Лора Роулэнд - Путь предателя
— Ваш сын потерял много крови, — сказал он Нирину. — Чтобы выжить, ему нужно восполнить потерю. Вы должны найти мне собаку.
После перевода послышались подозрительные вопросы: все хотели знать, не собирается Хюйгенс нарушить эдикт об охране собак, их странный закон, ставящий жизнь животного выше человеческой.
— У меня нет времени объяснять, — нетерпеливо бросил Хюйгенс. — Найдите собаку, или юноша умрет.
Стражники выбежали за дверь. Хюйгенс, Нирин и переводчик стояли вокруг раненого. Переведя взгляд со смертельно бледного лица молодого человека на мрачное лицо отца, Хюйгенс испытал страх. Вдруг японцы из мести убьют его, если он не поправит ущерб, нанесенный его соплеменниками? За страхом забрезжила надежда освободиться от жизни, которая хуже смерти…
На то, что стало следствием его столкновения с Тульпом, набрел Ян Спаен. Но несмотря на пережитое, они не встречались больше вплоть до того времени, когда жизнь Хюйгенса кардинально изменилась.
Инцидент с Тульпом потряс его до глубины души. Опасаясь прибытия полиции, Хюйгенс спрятался у себя в комнате. Он физически страдал от страха и чувства вины, а еще ждал, что Спаен что-нибудь от него потребует. Но когда прошло несколько недель и ничего не случилось, Хюйгенс поверил в то, что избежал наказания. Ему давался еще один шанс.
Следующие двадцать лет он искупал грех. Уйдя из банды, Хюйгенс бросил пить, взялся за учебу и закончил университет лучшим в своей группе. Он получил почетную должность профессора в Лейденском университете; преподавал в Риме и Париже. В своей частной клинике Хюйгенс лечил как именитых горожан, так и бедняков в качестве благотворительности. Он женился на Юдит, богатой девице, которую выбрал ему отец, и всем сердцем полюбил ее. С течением времени Хюйгенс все реже вспоминал о совершенном им зле и о человеке, который знал о нем.
Однажды, находясь на медицинской конференции в Амстердаме, Хюйгенс вышел из лекционного зала с группой коллег и, остановившись в вестибюле, увидел призрак из прошлого. Его охватил ужас. Он замер.
Ян Спаен улыбнулся.
— Вы только что прочли блестящую лекцию, доктор Николас Хюйгенс, — сказал он.
Его лицо было по-прежнему красивым, тело сильным, волосы, как и раньше, отдавали золотом, в глазах светились отвага и ум. Хюйгенс где угодно узнал бы его. Теперь же, услышав, что Спаен назвал его имя и звание, он пришел в ужас: Спаен в тот давний день не имел представления, кто перед ним, но теперь знал это точно. И Хюйгенс понял, что Спаен наконец пришел получить свой должок.
— После стольких лет у нас есть о чем поговорить. — Спаен вывел доктора на пустынную улицу. — Я торговец в Ост-Индской компании, нахожусь в городе, пока мой корабль снова не отправится в плавание. В своей команде я хотел бы иметь хорошего медика. Из вашей лекции я сделал вывод, что вы специалист по травмам и тропическим болезням. Что вы об этом думаете?
Хюйгенса охватило жуткое чувство. Ему показалось, что невидимый поток уносит все и всех, кто ему дорог.
— Но я не могу идти в море, — возразил он. — Моя работа, семья…
— «Гертье» уходит к Пряным островам на следующей неделе, — сказал Спаен. — Тогда и увидимся.
Хюйгенсу оставалось только подчиниться. Если то, что знает о нем Спаен, станет достоянием общества, он погибнет. Несмотря на протесты родных и коллег, он оставил преподавательскую работу и закрыл клинику. Опасаясь потерять любовь и уважение близких, Хюйгенс убедил их, что в нем внезапно вспыхнула страсть к путешествиям. В холодный серый день отплытия он махал с палубы быстро уменьшавшимся фигуркам жены и сына.
— Я скоро вернусь! — крикнул он, надеясь, что ему как-нибудь удастся избавиться от власти Спаена.
Жизнь в море была хуже, чем представлял себе Хюйгенс: штормы, пираты, гнилая пища, болезни, постоянная угроза бунта, бессчетные несчастные случаи, калечившие и убивавшие моряков, частые военные столкновения. Однако Ян Спаен процветал, несмотря на опасности, в обществе людей, служивших ему против воли. День за днем Хюйгенс терпел его бесконечные разговоры во время трапез, кипя от возмущения. Спустя два года один голландский путешественник доставил ему известие, что Юдит умерла во время эпидемии. Петер, его обожаемый, умственно отсталый сын, был помещен в убогий лейденский приют для умалишенных и вскоре после этого скончался. Будь Хюйгенс там, он предотвратил бы эти трагедии! Его ненависть к Спаену усиливалась. Разве он не искупил грех тем, что коренным образом изменил жизнь и исцелял страждущих? Профессиональная этика запрещала ему лишать человека жизни; и все же Хюйгенс мечтал убить Спаена. Невыносимое мучение от того, что они вместе заточены на Дэсиме, довело его до отчаяния…
Громкий лай за окном возвестил о возвращении стражников. Они втащили на веревке в хирургический кабинет игривого черного пса.
