Антон Чижъ - Камуфлет
— Каких тайн?! Это чистая техника, не более!
— Ну, давайте еще разок попробуем. Хотите?
— Я опустошен, я без сил, у меня больше нет воли!
Мсье Жарко рухнул на стул и жестом провинциального трагика уткнул в лоб растопыренную пятерню наподобие рогов лося. Аристарх Петрович неодобрительно хмыкнул, сам же прикинул: не пора ли налить эмоциональной натуре успокоительного? Но постеснялся.
— Хотите, познакомлю с методиками лечения мужеложества при помощи тока? Это любопытно! — ласково предложил он.
— При чем тут мужеложество?! Я на краю гибели! Это катастрофа! Зачем я только вернулся в эту ужасную страну?!
Последние сомнения отпали. Доктор Звягинцев поставил очевидный диагноз: психопатический истероид с манией величия. Месячный курс лечения, сорок рублей, возможен благоприятный результат. Но что делать с больным сейчас?
Пришлось использовать радикальный метод. Из стеклянного шкафчика явилась темная бутылочка с грозным ярлычком «Особо ядовито». Янтарная жидкость с ароматом отменной выдержки разлилась в две мензурки и после непродолжительных уговоров принята вовнутрь. Лекарство подействовало как нельзя лучше. Андрей Иванович успокоился.
— Позвольте порассуждать вслух? — Доктор Звягинцев опять разлил «яду» и пригласил насладиться. — Итак, я не могу вспомнить второго визитера. Если отложить гипноз и воспользоваться логикой, возможно очень простое объяснение.
Мсье опрокинул мензурку, занюхал донышком и мрачно спросил:
— Ну, и какое?
— Никакого спутника не было. Вы искали в моей голове воспоминание, которого там нет. Вот и все!
— Нет, этот фокус я бы разглядел.
— Жаль, была надежда… Знаете, что любопытно? Я действительно помню, что был кто-то, даже помню, что он расплатился…
— Прощу прощения, сколько берете за прием?
Тут Аристарх Петрович как-то странно посмотрел на гипнотическую знаменитость, ничего не говоря, бросился к столу, принялся рыться в ящиках и с победным криком выудил помятую бумажку. Квиточек оказался банковским чеком Азовско-Донского банка на двадцать пять рублей. Подпись владельца была хоть и затейливой, но читаемой. Разглядывая ее под лупой, Звягинцев разошелся с Жарко лишь в одной букве. Один читал: «Верс», а другой настаивал, что написано совсем иное, а именно: «Берс».
Августа 9 дня, около пяти, +18 °C
Набережная реки Фонтанки у Министерства внутренних дел
Он упрямо смотрел в небо. Первые облачка осени отражались в остекленевших зрачках и плыли дальше. Со всех сторон сбегались зеваки.
Подоспевшему городовому пришлось разгонять толпу человек в десять, не меньше.
Лебедев пощупал на шее пульс и даже не стал открывать походный саквояж.
— Предполагали такой конец? — глухо спросил он.
Родион Георгиевич печально признал, что совершил непоправимую ошибку. Марионетка, растерзанная в пыли мостовой, уничтожила весь план. Таинственный убийца, до которого остался шаг, выскользнул опять. Неужели из списка содалов можно вычеркивать еще одного?
— Дело окончено, — уверенно спросил ротмистр.
Ванзаров глянул на погибшего любителя уголовных романчиков и ответил без тени сомнения:
— Нет, Мечислав Николаевич, все только начинается…
В подтверждение последовали срочные распоряжения: вызвать медицинскую карету, положить в нее тело, но в морг не отправлять. А еще дать срочный запрос в Министерство иностранных дел.
Поручение нашлось и для Лебедева, уже раскурившего заветную сигарку:
— Аполлон Георгиевич, попрофу вас прогуляться в Публичную библиотеку…
— А может, кликнуть духовидца, чтоб поискать мстительного покойника в мистических чертогах? — Столб ядовитого дыма испортил воздух набережной, даже зеваки стали оглядываться.
— Приведение ловить бесполезно. Так что — в библиотеку…
— Почитать романчики Антона Чижа? — Еще одно вонючее облако отогнало прочь самых хилых любителей уличных происшествий.
— Загляните в гербовник российского дворянства и «Бирюзовую книгу», выясните все о роде Одоленских.
— Что будете делать вы? — наконец встревожился Лебедев.
Родион Георгиевич решительно подбил ус:
— Навефу преданного друга моей семьи.
Августа 9 дня, половина шестого, +18 °C
Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, Набережная реки Мойки, 12
Модль как раз перекусывал на рабочем месте, когда дверь распахнулась и двое плечистых санитаров втащили носилки, покрытые простынею. Следом вбежал господин в помятом костюме и с растопыренными усами. Он бесцеремонно приказал поставить поклажу прямо на столик для совещаний. Жандарм от удивления застыл с подстаканником в одной, а бутербродом с говядиной в другой руке.
— Приятнейфего аппетита, господин ротмистр, — весело крикнул гость. — Надеюсь, не опоздал? А я с гостинчиком, как раз к полдничку!
И он решительно сдернул простыню. Открылось изуродованное тело, перемазанное бурым пометом, какой образует дорожная пыль с кровью. Голова трупа вывернулась назад, так что предстал разбитый затылок в клочках волос.
— Фо эфо? — выдавил Модль с полным ртом.
— А это, изволите знать, ответ на все вопросы! А будет мало, так я добавлю.
Зарвавшийся гость швырнул на стол ротмистру стопку исписанных листов.
Не давая ему опомниться, Родион Георгиевич представил заслуги коллежского асессора.
Кое-как дожевывая мясо, Модль слушал, как некий Берс захотел прибрать несметные богатства князя Одоленского. Для этого нашел незаконнорожденного племянника князя, переписали на него состояние. Затем юноша отдал наследство обществу «Первая кровь», а на самом деле Берсу, и был благополучно убит. После чего расчленен. Далее Берс решил запутать дело, чтобы и концов не найти. Он стал возить «чурку» на извозчиках, гипнотизируя их так, что бы они показали на князя и г-жу Ванзарову. Для усиления подозрений ночью с понедельника на вторник разбросал куски тела по городу.
Обычная уголовщина, не более. Все показания запротоколированы и даны в присутствии двух свидетелей. Снятие гипнотического влияния проведено профессором парижского университета мсье Жарко. Также был предъявлен уцелевший клочок с подписью Берса — изобличающая улика.
— Вафе задание полностью выполнено: преступник найден, содалы разоблачены, тайное обфество рассеяно, супруга моя невиновна. Думаю, спектакль в сарае дачи с куриной кровью и купленным топором в расчет принимать не будете. Ленского убивали спермой, а потом рвали взрывчатками. Это доказано и запротоколировано экспертом Лебедевым.
Модль взял жирными пальцами протоколы, кое-как поглядел и сложил аккуратно в папочку. А главную улику бережно смахнул в конверт.
— Мы в вас не ошиблись. Заслужили награду. Чего желаете? — глухо спросил он.
— Немедленно отпустите мою жену и кухарку, — нажимая на каждое слово, проговорил Ванзаров. Ежели бы он кричал или топал ногами, ротмистр наверняка нашел бы тысячу причин, чтобы задержать арестанток.
Но спокойный тон коллежского советника показался хуже угрозы.
Ротмистр вынул штатный бланк, быстро заполнил и передал через стол.
— Забыли кое-что ефе, сударь, — вежливо напомнил Родион Георгиевич, даже руки не протянув.
В ящике стола офицера «охранки» браунинг не запылился. Но чиновник сыскной полиции с показным старанием вытер свое второе оружие о рукав и, не простившись, хлопнул дверью.
Августа 9 дня, начало седьмого, +18 °C
Сначала на Мойке, потом на Обводном канале
Калитка распахнулась под ржавый скрип петель всех тюрьм империи. Караульный галантно помог дамам одолеть брус порожка и юркнул обратно. Попыталась Софья Петровна кинуться к мужу, но лишь повисла на руке Глафиры. Тут уж Родион Георгиевич подбежал сам и стиснул обеих. Супруга спрятала лицо на груди его, выплакивая в несвежую сорочку ужас последних суток. А кухарка, как-то сразу постаревшая, целовала плечико «батюшки-голубчика», «сокола нашего ясного» и гладила локоток.
Наконец слезы и охи, всхлипы и жалобы затихли. Семейство уселось в пролетку. Глафира поместилась рядом с извозчиком, а Софья Петровна, схватив мужа за руку, прижалась к нему с такой страстью, какой не бывало с медового месяца.
Ванзаров приказал ехать быстро и обратился к супруге:
— Соня, винить тебя не в чем. Это был не дачный роман, а ловуфка. Причем на меня. Приманкой была ты. Правда такова: человек, который тебе нравился, использовал тебя для своих планов, к тому же он мужеложец. Прости за прямоту.
— Нет, простишь ли ты когда-нибудь, что наговорила я? Виновата и заслужила самую суровую участь! — срывающимся шепотом бормотала Софья Петровна. — Я вас очень люблю, Родион… Вы мой герой…
Да за такие слова обманутый муж немедля простил не только дачный роман, но вообще все обиды, «вольные и невольные», и добавил:
