Роковые обстоятельства - Олег Валентинович Суворов
— Уфф!
Услышав этот шумный выдох, Макар Александрович с любопытством посмотрел на своего визави.
— Чего вы добиваетесь? — после недолгой паузы осведомился Дворжецкий. — Денег хотите? Или справедливости жаждете? Так не будет вам никакой справедливости, господин следователь, — распаляясь, все громче говорил он, — плевать я хотел на все ваши заявления и доказательства. Мои адвокаты разобьют их в пух и прах! А теперь убирайтесь из моего купе!
Следователь пожал плечами, встал и протянул было руку за портфелем, который лежал на диване, как тот самым непостижимым образом начал от него ускользать, все быстрее сползая к окну. Гурский не успел удивиться странному поведению портфеля, как вдруг почувствовал, что и сам начинает терять равновесие. А затем последовал страшный грохот и внезапно наступившая темнота…
Очнувшись после кратковременной потери сознания и кое-как выбравшись из искореженного вагона, Макар Александрович обнаружил себя перепачканным в крови Дворжецкого. Банкир был раздавлен как лягушка рухнувшей на него тяжелой перегородкой. При виде подобного зрелища следователь ошеломленно покачал головой:
— Раскаяния не было, зато возмездие постигло!
— Проходите, проходите, владыко Амвросий, рад вас видеть, — прибывший на место крушения в составе комиссии министерства путей сообщения Аристарх Данилович Водопьянов приветливо шел навстречу священнику в темной шелковой рясе, поверх которой висела драгоценная панагия[14]. Невысокого роста, плотный и цветущий владыка Амвросий имел две отличительные особенности — маленькие, хитрые, блестящие глазки и холеные пухлые руки, непрерывно перебирающие дорогие четки.
Встреча происходила в вагоне одного из многочисленных служебных поездов, с обеих сторон окруживших место катастрофы. Прежде всего к месту крушения подъехал вагон судебного следователя и жандармского управления железной дороги, в салоне которого производились допросы, затем к ним присоединился вагон прокурорского надзора. По другую сторону стояли вагоны, в которых прибыли правительственный инспектор, управляющий дорогой, а также эксперты, инженеры, начальники путей и прочие служащие железнодорожного ведомства. В других вагонах находились столовая, кухня, почтовое и телеграфное сообщение, а также кузница, домкрат и прочие машины, необходимые для разбора завалов и восстановления путей. Еще в двух вагонах квартировали офицеры Шипкинского полка, на который была возложена охрана места крушения. Вдоль этих вагонов, под насыпью, прямо в поле были поставлены бараки для рабочих и палатки для войск, образовавшие небольшой городок.
Днем здесь царило большое оживление, сопровождавшееся непрерывным грохотом ремонтных работ, но и с наступлением темноты жизнь продолжалась — светились окна многочисленных вагонов, лился электрический свет фонарей да пылали бивуачные огни.
Склонившись перед архиепископом, в чьей епархии произошло крушение, Водопьянов сделал вид, что целует ему руку, а Амвросий, улыбаясь, мелко перекрестил его склоненную голову. Затем чиновник предложил садиться.
— А я к вам с превеликой просьбой, — заговорил священник, устраиваясь в кресле.
— Слушаю вас, владыка.
— Задумал я объявить подписку среди духовенства своей епархии на сооружение серебряного колокола с изображением нашей августейшей фамилии, божьим чудом спасшейся при этом ужасном крушении. По моему замыслу, колокол этот должен быть повешен на сооруженной поблизости часовенке, чтобы ежедневно и во веки веков звонить в час катастрофы и напоминать об этом событии всем проезжающим мимо сего места поездам. Что скажете и к кому посоветуете в первую очередь обратиться?
— Прекрасный замысел, владыка, — горячо откликнулся Водопьянов. — Как это по-христиански — увековечивать места счастливого спасения государей или, напротив, места их трагической гибели! Вы, наверное, слышали, что в Петербурге уже объявили подписку на строительство храма, который будет воздвигнут на Екатерининском канале, на месте ужасной гибели императора Александра. Обещаю вам, что я лично доложу о вашем замечательном предложении товарищу министра путей сообщения.
— Я рад, что нашел в вас понимание, — счастливо улыбнулся архиепископ Амвросий, давно мечтавший сделаться митрополитом.
Водопьянов прекрасно понимал причину его усердия по «увековечению места», а потому тонко улыбнулся в ответ. Амвросий заметил его улыбку и заговорил снова:
— Есть у меня и еще один вопрос, о котором бы хотелось поговорить с вами по душам.
— Пожалуйста, владыка.
— Для начала, позвольте осведомиться — сколько вам лет?
— Сорок два.
— И, несмотря на свой ум и несомненные дарования, вы пока еще не добились высоких степеней по службе?
— Увы!
— В таком случае, вот вам самый доброжелательный совет — постригитесь!
— Что? — изумился Аристарх Данилович.
— Да-да, постригитесь, это я вам серьезно говорю, — продолжал настаивать архиепископ. — Вы не особенно продвинулись по службе, поскольку мирские дела, надо полагать, не имеют для вас особо притягательной силы. Однако с вашими талантами и энергией вы могли бы далеко продвинуться в духовном ведомстве! Дайте мне вас постричь, и через полгода вы — иеромонах, через год — архимандрит, а через три — епископ! Даю вам слово, что сумею провести вас в епископы!
Водопьянов был так потрясен нарисованной ему перспективой, что чуть было не ответил согласием, спохватившись в самый последний момент:
— Увы, владыка, но я женат!
— Печально слышать, — разом поник архиепископ. — Что ж, в таком случае позвольте откланяться.
— «…Самую удивительную картину представлял собой «вагон-столовая», который был укреплен на тележках. При крушении он соскочил с тележек и плашмя упал на землю, в то время, как сами тележки покатились назад и, взгромоздясь одна на другую, образовали целую пирамиду. Поперечные стенки вагона насмерть придавили двух камер-лакеев, а боковые продольные стенки рухнули под напором тяжелой крыши, которая неминуемо погребла бы под собой всех членов царской фамилии, если бы в то время, когда один конец крыши опускался, другой не встретил бы на своем пути пирамиду тележек и не уперся бы в нее. Не дойдя до земли совсем немного, этот конец образовал с полом треугольное отверстие, из которого вышли находившиеся там члены императорской семьи. Сам государь, уцелевший благодаря Божьему промыслу на счастье своим подданным, проявил удивительное самообладание и тотчас же принялся заботиться о раненых…»
На этом месте Григорий Воробьев прервал чтение «Санкт-Петербургских ведомостей», печатавших предварительный отчет следственной комиссии, и выразительно посмотрел на приятеля. Денис в задумчивости сидел за столом посреди совершенно пустой комнаты, в углу которой стояли два собранных в дорогу саквояжа.
— Я слушаю, слушаю, — встрепенулся он. — А что там говорится о причинах? Террористы?
— Следствие не закончено, но предварительные данные говорят о чисто технических причинах, — и «любомудр Гришка» снова зашуршал газетой. — «Во-первых, в нарушение всех правил о поездах высочайших особ, императорский состав был длиннее положенного, поскольку состоял из четырнадцати восьмиколесных и одного шестиколесного вагона, то есть имел шестьдесят четыре оси, хотя по правилам зимнего времени допускается лишь сорок восемь. Таким образом, один только состав без паровозов приобрел вес около тридцати тысяч пудов, превосходя длину и тяжесть
