Дэвид Дикинсон - Смерть в адвокатской мантии
Пауэрскорт помолчал. С лестницы послышался довольно громкий топот не одной пары башмаков. Джек Бичем быстро взглянул на детектива. Бартон Сомервилл не отреагировал на шум. Должно быть, он глубоко задумался.
— Вы лучше меня знаете, господин казначей, — почтительно улыбнулся Пауэрскорт, — что, выстраивая линию защиты, адвокаты нередко апеллируют к фактам и свидетельствам, которые на первый взгляд довольно далеки от разбираемого дела. Указывая на это, сторона обвинения, как правило, заявляет протест, но судья чаще всего позволяет адвокату продолжить, надеясь, что защита докажет уместность своих доводов. Я поступлю так же. То, что вы сейчас услышите, может показаться вам не относящимся к сути дела, но мы с коллегой, — кивнул детектив в сторону Бичема, — уверены в обратном. Полный глубочайшего почтения к той профессиональной среде, где мне выпало проводить данное расследование, я хотел бы вызвать нескольких свидетелей. Вас, господин казначей, немало удивит, что все эти люди давно скончались. Еще более удивительно, что кое-кто из них находится рядом с нами.
Пауэрскорт встал и отошел к дальней стене.
— Мой первый свидетель, — гордо объявил он, — представлен кистью сэра Томаса Лоуренса. — Детектив указал на парадный портрет строгого судьи в красной мантии, которая делала его похожим на кардинала. Судья этот неприязненно разглядывал длинный исписанный лист, видимо завещание или какой-то другой юридический документ. За его спиной два высоких георгианских окна открывали вид на Темзу. — Перед нами мистер Джастис Уоллес, когда-то занимавший пост казначея и главы Куинз-Инн, корпорации, которой ныне руководит господин казначей Сомервилл. И документ сэр Уоллес изучает в том самом помещении, где мы сейчас находимся.
Вернувшись к своему месту, Пауэрскорт достал из принесенной пачки несколько листов.
— Этот знаменитый судья — представитель благородного семейства из Дорсета. Один из его братьев стал членом кабинета министров, другой — адмиралом. Мистер Уоллес дожил до глубокой старости. В своем завещании от 1824 года он оставил огромную сумму семье… — чтобы не ошибиться, детектив еще раз заглянул в свои записи, — и десять тысяч фунтов Куинз-Инн — для малообеспеченных юристов и служащих своей корпорации. Щедрый дар. Согласно оценке Английского банка, его сегодняшняя стоимость составляет около трехсот тысяч.
При упоминании Английского банка Сомервилл кинул на детектива острый взгляд.
— Воля покойного, надо полагать, строго исполнялась. Так, например, в документах тридцатилетней давности — когда вы, господин казначей, еще не руководили Куинзом — указаны различные выплаты из фонда Уоллеса. Но сейчас таких выплат нет. Наследный дар Уоллеса растворился, уйдя на общие счета Куинза. И, говоря об общих счетах, я не имею в виду расходы на аренду земли, содержание зданий, жалованье прислуге и прочие подобные траты, которые, кстати, полностью покрываются взносами адвокатских контор. Я говорю об особых, так называемых «казначейских» счетах, находящихся исключительно в ведении хозяина этого кабинета. Сотни тысяч Уоллеса были переведены туда и по сей день там остаются.
Пауэрскорт подошел к другому портрету:
— Теперь прошу взглянуть на этого джентльмена. Бенджамин Рокленд — не судья и не казначей, но также один из бенчеров Куинза. В свое время он был известным адвокатом, к нему часто обращались поверенные, и история Куинза свидетельствует о его редкостно участливом отношении к молодежи. По его завещанию 1785 года четыре тысячи фунтов предназначались на жилье, питание, экипировку и обучение неимущих студентов корпорации. Завещатель хотел дать беднякам те же возможности, что имел сам. Снова обратившись к оценкам Английского банка, мы узнаем, что те четыре тысячи сегодня составляют двести тысяч. На одни только проценты от этого капитала можно содержать множество учащихся. Но сколько студентов получает сегодня в Куинзе стипендии Рокленда? Ни одного. А тридцать лет назад их было немало. Значит, и эти деньги, вместо того чтобы использоваться согласно воле завещателя, оказались на счетах казначея.
Вспомните также полотно, украшающее парадный зал Куинза. Многие люди приезжают издалека, чтобы увидеть шедевр Рубенса «Суд Париса», посвященный судебному решению, ставшему причиной Троянской войны. Увы, никто еще не создал полотна о двух наших современницах, двух леди, тщетно искавших справедливости в любви к одному обаятельному джентльмену. Однако меня сейчас не интересует ни сюжет знаменитого полотна Рубенса, ни его талант, ни даже то, что три богини на холсте одеты еще более скудно, нежели Кэтрин Кавендиш в ее бытность танцовщицей мюзик-холла. Меня гораздо больше интересует состоявшаяся двенадцать лет назад покупка этого произведения. Хорошо знакомая вам, господин казначей, табличка под рамой гласит, что шедевр приобретен на щедрые пожертвования бенчеров и благодетелей. Увы, это не совсем так.
