В тот день… - Вилар Симона

– Тихон часто лазил за заборолом над обрывом. Все это знали. Но чтобы ночью… такого не бывало. Может, и помогли ему убиться. И сделал это тот, кого он видел в ночь, когда Жуягу порешили. А он видел. Сам мне говорил об этом.

– Он видел кого-то? – ахнула Мирина. – И ты и словом никому не обмолвилась, молчунья глупая?

Яра вздохнула:

– Я волхву говорила.

Озар почувствовал на себе взгляды собравшихся, но продолжал ощупывать тело мальчика, неспешно закрыл застывшие глаза Тихона. И только после этого сказал:

– Да, Тихон кого-то видел. Но кого – не рассмотрел. И все же кто-то явно опасался мальчишку, боялся, что тот на него мне укажет.

Все притихли, кто-то тяжело вздохнул. Озар же продолжал оглядывать тело.

– Долго он там провисел, всю ночь, это уж точно. Дождь несколько раз в потемках начинался, но за день одежда на Тихоне высохла под солнцем и ветром. Но не везде… – Он перевернул тело мальчика. – Вот тут, где за березу зацепился, еще влажно. Прикрытая коченеющим телом ткань высохнуть не успела. Значит, всю ночь провисел. Да и утром… Ответь-ка мне, Яра, ведь ты с утра к Тихону заходила?

– Зашла лишь на миг. Его не было, но я не встревожилась. Такое уже бывало, что постреленок наш… – Она сглотнула ком в горле и продолжила: – Бывало, что он еще засветло убегал. То поглядеть, как рыбу ловят на реке, то на раннюю службу в церковь на Подоле отправлялся. Вот и на этот раз подумала, что ничего дивного в том, что парнишка ушел с утра, нет. И не искала его. Зачем? Скотину мы оставили на пастбищах, и мне не нужно было давать задание Тихону. Я лишь позже, когда он к трапезе не явился, немного озаботилась. Но ведь он мог попросту с окрестной ребятней заиграться.

Она еще что-то говорила, когда Моисей, присев у тела мальчика, обратился к волхву:

– А чего голова у него в сторону повернута?

Озар тоже обратил на это внимание. Казалось, будто мертвый Тихон смотрит себе за плечо.

– Это ты верно приметил, хазарин, – сказал волхв. – Доводилось ли тебе такое уже ранее видеть? Ну, допустим, когда купчиха Збудислава с лестницы в тереме свалилась?

Моисей поперхнулся, издав какой-то звук горлом, словно заблеял. И задышал бурно:

– Не я… Не я… Мне лишь когда приказывают. – И уже более внятно произнес: – Я ночью в горнице Вышебора был, не выходил никуда. Спросите его!

– А когда Тихон падал с кручи, не мог сам так своротить? – подала голос Мирина. – Говорили же ему, не лазь, опасно.

Лещ вдруг заплакал:

– Вы говорили, а я то и дело просил его. И Тихон всегда справлялся, помогал. Ловок был, сноровист. Еще вчера днем помогал мне, вон ведун может подтвердить. Однако в потемках я такого бы не допустил – упаси небо! Да и я сам… Слышите, я вчера ночевал вместе со всеми в истобке. Любой это подтвердить может!

В стороне от терема время от времени слышались крики Вышебора. Он звал Моисея, и тот, будто опомнившись, поспешил на его зов.

Яра негромко произнесла:

– Может, старшего Колояровича расспросить? Его окна как раз на заборол выходят.

– Расспрошу, – сказал Озар, поднявшись над телом мальчика. – Но сперва переговорю с Радомилом. Он последний уводил Тихона. И больше мальчишку живым никто не видел.

Тут вперед выступила Мирина:

– Думай, что говоришь, ведун ты никчемный! Пусть Радко и сорвиголова, но на лихое дело не пойдет!

И как это сказала! Прямо горела вся от возмущения.

Озар посмотрел на купчиху, брови его удивленно выгнулись. В самом взоре насмешка лукавая. И Мирина отступила, укутавшись в покрывало.

– Все правильно госпожа говорит, – пошла на волхва Голица. – Ты чего это тут приказываешь? Радко наш, не позволим обижать!

А за ней и Лещ кулаком погрозил, а Бивой стал рукава закатывать. Медведко, стоявший в стороне, нахмурился. Мастеровой Стоян выглядел растерянным, но больше следил за своими и тоже был готов броситься, если что. Да, не ко времени Озар отпустил Златигу. Не хватало еще, чтобы драку над телом Тихона учинили. Он-то справится, научен, но ему еще тут какое-то время жить, так что ни к чему свои умения показывать.

