Курт Ауст - Судный день

Я вспомнил, что именно на этот полукруг прежде падало кольцо.

– Это ямби аймо, царство мертвых, – пояснила Бигги.

Я постарался запомнить рисунок на бубне, а позже зарисовал его на бумаге и подписал по памяти названия.

– Дед был целителем, вроде доктора, почти как профессор. Он был великим нойдом – все боялись и уважали его. Дед дал мне имя Дан Тья Бьеккай ну-Ахте Ваарри Сирдасуваи, что означает “ночь, когда ветер сдвинул гору”. Дед сказал, что та буря была знамением от нойдегадзе, духов, которые выбирают среди людей тех, кому суждено стать нойдом. Это был знак, что меня нужно обучить умениям нойд. Среди саамов нечасто встретишь женщину-нойду, однако в нашем роду такие рождались с перерывом в несколько поколений. Мне сказали, что в нас есть особый дар нойд. С детства меня учили премудростям нойд, я узнала о целебной силе трав, научилась говорить с божествами и нойдесвоеньи – то есть животными-помощниками… – Бигги взглянула на Томаса, но тот бесстрастно слушал ее рассказ. – Когда я подросла, то узнала, как спрашивать у этих богов совета, научилась видеть вещие сны и стала бывать в… ином мире, – на лице у нее мелькнуло сердитое выражение, но тут же исчезло, словно она отогнала гнев. Спокойно вздохнув, она по очереди оглядела нас. – Не буду утомлять вас подробностями, вы все равно не поймете…

Я кивнул и краем глаза заметил, что Альберт тоже мотнул головой, а вот Томас даже не шелохнулся.

– Приходской священник у нас в деревне никогда в жизни не согласился бы крестить меня под тем именем, что придумал дед, поэтому меня назвали Биргит, а по-саамски Бьеггат, что означает “ветер” или “буря”. Обычно меня называли Бигги. Я все это рассказываю, потому что имя мое в какой-то степени определило и судьбу. Сначала мое предназначение, ремесло нойды, а затем и мой характер, особенности моей души… – Она быстро, но многозначительно посмотрела на меня и продолжила, словно обращаясь ко мне. – У вас для этого есть особое слово – “темперамент”. У меня был темперамент. Бывало… – она развела руками, – я будто… пшшшш! – вспыхивала, как сухие еловые ветки на костре. Как кошка, которой наступили на хвост… или словно гром и молния посреди ясного неба, или нежданный шторм на море. Я и сама не всегда знала, почему так – просто внезапно душа вскипала, и в меня вселялись хора-галес и бьегга-галес. – И Бигги показала на две фигурки с какими-то продолговатыми инструментами в руках. Под этими фигурками была проведена двойная черта. – Это Хора и Бьегга-галес, боги грома и бури. Вот это место – верхний мир. Саамы терпеливо мирились с моим нравом: во-первых, среди моего народа такое случается, а во-вторых, я готовилась стать нойдой и имела связь с духами. А вот норвежцы меня боялись и не любили. Ребенком я приводила норвежских детей в ужас, а когда стала постарше, меня стали избегать взрослые – они сторонились меня, если только не нуждались в лекарской помощи, когда болезнь не оставляла им иного выбора. Совсем как моего деда – великого и могущественного нойда, – меня знали и боялись, когда мне едва исполнилось пятнадцать. Лишь приходской священник Андреас Поулсен не боялся меня. – И задумчиво, но бесстрастно Бигги добавила: – Он меня ненавидел. Он был из тех, кто истово верит в Бога. Он вздумал крестить нас, саамов. Мы ходили в церковь и причащались телом Христовым и его кровью. Нам это казалось чудовищным, и мы молились Саракке, – она показала на фигурку внизу, – Матери-прародительнице – вымаливали прощение за все поступки, к которым вынуждал нас священник. А в церкви мы просили прощения у Бога за то, что молились Саракке… – Она достала деревянную кружку. – Жизнь превратилась в безумный хоровод, – сказала она и торопливо отхлебнула воды, – ох, может, еще кому-то хочется пить?

Бигги оглядела нас, но мы покачали головой. Женщина отставила кружку и вернулась к своему рассказу:

– Приходской священник потребовал, чтобы я бросила ремесло нойды. Он даже начал учить саамский, чтобы подслушивать нас и понимать, когда мы разговариваем не только с его Богом. Я оставалась нойдой: откажись я – и нойдегадзе растерли бы меня в порошок. Той весной, когда мне исполнилось шестнадцать, заболела дочь священника, Сигне. Кто только ее не лечил! К больной даже привозили цирюльника из Вадсё. Не знаю, что он с ней делал, но здоровее она от этого не стала. В Лулео жил один шведский лекарь, но он отказался ехать в Варддус, поэтому пастор повез дочь в Лулео – они отправились в долгое тяжелое путешествие в самый разгар весеннего половодья. Я тогда подумала, что он, должно быть, души в дочери не чает… Они вернулись через месяц – священник совсем исхудал, а Сигне больше напоминала тень, а не живого человека. Лекарь пустил ей кровь, и, когда меня наконец пригласили к ней, Сигне была похожа на вареную треску. Поэтому кровопускание тоже стало вызывать у меня сомнение.