— Привяжите собаку во дворе. Потом подождите здесь, — сказал Хюйгенс.
Услышав перевод, стражники повиновались. Доктор Хюйгенс один вышел во двор, держа в руках дубинку и скальпель. Пес присел и поджал хвост.
— Господи, прости меня, — прошептал Хюйгенс.
Один сильный удар по черепу, и собака упала замертво; несколько быстрых надрезов скальпелем, и у него в руках оказалась длинная белая вена, по которой бежала теплая кровь. Он быстро вернулся в кабинет и промыл вену в ведре с водой.
— Сядьте на стол, — сказал он Нирину, — и закатайте рукав; я перелью немного вашей крови сыну.
Встревоженный Нирин сделал, однако, то, что сказал ему переводчик. Хюйгенс достал из своего набора инструментов две канюли: крошечные серебряные трубки — у каждой один конец был сужен, а другой срезан под углом и заточен. Он молился, чтобы операция прошла успешно. Переливание донорской крови пострадавшему от ближайшего родственника увеличивало шансы на успех, но если одни пациенты выздоравливали и процветали, другие умирали.
Хюйгенс помял пальцами холодную, безжизненную руку юноши и нашел вену. Когда он проткнул ее канюлей, молодой человек даже не дернулся. Хюйгенс повернулся к Нирину.
Офицер смело протянул свою руку. Он поморщился, когда канюля вошла в его тело; через нее засочилась кровь. Хюйгенс надел один конец мягкой собачьей вены на выступающую суженную часть канюли. Другой конец присоединил к канюле, торчавшей из руки юноши.
— Разожмите и сожмите кулак. — Он показал Нирину, как это делается.
Собачья вена стала красной, когда по ней побежала кровь. Со двора доносились голоса стражников. Они вышли, чтобы спрятать труп собаки — еще одна из многих дэсимских тайн. Хирургическая операция проходила в напряженном молчании. Нирин смотрел на лицо сына. Хюйгенс почувствовал, что пульс на шее юноши становится все отчетливее. Кожа приобрела нормальный цвет; глаза открылись.
— Отец, — прошептал он.
Жесткие черты лица Нирина смягчились; он прикоснулся к щеке сына. Переводчик захлопал в ладоши. В это мгновение Хюйгенс испытал восторг, который всегда охватывал его, когда удавалось спасти чью-то жизнь.
Затем страх и подавленное настроение вернулись. Даже медицинские чудеса не могли возместить то, чего он лишился, поступив в Ост-Индскую компанию. Смерть Спаена не вернет того, что ушло навсегда, не уменьшит ненависть, которую Хюйгенс по-прежнему питал к нему. Если следователь Сано узнает правду о Хюйгенсе, он больше не станет искать убийцу Яна Спаена.
Глава 27
Задернутый завесой дождя пейзаж Нагасаки окружал Хирату, когда он шел по мокрым улицам, по грязным переулкам, спускался по скользким ступеням. Замерзший и уставший, он мечтал о горячей ванне, еде и постели. Но у него не было денег, и ему приходилось все время идти, чтобы его не схватили солдаты, которые продолжали прочесывать город, разыскивая Хирату, несмотря на угрозу войны.
Прошлой ночью, охотясь на контрабандистов, он услышал шум в бухте и вернулся как раз в тот момент, когда полиция арестовала Сано и Киёси. Потом портовые полицейские погнались за ним. Позже к погоне присоединились другие солдаты. Всю ночь Хирата бегал по лесам, взбирался на горы, ползал по полям, переправлялся через речки, пытаясь скрыться. Если его поймают, кто спасет Сано? К рассвету изможденный до крайности, Хирата передохнул час на дереве. Но сон не принес успокоения, так как ему снились его бывший наставник, засада в чайном домике и его трусливое бегство, после которого он получил второй шанс доказать, что достоин быть самураем.
Хирата пробрался в город сразу после того, как открылись ворота. Теперь Хирата радовался тому, что на нем одежда, в которой он чувствовал себя удобнее всего: его старая форма досина, состоящая из короткого кимоно, узких хлопчатобумажных штанов, соломенной шляпы, короткого меча и дзиттэ. Пока Хирата скрывает лицо, он вполне может сойти за нагасакского полицейского. До сих пор одежда служила именно этой цели.
