Джон Робертс - Заговор в Древнем Риме
Она улыбнулась, прежде чем ответить:
— Деций, какой же ты беспокойный! Через несколько дней мой отчим станет консулом, и я смогу вернуться.
— Все не так быстро и не так просто, как ты думаешь. В течение некоторого времени всем членам семьи Катилины будет грозить опасность, в каком бы месте поблизости от Рима они ни находились.
— Что ж, тогда давай простимся до лучших времен.
Она слегка подалась вперед и поцеловала меня с таким видом, будто мы расставались всего на день, а потом развернулась и скрылась за дверьми особняка.
С унылым видом я направился к Форуму. Я знал, что мы с ней простились навсегда. Если мне и доведется увидеть Аврелию вновь, то только закованную в цепи, когда ее поволокут на казнь. Я молил богов, чтобы ей, по крайней мере, удалось спасти жизнь. Меня больше не тревожила ее причастность к преступлениям, ибо я перестал видеть невинность в окружающем меня мире.
В следующие два дня Рим охватило зловещее затишье. Город постепенно погружался в зимнюю спячку. Жители лениво коротали дни, ожидая возвращения весны, флоралий и прочих ритуальных подтверждений тому, что Прозерпина покинула ложе Плутона и вернулась в мир смертных. Поэтому вести, которые потрясли город на утро третьего дня, были вдвойне ошеломляющими.
Мне никогда не постичь, каким чудесным образом все новости и слухи распространяются по Риму едва ли не со скоростью ветра. Когда я рано утром пришел на Форум, тот являл собой сущее столпотворение. Полдюжины самозваных ораторов, взобравшихся на пьедесталы монументов, выступали перед жителями с импровизированными речами, а остальные громко делились друг с другом последними слухами. Женщины, надрывно причитая, в ужасе рвали на себе одежду, хотя неожиданно обрушившаяся опасность, казалось, не была такой уж значительной. Лоточники, торгующие талисманами и амулетами, за короткое время сорвали невероятные барыши.
Решив, что храм Сатурна некоторое время вполне сможет обойтись без моего присутствия, я стал расчищать себе путь в курию. У подножия лестницы встретил претора Коскония, который шел в сопровождении ликторов.
— Что все это значит? — осведомился я.
Он окинул сборище презрительным взглядом.
— Ты же знаешь, что такое толпа. Какие-то бандиты подняли мятеж в некоторых районах Италии. К примеру, в Бруттии и Этрурии они ограбили несколько вилл. Но стоило слухам дойти до Рима, как создалось такое впечатление, будто сам Митридат встал из могилы и движется со своей армией на Рим. Цицерон уже неоднократно предупреждал нас о том, что Катилина что-то затевает. Возможно, именно это он имел в виду.
Все утро в курию стекались сенаторы. Некоторые были вызваны прямо из вилл, расположенных в окрестностях города. Пока шли дебаты, ликторы и глашатаи восстанавливали порядок на площади. Я с трудом пробрался в зал заседаний, который был до отказа забит народом, и пришлось взобраться на урну в самом последнем ряду, чтобы что-то услышать. Герольды зачитали доклады, присланные из различных районов Италии. Молодые сенаторы стали выкрикивать призывы к началу решительных действий.
Несмотря на то что Квинт Гортензий Гортал в последнее время почти удалился от дел, он по-прежнему оставался принцепсом Сената и потому имел право говорить первым. Необычайно красивым голосом, не вполне гармонирующим с данной обстановкой, он выразил несогласие с тем, что временный уход от обязанностей сделал его некомпетентным в обсуждении подобных вопросов. Он также заметил, что в связи с возникновением чрезвычайных обстоятельств следует пренебречь обычным протоколом и первое слово для выступления предоставить консулу. Насколько я понял, последняя фраза была заранее заготовлена и обговорена с консулом. Хотя Гортал с Цицероном всегда были политическими соперниками, при особо важных обстоятельствах они могли объединиться и обеспечить предписанную законом объективность. Цицерон встал со своего курульного кресла, и зал погрузился в тишину.
Не буду пересказывать его речь, которая стала первым из трех обличительных выступлений против Катилины, входящих в число самых знаменитых образчиков ораторского искусства с тех времен, когда Демосфен выступил перед афинянами с осуждением Филиппа Македонского. В последующие годы Цицерон перенесет их на бумагу, добавив риторические украшения, и опубликует. Со временем их будет изучать каждый школьник. Они станут примером ораторского мастерства для каждого будущего правоведа независимо от того, какие повороты судьбы будет переживать Рим, представлявший собой в те времена весь цивилизованный мир.