Я заметил, как в недоверчивом взгляде Томаса блеснула искра сочувствия и понимания.

– Но не думайте – меня вызвал вовсе не священник! Он в тот день был в отъезде, и Сигне послала за мной служанку. Мы выросли вместе с Сигне, и, хотя моя сила, как она говорила, пугала ее, девушка верила, что лишь я смогу ей помочь. Мой дед, который в ту пору был уже совсем стариком, способным только дожидаться собственной смерти, помог мне: он отправил меня в путешествие “ямике” – я побывала в царстве мертвых, где уговаривала духов сохранить Сигне жизнь.

По спине у меня побежали мурашки: Бигги рассказывала об этом так, будто проделывала подобное каждый день.

– Духи потребовали, чтобы взамен им принесли в жертву лошадь, и, получив этот ответ, я вернулась в человеческий мир. Сигне согласилась на жертвоприношение, но в тот момент вернулся ее отец, Андреас Поулсен, – он прогнал меня, и жертву принести мы не успели. Он проклинал меня и обещал сообщить ленсману и обвинить меня в ворожбе и в том, что называется малефициум, – Бигги умолкла и посмотрела на Томаса, – профессор наверняка объяснит эти слова лучше, чем я.

Ответ прозвучал медленно и сухо:

– Под ворожбой в данном случае имеется в виду использование колдовских слов, чтобы причинить другому вред или… исцелить кого-то. Maleficium – от латинского maleficie – наводить порчу, подразумевается убийство с помощью магии. – Томас замолчал и вновь замер, словно соляной столп. Мне вдруг стало неловко за него, но Бигги, похоже, ничего не заметила и вновь заговорила:

– Той же ночью к нашему дому подкатили сани, которыми правила пасторская служанка. В санях лежала Сигне. Мы убили лошадь, и я отправилась в царство мертвых, где передала жертву Руту, чтобы этот злой дух оставил дочь священника в покое. Вернувшись, я поняла, что Сигне чувствует себя намного лучше, а к утру она уже смогла сама забраться в повозку. Мой брат отвез ее домой. Через день за мной явился ленсман. Меня посадили в тюрьму, обвинив в ворожбе. Еще через неделю пастор привез из Порсангера одного человека, чью жену мне не удалось вылечить и она умерла. Рассказ этого человека лег в основу обвинения о наведении порчи… – Лицо Бигги превратилось в непроницаемую маску. Мы втроем затаили дыхание, боясь пропустить хоть слово. – Я не сознавалась, и меня подвергли неприятным допросам, на которых присутствовали ленсман и священник. В мою защиту выступили двенадцать человек, которых я исцелила. Среди них была и Сигне Поулсен, дочь священника, которую я вывела из царства мертвых. Однако ее отец не снял с меня обвинение. – Она взглянула на нас из темноты, будто поведение священника до сих пор оставалось для нее загадкой.

Альберт толкнул меня в бок и показал на коптилку. Я поправил фитиль, совсем было утонувший в рыбьем жире. Тьма отступила.

– Показания десятерых не стали даже рассматривать, ведь они были саамами, и ленсман счел, что они пристрастны. Обвинение ужесточили – теперь меня обвиняли в связи с дьяволом. Я призналась, что ездила на олене в ямби аймо, чтобы забрать оттуда умирающую женщину, и ленсман назвал это путешествием в Преисподнюю, куда я отправилась поговорить с дьяволом. Чтобы вырвать у меня признание, они допрашивали меня все свирепее и свирепее.

– Под допросом ты подразумеваешь пытку? – спросил Томас, прищурившись.

– Да.

– Значит, тебя подвергли пытке до вынесения приговора? – в голосе Томаса зазвучали металлические нотки.

– Да.

– Ты можешь это доказать?

Бигги мрачно испытующе посмотрела на Томаса и медленно расстегнула пуговицы на платье. Стянув вниз лиф, она осталась в сорочке без рукавов, подняла правую руку и показала нам круглое пятно, которое прежде заметил пастор Якоб.

– Пастор Якоб был прав – это ведьмино пятно, только появилось оно по другой причине, – с ее губ сорвался хриплый смешок, больше похожий на плач, и Бигги показала нам левую руку. Нашим взорам открылись несколько бледно-розовых пятен. Такие раны появляются от ожогов, нанесенных каленым железом. Затем Бигги оголила вдруг левую грудь. Смутившись, я было отвернулся, но взял себя в руки и посмотрел на женщину. От гнева кровь прилила к моим щекам: на месте соска я увидел изуродованный бесформенный комок кожи. Никогда эта грудь не накормит ни одно дитя… Раскаленные щипцы навсегда лишили ее молока.