оловянные ящики, и ягодной сладостью, дымком полуночных костров, горячим смолистым вереском тянуло от их усталых движений и выбеленных солнцем одежд. Лике было спокойно и радостно смотреть на их руки, на блаженно-спокойные северные лики. Высокий старик развернул на коленях хлеб, перекрестил его и, разломив, молча подал ей круглую блестящую горбушку. Он ел, аккуратно подставляя ладони под падающие крошки, забытое благоговение перед насущным хлебом было в его сложенных ладонях и полузакрытых глазах. И Лика ела хлеб, как причастие, медленно раздавливая языком твердые крошки и в мыслях благодаря случайного попутчика и того, кто сеял рожь, кто убирал и веял, кто рушил спелые зерна в пушистую муку, кто выпек его на березовых угольях. Эта долгая благодарственная молитва за малую кроху хлеба утолила ноющий голод. Одобрительно взглянув на прощание, старик сошел с поезда и сразу потерялся среди низких багровых елей.

Уже первая одинокая звезда низко летела над болотами и заброшенными торфоразработками. Светлая полоса озера пролегла у самого горизонта. Мерно стучали колеса, вагон опустел. Света не зажигали.

Лика положила голову на жесткий бок сумки и прикрыла глаза.

— Помогите, — крикнул кто-то из конца вагона. Она вздрогнула, оглянулась вокруг: никого… Только мрачная фигура в зелено-буром плаще безучастно смотрела в газету.

— Помогите! — рыдал женский голос.

Лика бросилась к странному военному, затрясла его плечо, сразу напрягшееся под грубой робой, но, ощутив внезапное омерзение, отшатнулась, как если бы случайно схватила жижляка или крысу. От незнакомца тянуло слабой вонью медикаментов.

Она метнулась в конец вагона, где слышался сдавленный стон и возня.

— Помогите! Грабят! — через голову наседавшего детины крикнула смятая, испуганная женщина.

Лика выхватила из сумочки пистолет и навела подрагивающий ствол на грабителя. Вспыхнул свет. Высокий, по-тюремному обритый парень злобно глянул на Лику и отпрянул от женщины. Ее круглое большеглазое лицо было темно от размазанной туши и полно отчаяния.