Со всеми комиссионными и налогами полотно стоило около четырнадцати тысяч фунтов. Ровно столько, сколько умерший за год до его покупки бенчер Джосайя Суонтон завещал на пенсии своим коллегам-адвокатам, вынужденным оставить работу вследствие увечья или тяжкой болезни. Никаких сведений о подобного рода выплатах мне найти не удалось, хотя местный священник заверил меня, что как минимум четыре человека имеют право получать такую пенсию, и все четверо влачат крайне жалкое существование. Драгоценное полотно Рубенса оплачено их страданиями и нищетой. Что ж, в отличие от денег, оказавшихся на счетах казначея, эти хотя бы потрачены на шедевр, которым могут любоваться все.
Горько усмехнувшись, Пауэрскорт посмотрел прямо в глаза Сомервиллу:
— Я мог бы продолжать еще долго, господин казначей. Примеров в моих записях более чем достаточно. И везде одно и то же: богатые грабят бедных. Деньги, завещанные на то, чтобы облегчить положение несчастных инвалидов или дать возможность юношам из малообеспеченных семей получить образование, захватили солидные и уже немолодые джентльмены, разбогатевшие так, как большинству лондонцев и не снилось. Юристов, оставшихся без средств, и парнишек с бедных окраин лишила предназначенной им помощи извечная людская алчность. Ваша алчность, господин казначей. Вы мошеннически присвоили дары ваших предшественников, и это позор для вашей корпорации и всего вашего сословия. Недаром карикатуристы так любят изображать именно адвокатов — жадных крючкотворов, охочих лишь до жирного угощения и баснословных гонораров. Нарисую грубую схему того, как и для чего вы крали эти деньги. По уставу казначей переизбирается советом бенчеров каждые пять лет. Судя по всему, вы начали свою преступную деятельность более двадцати лет назад, когда подошел к концу ваш первый срок на посту казначея. Члены совета получили от вас некие суммы, и вас переизбрали. Однако в следующий раз награду за лояльность нужно было сделать более убедительной. И вы нашли способ изыскать на это средства. По моим подсчетам, основанным на данных Английского банка, каждый бенчер Куинза, еще двадцать пять лет назад не получавший за свое почетное звание ни пенни, сегодня имеет дополнительный годовой доход в десять-пятнадцать тысяч фунтов. Каждый! И практически ни за что. Это напоминает мне синекуры, с которыми так яростно боролся Уильям Питт Младший[48]. Ведь общая сумма завещанных Куинзу и присвоенных вами капиталов на сегодняшний день приближается к двадцати миллионам фунтов.
Пауэрскорт замолчал. Старший инспектор продолжал строчить в своем блокноте. У Сомервилла был такой вид, будто он готов перепрыгнуть через стол и прихлопнуть детектива на месте.
— И что? Это все, что у вас есть? — прошипел казначей. — Да кто вы такие? Третьесортный ирландский лордик и какой-то бывший констебль!
Сомервилл стукнул кулаком по столу. Пауэрскорт спокойно смотрел на него.
— Нет, господин казначей. Не все. У нас имеется еще кое-что, и мы порадуем вас продолжением. До сих пор речь шла о финансах. Пришло время сказать об убийствах. Убийствах Александра Донтси и Вудфорда Стюарта. Стюарт стал бенчером за два месяца до Донтси. Эти двое были очень дружны. Они не раз вместе выступали на процессах о крупных аферах и хищениях. Донтси был одним из немногих адвокатов, чей острый ум ценили в финансовых кругах Сити; с его смертью обвинение на процессе Панкноула много потеряло. Короче говоря, Донтси прекрасно разбирался в учетной документации. Я уверен, что он обнаружил ряд нарушений в системе денежных операций Куинза. Он говорил жене о том, что его беспокоят счета, он сказал коллеге, что бухгалтерия ведется «не по правилам». Незадолго до своей смерти Донтси навестил бывшего эконома Куинза и поинтересовался стипендиями неимущим студентам. Он явно шел по следу. А за несколько дней до смерти Донтси встречался с вами, господин казначей. Он приходил к вам вместе со Стюартом и, как я полагаю, угрожал предать ваши махинации огласке. У Александра Донтси были свои слабости, но недостатком смелости он не страдал. Ваш гнев, ваш крик не произвели на него впечатления. И тогда вы его убили. А Вудфорда Стюарта, которого не было на банкете, вы застрелили позже. По-видимому, спрятали его труп в своих личных апартаментах этажом выше, а потом ночью перенесли к церкви в Темпле. Я говорил сегодня о первом, втором, третьем, четвертом подозреваемом. Вы, господин казначей, — пятый. И я пришел к выводу, что те четверо невиновны. Единственный убийца — вы.
