Алан Гордон - Шут и император
Отец Эсайас бодро встретил меня, когда я зашел в церковь Святого Стефана. На столе стояло блюдо со свежеиспеченным хлебом, и он предложил мне позавтракать вместе с ним. Хороший шут никогда не откажется подкрепить свои силы, была бы еда, поэтому я заставил себя съесть немного.
Послышался условный стук, панель отъехала в сторону, и отец Мельхиор впустил Талию. Она молча опустилась на стул, налила себе вина и залпом выпила его. Потом вновь наполнила кубок.
— За гильдию, — сказала она, подняла кубок и осушила его.
Я ждал.
— Сегодня вечером, — продолжила она. — Симон прячется где-то во дворце. Караул императорской гвардии сменяется на закате. В заговоре участвуют двое охранников, которые будут сторожить заключенных сегодня ночью. Симон притащит для караульных бурдюк с вином. А потом он спустится в подземелье, где находится Исаак.
— А Станислав?
Она стойко выдержала мой взгляд.
— Сегодня он не явится на службу, с ним покончено, — сказала она. — И со мной тоже.
— Спасибо тебе, Талия. Ты все отлично сделала. Если я переживу сегодняшнюю ночь, то помогу тебе вернуться в свиту императрицы.
— Ты не понял, Тео, — сказала она. — Я имела в виду, что со мной тоже покончено, я покидаю гильдию. Я больше ни на что не гожусь. Мне удалось подвести всех вас.
— Брось молоть чепуху. Тебя же едва не убили. Ты ни в чем не виновата.
— Нет, виновата. Я была слишком беспечна, и меня провели, как дурочку. Я виновата в смерти Цинцифицеса.
Она заплакала.
— А ты тоже хорош, бросил меня, даже не простившись! Конечно, прошло уже восемь лет с тех пор, но ты сильно обидел меня.
— Я оставил записку, — возразил я.
— Записку… По-моему, наши отношения заслуживали более теплого прощания. И вот теперь ты наконец явился, женившись на другой клоунессе, а со мной обращаешься, как с обычной проституткой.
— Прости, — сказал я. — За все.
— Почему-то сейчас я не слишком расположена к прощению. Сегодня ночью, Тео, от моих пыток умер человек. Ради гильдии. Очередное бессмысленное сражение. Мы ведь ничего не изменим, Тео. Как ты не понимаешь? Против нас слишком могущественные силы.
— Я не согласен с тобой, — мягко сказал я. — Но если ты хочешь покинуть нас, то уходи. Что мне передать от тебя в гильдию?
— Передай, что я умерла, — сказала она. — Возможно, так оно и случится. Скажи, что я погибла вместе с остальными. Талии больше нет. В любом случае мне надо бежать из Константинополя. Я убила капитана императорской гвардии.
— Держи, — сказал я, протягивая ей кошелек. Она открыла его и взглянула на деньги.
— Здесь слишком много, — сказала она. — Я не могу их взять.
— Мне они не нужны, — сказал я. — Мы здесь хорошо устроились. Они помогут тебе начать новую жизнь. Купишь клочок земли, обзаведешься хозяйством. Ты еще вполне можешь встретить надежного человека. Создать семью.
Она сунула мешочек за пояс и встала.
— В девять лет я сбежала из родного дома, — сказала она. — От отца, который бил меня за непослушание. Два года я слонялась по свету до того, как гильдия подобрала меня и приобщила к шутовскому ремеслу. Возможно, я не смогу больше веселить народ, но уж точно никогда не буду заниматься домашним хозяйством.
— Ты можешь работать у меня, — предложил отец Эсайас. — Я найду отличное применение для женщины с такими прекрасными талантами. Речь идет, безусловно, не о проституции, а о самом почтенном, на мой взгляд, воровском ремесле.
— Полагаю, мне следует поблагодарить тебя, — сказала она. — Но я вынуждена отказаться, святой отец. Не обижайся, но глубина моего падения еще не настолько велика.
И она ушла.
— Ты заблуждаешься, дитя мое, — проворчал Эсайас. — Глубины тебе наверняка хватает.
Я подхватил свою сумку и лютню и закинул их за плечи.
— С имеющимися сведениями ты мог бы уже обратиться к властям, — заметил Эсайас.
— Тогда пришлось бы заодно сообщить им об обстоятельствах одного убийства, совершенного сбежавшей преступницей, — возразил я.
— Да, вероятно, пока не стоит, — сказал он. — Ладно, удачи тебе. На этом рискованном деле наши желания объединились, хотя и по разным причинам.
— Спасибо за все, святой отец, — сказал я. Он перекрестил меня, и я отправился во Влахернский дворец.
Прибыв во дворец, я обнаружил императора в мрачнейшем настроении.
