Андрей Сеченых - Эхолетие
– Я сочувствующий, Поль, – смешливые чертики запрыгали в серых глазах.
– Это как это? Поясни.
– Да тут всё понятно и без пояснений – я сочувствую стране и всему или почти всему её народу, – чёртики вмиг исчезли, и Лёшка как-то стал старше. Напротив Поля присел взрослый мужик, усталый и рассудительный, – а коммунистом, наверное, стану. Знаешь, эти правила игры не мною установлены, – Лёшка поймал удивленный взгляд Поля, и веселые чертики снова начали свою свистопляску. – Ну как тебе объяснить … представь, в огромной комнате вырубили свет и выдали всем желающим людям налобные фонарики. Носишь его и всё видно, а не носишь – все шишки, равно как и острые углы – все твои… такие вот правила игры…
Лёшка встряхнулся по-собачьи, выключил невеселые мысли, как выключают телевизор, и, застегнув спортивную сумку, еще раз проинструктировал Поля:
– Итак, по дороге головой не крути. Они тебя пасут и пусть дальше находятся в неведении, будто остаются при этом незамеченными. Если найдем Сороку, не надо сообщать ему, что ты француз, он хоть и бухгалтер, но все-таки чекист, может замкнуться.
– Алекс, а если не найдем Сороку? Может быть, он переехал в другой город или умер.
– Ну что ж, значит, будем с тобой пить водку и лопать колбасу. Во всем есть свои плюсы, – улыбнулся Лёшка и выразительно показал другу на часы, – цигель, цигель, ай люлю.
Непринужденно болтая, друзья вышли во двор, и Самойлов услышал едва различимый щелчок закрываемой дверцы машины. «Ну что, игра продолжается». Беспокоило только отсутствие второй бригады. «Ладно, по дороге разберемся». Не оборачиваясь на звук, молодые люди вышли на оживленную улицу.
Синие Дали находились недалеко от города по дороге в аэропорт. Лешка накануне проверил по карте – деревушка расположилась в полутора километрах от трассы, значит, сначала на автобусе – экспрессе, потом немного пешком. До остановки оставалось пройти еще около полукилометра, но Самойлов увлек друга на параллельную улицу и подвел к огромной витрине магазина «Электроника», где было выставлено много чудесных товаров, среди которых на самом видном месте красовался первый отечественный видеомагнитофон. Дюваль долго удивлялся габаритам «ВМ 12», задавал какие-то вопросы, но Лёшка слушал их вполуха, рассматривая в отражении всё, что происходило за их спинами. Прохожих было немало, но все они шли не останавливаясь по своим делам, некоторые заходили внутрь магазина. Картину непрекращающегося движения нарушал только высокий мужчина, застывший в телефонной будке, расположенной в некотором удалении от входа, и вышедший из знакомой темно-серой машины «качок», который сначала старательно завязывал шнурки, потом долго искал в карманах сигареты, потом прикурил и с независимым видом отвернулся в сторону проезжей части. «Так, всё ясно, – подумал Лёшка, – мужик в будке скорее всего не наш он уже находился внутри неё, а шкафчик нам известен, интересно, где они нас перехватили?.. Ну да ладно». Он потянул друга за рукав, и уже через десять минут молодые люди купили два билета у кондуктора автобуса. Народу было не очень много, но Лешка без труда узнал светловолосого парня, присевшего на свободное место недалеко от задней площадки. Самойлов, во избежание лишних вопросов, повернулся к нему спиной и едва не уперся взглядом в высокого мужчину, звонившего из телефонной будки. Тот мгновенно отвернулся к окну и с безучастным взглядом стал любовался городскими пейзажами. Лёшка, в свою очередь, задержал свой взгляд на симпатичной брюнетке, стоящей рядом с мужчиной и читающей книгу небольшого формата. «Так, этого я вижу впервые. Его не было ни среди москвичей, ни среди лисецких. Скорее всего, это другая бригада местных. Москвичи здесь, как в автономке – сколько влезло в машину, столько и приехало, а вот у местных народу побольше будет. Ладно, будем повнимательнее»… В памяти зазубриной отпечаталось невзрачное лицо высокого брюнета в пальто и белом свитере с толстым воротом. Когда до пункта назначения осталось ехать не больше минуты, Лёшка довольно громко сообщил Полю, что им скоро выходить, и Дюваль медленно потянулся к выходу. Автобус плавно притормозил, выплевывая редких пассажиров, потом лязгнул дверьми и отправился дальше по маршруту, окатив на прощанье друзей едким сизым дымом. К Лёшкиному удивлению, мужик в пальто и белом свитере уехал вместе с ним, а на остановке остались только они с Полем, да и знакомый блондинчик, который мгновенно сориентировался и отправился в сторону виднеющейся деревни. Поль огляделся и зябко повел плечами.