Среди сенаторов присутствовал и Катилина. Он пытался нагло отрицать выдвинутые против него обвинения, заявив о своей невиновности и протестуя против злобных происков врагов.
Но Катилине как оратору до Цицерона было далеко, к тому же среди сенаторов у него было мало друзей. Когда он впал в неистовство, его начали высмеивать и требовать, чтобы он отказался от должности и покинул Рим. Сам заговор еще не был разоблачен, но Катилина уже оказался в положении рычащей бешеной собаки, очутившейся в стае ополчившихся против нее сородичей. Я бы не стал применять подобное сравнение, не будь многие из сенаторов такими же, как Катилина, если не хуже. По крайней мере, в храбрости он превосходил большинство из них.
В конце концов, изрыгая брань и проклятия, Катилина взорвался и выкрикнул нечто вроде: «Да обрушатся несчастья на ваши головы!» Мне доводилось слышать многочисленные версии его последних слов, но мне трудно настаивать, что я передал их верно: его было плохо слышно.
Когда Катилина покидал курию, Цицерон, как истинный оратор, предусмотрительно выждал, пока в зале заседаний наступит тишина. Он дал Катилине время убраться — похоже, это был заранее продуманный Цицероном ход. Когда он встал, чтобы начать свою речь, в руках у него был папирус, показавшийся мне знакомым.
Нарушив гробовую тишину, консул поведал присутствующим о том, что это был за документ и каким образом он попал ему в руки. Рассказал о неблаговидных действиях посланцев аллоброгов и объяснил роль Фабия Санги. Древнее имя Фабия, которого Цицерон назвал спасителем государства, оказало целительное действие на потрясенный дух сенаторов. Затем начал зачитывать остальные имена. Каждое из них сопровождалось взрывом гнева сенаторов. Когда среди прочих прозвучало и мое имя, стоявшие рядом со мной люди шарахнулись от меня, точно от прокаженного. Однако я испытал невыразимое облегчение, когда Цицерон произнес следующие слова:
— Квестор Деций Цецилий Метелл посещал собрания заговорщиков с моего ведома. Он действовал согласно полномочиям, предоставленным ему претором Метеллом Целером, и не виновен в каких-либо злодеяниях.
На этот раз стоявшие рядом со мной бросились пожимать мои вспотевшие руки и одобрительно похлопывать по спине. Правда, едва Цицерон продолжил свою речь, обо мне сразу забыли. При упоминании в числе заговорщиков имени Бестии со своего места встал Непот, мой двоюродный брат.
— Избранный трибун Бестия никогда не был участником заговора! — громко заявил он. — Он действовал от имени полководца Помпея с целью разоблачения этого замысла, угрожавшего Риму и грозившего впрячь империю в ярмо тирании.
Лицо Цицерона вспыхнуло, однако исполненный столь характерного для него сарказма голос никоим образом не выдал его волнения.
— Очень удобно. И с каких же пор наш уважаемый и прославленный полководец Помпей получил право рассылать своих осведомителей шпионить по Риму? Когда я обращался к положениям закона в последний раз, империй проконсула ограничивался пределами вверенной ему в управление провинции. Может, он руководствуется неким новым прочтением книг Сивиллы,[2] о которых мне ничего не известно?
Тем не менее его доводы не возымели на присутствующих должного воздействия. Помпей был слишком популярной личностью, особенно среди простого люда, чтобы слишком глубоко вдаваться в тонкости закона. Бестия наверняка выйдет из этой переделки целым и невредимым. Лишь одно обстоятельство не давало мне покоя: кого из всадников он убил, чтобы добиться расположения заговорщиков? Я дал себе слово в этом разобраться, когда моя жизнь снова войдет в привычную колею.
Однако до этого дня нужно было еще дожить. На заседании Сената Катилина и его сообщники были объявлены врагами народа Рима. Но это было только начало. Время шло, день уже клонился к вечеру, поэтому в зал заседаний внесли лампы. Беспрестанно сновали посыльные, сенаторы отправляли своих рабов либо домой, либо в таверны и продуктовые лавки. Ели сенаторы, стоя на ступеньках курии и не прерывая разговоров.
Государственные писцы отчаянно строчили на бумаге распоряжения, составляемые тут же власть имущими. Приказы о мобилизации летали в воздухе, словно птицы. Магистратам было поручено производить аресты заговорщиков, где бы те ни находились. Нам, младшим магистратам, было приказано организовать ночные дозоры для предотвращения поджогов. Наконец-то, думали мы, что-то делается!