— Плохи дела, шут. Совсем плохи, — проворчал он. — Не надо было мне никого слушать. Ну и что с того, что он слеп? В этом Анемасском подземелье не лучше, чем в аду. Там люди обречены на страдание. Вот так согласишься на что-то в момент слабости, а потом уже ничего не изменишь. Не могу же я признаться в собственной глупости!
— Я вас понимаю, мой повелитель, — сказал я. — Прежде у него были хоть какие-то простые радости, но в своем нынешнем заточении он лишился даже их. А физические ограничения гораздо менее мучительны, чем духовные.
— Понимать-то ты понимаешь, однако мне интересно, удастся ли тебе сегодня поднять мне настроение, — проворчал он. — Ведь именно за это я и плачу тебе.
— Я как раз подхожу к тому, что хотел бы предложить вашему величеству.
— И что же?
— Вы оказали бы мне великую честь, разрешив спуститься в тот подземный мир и развлечь вашего брата нынче же вечером. Возможно, тогда он легче воспримет тяжесть такой перемены.
Он взглянул на меня увлажнившимися глазами
— Добрый шут, ты устыдил меня, — сказал он. — Твоя сердечная и духовная щедрость превосходит даже благодати, даруемые нам церковью.
— Ваше величество преувеличивает мои достоинства, — с поклоном сказал я.
На самом деле я не считал такое сравнение похвалой, но сейчас не время было спорить по данному поводу.
Император повернулся к своим гвардейцам, потом остановился.
— А где же капитан Станислав? — недовольно спросил он.
Один из стражников вышел вперед.
— Его служанка доложила нам сегодня утром, что капитан приболел, — сказал он. — Ему не хотелось бы подвергать ваше величество опасности заражения.
«Тонкий ход, Талия», — подумал я.
— Очень предусмотрительно с его стороны, — сказал Алексей. — Что ж, тогда вы сами пригласите ко мне хранителя императорских чернил.
Стражник удалился и вскоре вернулся с чиновником в ярко-бордовой мантии, похожим на расфуфыренного петуха. Разумеется, сам он не обременял себя ношением чернильницы или перьев, а лишь прищелкнул два раза пальцами, и двое его подручных, бухнувшись на колени перед троном, предложили императору серебряные подносы с этими священными предметами
— Много ли времени тебе понадобится, чтобы развеселить его? — спросил Алексей.
— Мой господин, исполнив долг перед вашим величеством, я мог бы провести там в случае надобности хоть всю ночь.
Он взял лист бумаги, нацарапал на нем распоряжение и поставил печать.
— Держи, — сказал он, протягивая его мне. — Ты будешь вознагражден за это, я обещаю.
Поклонившись, я спрятал документ за пазуху.
Далее последовало обычное дневное представление, но, к счастью, император отпустил меня вскоре после обеда. Мне нужно было проникнуть в темницу до смены вечернего караула. Не стоило рисковать, предоставляя сообщникам Станислава возможность задержать меня.
Аглая встретила меня на выходе из дворца. Я передал ей острый жонглерский реквизит, который у меня могли отобрать тюремщики. Мы обсудили план наших действий.
— В твоем замысле есть один существенный изъян, — сказала она, подводя меня к входу на половину императрицы.
— Какой же?
— Симон, скорее всего, будет вооружен. А ты — нет. Он здоровее и сильнее тебя и уже убил наших товарищей, также прошедших обучение в гильдии. Почему ты думаешь, что сможешь победить его?
— Потому что я знаю, что он появится там. А самое главное, потому что я мастерски умею выживать.
Она обняла меня за шею.
— Дай бог, чтобы ты оказался прав, — сказала она.
— Увидимся утром, герцогиня.
С этими словами я коснулся ее лба легким поцелуем.
— Чересчур легковесное прощание, — сказала она, пригибая мою голову к своим губам.
Анемасскую башню пристроили к крепостной стене Влахерны. Своим названием она была обязана имени давно забытого узника. Ходило множество легенд о том, кем именно был этот бедолага, но мне больше всего нравилась история о том, что так звали построившего эту башню архитектора и, увы, первого же ее обитателя.
По соседству располагались казармы императорской гвардии. Бань здесь не предусмотрели, однако ближайшая калитка выходила на берег Золотого Рога, часть которого была отдана в полное распоряжение гвардейцев.
Вход в тюрьму находился прямо у подножия башни. Когда я подошел к ней, оттуда как раз выходила группа знатных дам — либо жен заключенных, либо просто добросердечных прихожанок, выполнивших благотворительную миссию; одни плакали, другие несли опустевшие корзины, но все прижимали к лицам носовые платочки. В караульном помещении стоял тошнотворный запах, хотя стражники, видимо, уже не ощущали его. Проходя в двери, я успел заметить, как водная завеса отрезала нас от всего остального мира: наконец началась буря, предсказанная еще утром моей ногой.
