Виктор Суворов - Контроль

– А Берман?

– Товарищ Сталин устроил учения и потребовал от Бермана любыми способами захватить или нейтрализовать системы связи в Москве. Берман с задачей не справился, и тогда товарищ Сталин снял его с поста Наркома связи. Под Новый год его арестовали, судили и уже расстреляли.

– Кто же теперь будет Наркомом связи?

– Пока нарком не назначен, но руководит связью Пересыпкин.

– Тот самый майор Пересыпкин, который с Берманом ругался?

– Тот самый полковник Пересыпкин. Помяни мое слово, товарищ Сталин назначит его Наркомом связи.

– Полковника наркомом?

– А разве у нас так не бывает? Звание соответствующее товарищ Сталин ему присвоит. Только с товарищами посоветуется… Своим товарищ Сталин не жалеет.

– Нашел товарищ Сталин папку?

– Нашел.

– А «Контроль-блок»?

– За что, думаешь, тебе второй орден?

– А папки на тебя я все сожгла в паровозной топке.

– Знаю. Но все сначала запомнила, а потом Сталину рассказала.

– Не может такого быть.

– Может. Все запомнила. Все доложила.

– Я болтала, а он записывал?

– Знаешь, нет. У него есть записная книжка. А еще у него есть коричневая тетрадка, в которую он записывает неизвестно что. Он ее никому не показывает. Но на этот раз он не записывал ни в записную книжку, ни в тетрадку. Он может вполне обходиться без тетрадки и записной книжки: память у него, как у тебя. Может, на всю страну вас двое таких. Ты ему страницу за страницей выкладывала, он сидел и слушал. Как с магнитофона на магнитофон информация переписывалась. Иногда товарищ Сталин меня звал, чтоб и я послушал.

– Ты меня. Дракон, прости. В бреду.

– В бреду-то в бреду. Но только ему и рассказала, ни мне, ни докторам рассказывать не стала. Ему ты рассказала потому, что у тебя еще до бреда такое намерение было.

– Правильно, Дракон, было.

– Он тебя за это особо благодарить будет. Но и мне в конечном итоге это не повредило. Чем больше он про меня знает, тем легче ему меня контролировать. Тем больше у него ко мне доверия.

– Я это понимала. Потому все запомнила и ему рассказала.

– Знаешь, что товарищ Сталин для тебя сделал?

– Не знаю.

– Он приказал сейф, в котором Бочаров «Контроль-блок» держал, тебе подарить.

– И где он сейчас?

– Его вычистили, выкрасили и отвезли в Жигули. В подземном городе у тебя персональные апартаменты. Вот туда сейф и поставили. Ты в бреду сейф вспоминала как человека живого и просила товарища Сталина тебе его подарить. Товарищ Сталин – человек добрый. Приказал немедленно твое желание исполнить. Это, конечно, не все. Добыв «Контроль-блок», ты спасла всех нас. Не только он тебе благодарен, но и я персонально. Проси что хочешь.

Проси что хочешь.

Что же она хочет?

Проснулась Настя среди ночи. Бушует море за окном, терзает ветер пальмовые ветви, гремит железо на крыше, а ее вопрос поразил: что же она хочет в этой жизни? Никогда она над этим не думала. Ничего ей не надо. Денег не надо. Зачем деньги? Квартира тоже не нужна. Счастлив тот, кто все потерять не боится. А не боится тот, у кого терять нечего. Ей нечего терять, все ее достояние в одном солдатском вещмешке помещается. Ордена? Два их у нее. Самых высших. Хороший пистолет? Хороший – это «Лахти». Тяжел для нее «Лахти». А если не «Лахти», то «Люгер». Вот он рядом лежит.

Проси что хочешь.

Холованов все что угодно достанет. Что угодно сделает. В крайнем случае, если сам не сможет, Сталину скажет. А уж товарищ Сталин…

Так что же ей надо? Для полного счастья? Даже развеселилась она. Сотни миллионов людей днем и ночью о чем-то мечтают. Всем чего-то хочется. Сколько ни имей, всегда мечта опережает действительность, и нам снова чего-то хочется. Каждый курсант хочет быть лейтенантом. Но как только стал лейтенантом, сразу хочется быть старшим лейтенантом. Каждому капитану хочется быть майором, а каждому майору – полковником. Каждый, у кого сто тысяч долларов, мечтает о миллионе, а каждый, у кого миллион, мечтает о десяти. А Насте мечтать не надо. Нужно просто сказать: хочу. Просто надо назвать, что именно хочешь. Хочешь героем стать, завтра во всех газетах будет указ: «За выполнение ответственного правительственного задания, за мужество, отвагу и героизм…» Можно попросить звание комбрига: комбриг Стрелецкая, ромбик в петлицах. У американцев это называется бригадный генерал, а у нас нет генералов, у нас – комбриг. Тот же ромбик может означать старшего майора государственной безопасности Анастасию Стрелецкую. А можно сказать: устала я, товарищ Сталин, хочу уединиться, хочу виллу в Рио-де-Жанейро, с большим бассейном, с видом на океан, не хочу длинных черных машин, хочу длинные белые, открытый счет в «Кредит Сюисс»… Болтать я не буду, вы всегда можете опубликовать в мировой печати снимки соответствующие… Хочу жить тихо, мирно и наслаждаться. Позволит ли Сталин? Позволит. Она ведь ему всю империю спасла и власть его спасла, власть самого сильного, самого богатого человека в двадцатом веке… Товарищ Сталин может дать ей все, кроме бессмертия. Не мало ли в этой ситуации просить открытый счет и мраморную виллу? Что же тогда просить, если можно получить ВСЕ?