– Ты что, замерз? Не так холодно, вроде, – удивился Самойлов, – вот она, французская рафинированность.
– Нет, не замерз. Нервничаю немного, – признался Поль.
Лёшка понимающе кивнул и пальцем ткнул в сторону едва видневшейся деревни. Дорога до сельского поселения была вымощена бетонными плитами, но всё равно Поль умудрился провалиться по колено в вязкую жижу, сверху бережно замаскированную тонкой корочкой льда. В результате молодые люди только через час оказались у первого деревенского дома. В отличие от города, здесь снега было по колено, и зима ещё стояла во всей своей красе. Поль, раскрыв рот, изучал подробности советского климатического пояса и пытался понять, где у них тут кончается зима и начинается следующее время года. Лёшка же к своей радости обнаружил местную селянку, везущую на детских саночках двух весело галдящих детей лет пяти – шести.
– День добрый, гражданочка, – Лёшка поправил сумку на плече и сделал шаг навстречу.
– Здрасьте, – из-под пухового платка выглянуло совсем юное лицо девочки лет двенадцати. Она остановилась и, шмыгнув носом, осталась в ожидающей вопросительной позе. Зрители в саночках также прекратили шуметь и заинтригованно уставились на Лёшку. Тот немного озадачился, но виду не показал:
– Привет, а не подскажешь, где Сороку можно найти?
Девчонка весело сверкнула глазами.
– Сороку? Так, на дереве, где ж еще. А вы кто будете?
Поль, ничего не понимая, покрутил головой по сторонам в поисках ближайших деревьев. Лёшка же улыбнулся:
– Меня Алексеем зовут, это Павел, – он кивком указал в сторону Дюваля. – Нам не нужна птица, мы человека ищем. Мы журналисты и собираем материал про лисецкий наркомат внутренних дел в довоенный период. Нам посоветовали обратиться к товарищу Сороке. Он вообще живой и здесь проживает?
– С вечера жив был, а проживает вон … справа дом зеленый и ограда тоже зелёная. Стучите, только громче, они вчера с моим дедом… ну … долго ужинали.
Девочка указала направление и, не прощаясь, продолжила дорогу. Пассажиры саночек включили громкость голосов на полную мощность и загалдели на непонятном языке. Лёшка обрадованно обменялся взглядами с Полем и запоздало крикнул вслед уходящей троице:
– Скажи, а как зовут Сороку?
– Как Чапаева, – донеслось в ответ.
Дюваль с удивлением посмотрел на Самойлова:
– Алекс, а кто есть Чапаев?
– Наш советский д'Артаньян, – отмахнулся Лёшка и взглядом нацелился на искомый дом, который вблизи оказался действительно насыщенного темно-зеленого цвета с белыми наличниками на окнах. Белый полупрозрачный дым неторопливо поднимался в зимнее небо из трубы красного кирпича, а за редкой оградой виднелось несколько фруктовых деревьев и одинокая сосна. Дорожки внутри сада были чисто подметены и освобождены от снега. Перед забором со стороны улицы в снежных завалах стояла нехитрая скамейка, на спинке которой важно восседал местный кот, которому природа подарила черный смокинг и белоснежную рубашку.
Калитка, работающая не только как запирающее устройство, но и выполняющая функции дверного звонка, громко и протяжно скрипнула, впуская непрошенных гостей. Лёшка не успел открыть рот с традиционным русским вопросом «дома есть кто?», как дверца дома отворилась и на пороге появился, очевидно, хозяин, грузноватый мужчина, лет шестидесяти пяти, в заправленных в валенки бесформенных штанах и теплой поддевке, накинутой сверху на байковую рубашку синеватого оттенка. Мужчина являлся обладателем практически лысого черепа и красноватого, безбрового малоподвижного лица, которое вопросительно уставилось на визитеров.
– День добрый, – Лёшка решительно прошел в сад с приветственно сложенной на индейский манер рукой, которую ловко и естественно разогнул для рукопожатия перед самым крыльцом, – я Алексей, студент журфака, пишу очерк про героическое прошлое нашего города и про сотрудников НКВД, служивших в органах до войны. Материал обещает быть очень интересным. Мне посоветовали обратиться к вам, как к бывшему сотруднику, уделите нам немного времени, хорошо?
– Кто? – хозяин руки не подал, а напротив, поплотнее запахнул поддёвку на груди.
– Я – Самойлов, журналист… – Лешка терпеливо начал повторять туповатому старику заранее приготовленную речь. Дед в свою очередь тоже поморщился от глупого журналиста:
