Доска Дионисия - Алексей Глебович Смирнов
Дионисий принес ему много пользы: заложил стены, расположил башни, но не иконника это дело. Уж больно независим мастер, неизвестно, как ущемить его. И имя у него греческое, и сам — воин, мирянин. И от бессилия, что не может он безнаказанно унизить, оскорбить Дионисия, Шимоня приказал раздеть Джулиано донага и выпороть розгами, вымоченными в соли. На порку велел привести прекрасную мордовку.
Сцена наказания произвела на него еще более тягостное и злобное впечатление. Смуглый волосатый Джулиано переносил наказание терпеливо, не стонал, не охал. Мордовка глядела на порку неотрывно, все более и более разгораясь взглядом. «Нет, недаром наушничали холопи, недаром она ему куски в яму посылала. Запороть бы их обоих до смерти и закопать в этой же клети», — Шимоня вспомнил, как его отец живьем закопал изменившую ему наложницу-гречанку вместе с его стремянным — раздел их обеих догола, связал и закопал. Гречанка была красивая, бледная, гибкая в движениях, ее отец выменял на табун у татар. Митрополит наложил на отца за расправу покаяние и три года не допускал под благословение. Гречанка была патрицианского роду, крещеная в Константинополе. Шимоня жалел закопанную, она учила его в детстве греческому.
Шимонина мать, не вынеся крутого отцовского нрава, жила отдельно от них во Владимирской вотчине.
Но Шимоня не стал пороть свою мордовку, а удалился с ней в опочивальню.
Грек Николай донес ему о редких греческих и латинских книгах, которые привез в сумах Дионисий, и о том, что Дионисий не прочь обменять их на Джулиано.
«Ежели книги хороши, то отдам. Не убивать же, скандал может выйти. А держать его я больше не хочу, распустился он. Из-за этого Дионисия они все свободы хватили, нанюхались, а свобода, как брага, — от нее дуреют. Скорей бы убрались эти богомазы на Белое озеро. Свой иконописец — грек Николай — неплох, управится».
Дионисий решил написать нижний ряд — подправить древние обмоленные почерневшие образа. Ученики и сыновья сняли специальными составами копоть, заделали новым левкасом трещины и выбоины.
— Не уцелело, почти не осталось Всеволодова письма, все сызнова писать придется.
Обгорелую древнюю доску Спаса Дионисий велел врезать в новую, а края заровнять. Всего Дионисий работал над четырьмя иконами. Прозрачными водяными легко смывающимися красками он легко, чуть касаясь, обрисовывал контуры. С особенной любовью он описывал кистью чудо спасения отрока-князя и его победы над татарами. Все изображения были тонкими, стройными, ясными. Сыновья и ученики писали по контурам красками, покрывали тонкими слоями охры места ликов. Работа была быстрая, с виду легкая, слаженная. Грек Николай с удивлением смотрел на такое слаженное коллективное творчество. Так не работали нигде, зрелище было удивительное.
«Легко, как птица, пишет».
Рядом с образом висела на узенькой досочке шкала всех цветов: синие, голубые, розовые, фиолетовые, серебристые. Для каждой иконы — своя шкала. Сыновья и ученики знали, что для каждого образа употребляются свои краски — для одного чуть темнее, для другого — светлее, и прежде, чем прикоснуться к доске, пробовали цвет рядом со шкалой — попали ли в тон. Квадратики с краской на шкале выкрасил сам Дионисий. Это был его старый, еще от Рублева перешедший прием, так не только образа писали, но и стенное писание, и соборы расписывали. Вся иконная дружина получала выкраски всех цветов и от них не отступала, потому все росписи сливались в единое огромное изображение, как персидская шелковая шаль, окутывающая стены.
Мало на Руси стенных росписей уцелело. Татары, батыево и тохтамышево разорение, стены повсюду закопчены от пожарищ, главы обрушились, иконы погорели.
Дионисий любил русское художество, русских изографов он ставил не ниже греческих. Беда их, что стен мало — было бы на Руси стен каменных побольше, живописание вперед шагнуло бы сильно. Сколько рублевских писем икон в пожарах погибло! Подумать страшно, и еще и еще гореть будут. У Руси врагов много и битв впереди немало. Иконописанием на Руси не только чернецы и богомазы иконные занимаются, а и князья, и бояре, и торговые люди, и горожане в свободное время пишут. Лепоту небесную приятно беличьей и колонковой кистью самому вывести. На торгах у пушных рядов вязальщики кистей всегда торчат: «Беличий волос! Колонок! Щетина!»
Отец Дионисиев, опытный воин и мореход, в молодости исколесивший и варяжские студеные берега, и Немецкое и Сурожское моря, добиравшийся и до Салоник, и до Мореи, любил в преклонных годах писать образа. Он и не только образа писал, но и виденное им — заморские города, купцов, воинов. Дионисий с детства привык к запаху чуть протухших желтков, на которых разводили краску. Рука его сызмальства привыкла скользить по изображенному — учили на Руси испытанным прадедовским способом: сведи, скопируй, а потом сам перерисуй с образца. Работа с образца — основа. Так, говорят, и в Италии мастера, срамных мужиков и баб заместо Богородицы и святых пишущие, своих учеников обучают. К итальянскому писанию Дионисий относился с любопытством.
— До чего же люди тамошние скучные — зеркало и до них изобрели, чай, а они то зеркало на полотно и доску переносят. Кого удивить и обмануть хотят? Гордость в немцах большая — себя, свой тленный облик увековечить хотят. У нас на Руси и в Греции все проще. Человек не собою горд, а тем, что он — часть мирозданья, а посему уподобимся древним эллинам и будем воспевать стройность мира сего, его лепоту небесную и разумность каждого создания Божьего. Все разумно устроено, во всем промысел Божий виден — и в лягушке, и в человеке каждая косточка к месту, и камень-минерал, и цветок — все симметрично устроено.
Дионисий хотел, чтобы его образа были устроены так же разумно и ясно, как кристалл, как цветок. Молодость свою Дионисий провел у дяди в Новгороде, торговать ему помогал, как и отец, свет повидал и себя показал — мечом он не хуже кисти владел. Несколько раз пришлось ему и в морских битвах участвовать, с криком и стуком о щиты брать на крючья ливонских, шведских, датских и норвежских пиратов, грабивших новгородские баркасы, перепрыгивать на чужие шнеки, рубить головы и снасти, вытирать кровь на руках о чужие жесткие паруса с гербами в орлах и львах.