В далеком детстве читала Настя «Остров сокровищ»: множество приключений и в конце герои получают несметные сокровища. Тогда Настя спросила себя, а почему Роберт Стивенсон не стал писать книжку дальше. И ответила себе: потому, что дальше неинтересно. С того времени замечать стала, что все интересные книги и фильмы про то, как люди что-то ищут, чего-то добиваются. А как нашли, то и фильму конец, и книжке. Дальше ничего интересного. Удивило это Настю, и тогда она обратилась к своим любимым книжкам раннего детства, к тем, которые читала еще до «Острова сокровищ». Та же картина: Иван-царевич (или Иван-дурак) ищет золотые яблоки, Жар-птицу, Василису Прекрасную (или Премудрую). Все это ужасно интересно. А как нашел, так и сказке конец. Дальше неинтересно.

Выходит, что жизнь у людей счастливая и интересная только до тех пор, пока им чего-то не хватает, пока им чего-то хочется, пока они за чем-то гонятся и что-то ищут.

Но может быть вообще в жизни такой момент, когда мы получим все, за чем гонимся, и готовы воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»… и отдать душу дьяволу? И если в образе товарища Сталина живет дьявол, то разве она уже не отдала ему свою душу? И, может, уже был в ее жизни момент счастья, выше которого не может быть ничего?

Он был.

Был момент счастья. Конечно, был. И не один. Если можно было бы соткать всю жизнь только из таких мгновений. Из мгновений обладания властью. Абсолютной и беспредельной властью. Ничего другого ей не надо. Не надо ромбик в петлицы. Не надо золотую геройскую звездочку. Не надо славы и почестей. Не надо мраморной виллы и длинных белых машин, не надо бездонного счета. Она останется скромным незаметным винтиком власти.

Власть!

Вот только теперь поняла Настя, почему Сталин не вешает себе на шею бриллиантовые звезды. У нормального человека есть дом, семья, увлечения и мечты. А у Сталина нет ничего. Ничего, кроме власти. Любая женщина доступна ему, но нет этих женщин рядом с ним. Он может нацепить на себя любые награды, но он не носит наград. Ему ничего не нужно: у него есть ВЛАСТЬ. Власть над людьми, власть над жизнью и – смертью каждого. Власть его бесконечна, безгранична, беспредельна.

И Настя прикасалась к этой власти. И наслаждалась ею.

Жрецы в древнем Египте знали толк в жизни: у них все было подчинено служению власти. Настя будет спокойной и холодной жрицей абсолютной власти. Ей не нужны квартиры и наряды, ей не нужны машины и деньги.

Люди, идущие во власть, в большинстве своем не понимают вкуса власти. Они идут во власть ради славы, ради богатства, почестей и жизненных удобств. Они идут во власть в надежде повесить на себя ленты и звезды, завести гаремы, построить дворцы, одеться в роскошные наряды. Такие люди не держатся долго на вершинах. Робеспьер проиграл потому, что его повлекло к славе и почестям. Его повлекло на чисто внешние и побочные проявления власти.

Только немногие идут во власть ради самой власти, понимая ее вкус без примесей. Настя знает только одного человека в мире, который понял вкус власти до конца. Он ходит в сапогах, в солдатской шинели, в зеленом картузе. Ему не надо разбавлять власть наградами и титулами. Он пьет ее неразбавленной.

Повернулась Жар-птица на горячей подушке и поняла, что ей для счастья ничего не надо. Она счастлива.

Был дивный весенний расстрел.

Тропинки в подмосковном лесу пропахли весной. И яма расстрельная не зимняя уже, но весенняя, весной благоухающая. Люблю раннюю весну в Подмосковье. Люблю проталины на лесных дорогах. Люблю подснежники, которых мне никогда уже в подмосковных лесах не собирать. А Настя Жар-птица до начала расстрела собрала букет.

Тепловоз «Главспецремстрой» подтянул пять тюремных вагонов. В каждом вагоне – три купе для охраны, одно купе – карцер, шесть купе для врагов народа. В каждом купе – по двенадцать. В вагоне – семьдесят два. В пяти вагонах – триста шестьдесят. Кое-где с перебором заполнены. Да по карцерам злостные враги. Одним словом, четыреста пятьдесят четыре. И восемь человек – ставших на путь исправления, которым на сборе сапог работать и в яме на раскладке тел. Их не поездом, их воронком подвезли. Из Таганки. Их тоже к концу работы – того. Так что – четыреста шестьдесят шесть[1].