Каирский дебют. Записки из синей тетради - АНОНИМYС
Загорский слегка улыбнулся. Мсье Лассаль, судя по всему, этому предупреждению не внял.
– С какой стати? – вскинулся Лассаль. – Я не жулик, не шулер, никого не обманывал, мы живем в свободной стране – почему мне нельзя сюда приезжать?
– Это, может быть, вы живете в свободной стране, – заметил Нестор Васильевич, – а здешняя публика живет в княжестве Монако. Здесь законы устанавливает казино, и те, кто им владеют. И вот сейчас я хочу понять, чем и кому вы так насолили тут, что вам выписали черную метку?
Лассаль побледнел: какую еще черную метку, о чем он?
– По-вашему, обвинение в ограблении казино и убийстве контролера – это не черная метка, а рождественский подарок? – осведомился Загорский, при этом вид у него сделался крайне серьезным. – Если бы не я, вы давно бы уже сидели в тюремной камере, откуда вышли бы в лучшем случае к концу жизни. Если бы вышли, конечно. Вам пытаются инкриминировать умышленное убийство, а уголовный кодекс Франции предусматривает за такое преступление смертную казнь. Вот потому я и хочу понять, что здесь происходит. И вы мне в этом поможете, потому что в противном случае… – и Загорский чрезвычайно выразительно скрестил пальцы, изобразив решетку.
Лассаль покорно кивнул.
– Я расскажу все без утайки. Спрашивайте.
* * *
Городок Босолей, расположившийся так близко от Монте-Карло, что приезжий не мог бы отличить, где кончается первый и начинается второе, покрыла теплая вечерняя тьма. Тьму эту несколько рассеивали неяркие уличные фонари и горящие электрическим светом окна отелей. В один из таких отелей с загадочным названием «Де Слав» вошла очаровательная молодая брюнетка среднего роста в длинном синем платье, синей шляпке и с синей же сумочкой в руках. Портье, стоявший у стойки, скроил почтительную физиономию и поклонился, однако, когда барышня стала подниматься по лестнице и уже не могла его видеть, улыбнулся вслед весьма двусмысленно.
Брюнетка поднялась на третий этаж, прошла по гостиничному коридору до самого конца, открыла дверь в номер и вошла внутрь.
Она уже нащупала на стене выключатель, как вдруг замерла, так и не повернув его. Безошибочная женская интуиция подсказала ей, что в номере кто-то есть. Барышня замерла на пороге, судорожно вглядываясь в темноту.
– Кто здесь? – спросила она внезапно охрипшим голосом, прижимая к себе сумочку, которую некоторые психологи не без оснований полагают квинтэссенцией женской личности, а сами женщины иногда рассматривают как своего рода волшебный колодец, откуда в одно мгновение можно извлечь все, что угодно, начиная от помады и заканчивая маленьким дамским пистолетом, который бьет в сердце так же безошибочно, как и женские глазки.
Не получив ответа на свой вопрос, барышня зачем-то задала его снова.
– Кто здесь? – повторила она громче, как будто тот, кто сейчас затаился в темноте, страдал тугоухостью.
Такое поведение, конечно, у людей здравых способно вызвать только усмешку. Если во тьме затаился преступник, он затаился там не случайно, затаился потому, что не хочет быть узнанным, и спрашивать у него, кто он такой, дело совершенно бессмысленное и даже, воля ваша, просто дурацкое.
В таких случаях, если вы барышня робкая, правильнее всего выскочить из номера в коридор и начать кричать во весь голос, обращаясь за помощью к окружающим. Некоторые полагают, что в таких случаях лучше всего кричать «Пожар!», поскольку огненное бедствие касается всех абсолютно и должно взволновать самую равнодушную аудиторию. Впрочем, опыт подсказывает, что и просто крик «Помогите!» оказывается вполне достаточным, чтобы на него отозвался какой-нибудь случайный Дон-Кихот, который выглянет из своего номера только затем, чтобы получить пулю в лоб от случайного грабителя.
Барышни решительные, наоборот, предпочитают смотреть в лицо опасности. Они выхватывают из сумочки оружие, включают свет и выводят врага на чистую воду – в том случае, разумеется, если у них есть в запасе заряженный револьвер, а не одна только пилочка для ногтей.
Очевидно, наша брюнетка еще не решила толком, к какому типу барышень следует ее отнести, поэтому медлила. Впрочем, оцепенение ее продолжалось недолго, потому что из темноты раздался приятный мужской баритон:
– Прошу вас, Мони́к, заходите и будьте как дома…
Брюнетка, которую невидимый гость как раз и называл Моник, решительно щелкнула выключателем. Прямо посреди комнаты на мягком кресле кофейного цвета сидел Нестор Васильевич Загорский.
– Господи, Загорский! – воскликнула Моник, всплеснув руками и закрывая за собой дверь. – Только тебя здесь не хватало.
– Меня здесь действительно не хватало, – отвечал Нестор Васильевич, – однако теперь я здесь, и, смею надеяться, своим появлением очень быстро восстановлю мировую гармонию.
– Что тебе надо? – без обиняков спросила у него Моник.
– Я ищу одну девушку, – отвечал Загорский. – Судя по всему, она профессионалка. А ты здесь давно и наверняка знаешь всех здешних барышень.
Хозяйка номера дернула плечиком и отвечала, что вопрос звучит оскорбительно – никакие барышни ее не интересуют.
– Я думаю, тебе интересно будет узнать, что я помирился с Обществом морских купален и действую сейчас по их поручению, – многозначительно продолжал действительный статский советник. – И, если ты поможешь мне, ты поможешь истинным хозяевам города. А если не поможешь – встанешь у них поперек дороги. А они этого очень не любят.
Моник топнула ножкой.
– Вот черт, – сказала она. – Как ты вообще меня нашел?
Но Загорский не посчитал нужным отвечать на этот вопрос, справедливо сочтя, что к делу он не имеет никакого отношения. Впрочем, найти Моник не составляло никакого труда: когда они виделись последний раз, она тоже жила в «Де Слав».
– Барышню, которая меня интересует, зовут мадемуазель Дюпре, – продолжал действительный статский советник. – Правда, я не уверен, что это ее настоящее имя.
Услышав фамилию Дюпре, Моник вздрогнула.
– Ага, – сказал Загорский, – похоже, ты ее знаешь…
Моник безразлично пожала плечами: с чего он взял? Фамилию эту она слышит впервые…
– Лжешь, – сказал Загорский, который внимательно за ней наблюдал. – Ты явно что-то слышала про мадемуазель Дюпре.
На лице у Моник установилось выражение оскорбленной добродетели. Как он смеет обвинять ее во лжи?! Ее, которая никогда никому не лгала…
– Вот как? – удивился Загорский.
Да, она никогда никому не лгала. Ну, если не считать совсем уж раннего детства… Может быть, пару раз в юности… Ну, и еще несколько незначительных случаев, уже во взрослом возрасте. А так – никогда и никому.
– И все-таки сейчас ты соврала, – уверенно сказал действительный статский советник.
На губах ее заиграла презрительная улыбка: с какой стати он решил, что она врет?
Все очень просто, отвечал Загорский. Пока разговор не дошел до мадемуазель