– Вы о мертвом позаботились бы, – произнес ровным голосом. – У вас горе, а вы только на рожон лезть и горазды.

И кивнул удовлетворенно, когда они отступили.

– С Радко я сейчас переговорю, а там видно будет. И если решу, что нет на нем явной вины, то, может, и выпущу. Но повторю: с ним я последний раз Тихона видел. Или думаете, что парнишка сам среди ночи на стену полез?

И прошел мимо, когда они расступились.

Радко покорно сидел в сарае. Больше не шумел, потерянным каким-то выглядел, смиренным. На пришедшего Озара даже не посмотрел. И лишь через время произнес:

– Я любил Тихона. И зла бы ему никогда не сделал.

– Ты говорил, что и Дольму любил. А нет твоего брата. Убили. Что-то гибнут один за другим те, кто тебе по сердцу.

Радко еще ниже склонил голову, и через миг волхв понял, что парень плачет.

Он сел рядом, прислонился к бревенчатой стене, вдохнул запах сухого сена и росного хмельника, доносившийся из соседней клети. Сеновал почти рядом, там полюбил ночевать Радко. Это понять можно – и не храпит рядом никто, и мягко, удобно. Вот так он вчера и прошел туда, обнимая за плечи Тихона. А потом паренька никто больше не видел.

Но спросил Озар о другом:

– Ты куда вчера уходил, даже не убоявшись грозы?

Радко перестал плакать, повернулся.

– Это мое дело.

– Теперь нет. Я видел, с кем ты говорил перед уходом. С Тихоном. И его же увел с собой, когда вернулся. Так что у вас за дела были?

Радко молчал.

И тут Озар выложил обвинения.

– Ты что-то скрываешь, Радомил Колояров сын. Давно за тобой наблюдаю. Гнетет тебя что-то, вот и бесишься. Ну понятно, наследства лишили. Но ведь Мирина не выгнала тебя со двора. Ей сейчас это не с руки – мало ли какая молва пойдет о вдовице, если своих родичей начнет за порог гнать. И то, что ты бесишься от злобы, тоже понятно. Может, знаешь что-либо? Такое, о чем мне стоит Добрыне доложить? Добрыня поверит, он хорошо о тебе отзывался.

Молчание. Всхлипывать Радко перестал, сидел напряженный, неподвижный. Ясно, что делиться не станет.

Озар решил ему помочь, сказал:

– Дольма на твои своевольства смотрел сквозь пальцы, даже баловал, много чего позволял. Но главное – никуда тебя от себя отпускать не хотел. Вроде и к делу не поставил, однако и в люди не отправил. Неразумно это, как мне думалось изначально. А потом вдруг понял – бережет он тебя. Ни в дружину не позволяет уйти, где ты можешь сгинуть, ни в плавание опасное. Нужен ты был ему. Видимо, решил для себя, что однажды свое дело тебе передаст. Не Тихону же, который не родной ему.

– Как это не родной? – встрепенулся Радко.

Озар не хотел вдаваться в подробности, вот и сказал о другом:

– Если бы ты с женкой Дольмы не сошелся, то рано или поздно сам бы понял, что брат в тебе наследника видел. Ты же подло с ним поступил. Хотя понимаю – непросто устоять против такой манкой и сладкой, как Мирина-краса. А она тебя соблазнила, когда поняла, что так лучше будет для нее, но потом сразу в сторону, дабы никто не догадался. Еще и мужу жаловалась, дескать, ты проходу ей не даешь. Вот это тебя и обозлило. Потому так и отреагировал, когда узнал, что она непраздна. Понял, использовала тебя красавица, чтобы внакладе не остаться. И дитя у нее, и ты побоку.

– А докажи, что не от мужа она понесла!

Озар вздохнул. Эти двое никогда не признаются в содеянном: Мирина – чтобы не потерять свое положение и наследство, Радко – потому что честь брата умершего блюдет и саму Мирину, которая ему все еще мила, ни за что не подставит.

– Ну, возможно, многое станет ясно, когда вдовица разрешится от бремени. Но кровь Колояровичей сильна, ее дитя, даже если на тебя похоже будет, необязательно нагулышем признают. Но думается мне, что если Дольма подозревал тебя, то вы с Мириной могли сговориться погубить его.