Энн Перри - Скелет в шкафу
— А так ли уж велик шаг от одного до другого? — Монк чуть подался вперед, голос его был тих, но настойчив. — Вы действительно полагаете, что Марте Риветт пришлось легче? Уж не потому ли, что она была моложе, боязливее, беззащитнее? Кто мог защитить горничную?
Лицо леди Беатрис приобрело пепельный цвет. Теперь уже не только Эстер, но и Монк стал опасаться, что она вот-вот упадет в обморок. Эстер сделала шаг вперед, не сводя глаз с леди Мюидор.
— Это ужасно! — У леди Беатрис перехватило дыхание. — Вы утверждаете, что мы не заботимся должным образом о наших слугах, что мы ведем себя с ними… непорядочно!
Извиняться не имело смысла — леди Беатрис очень точно уловила смысл, заложенный в словах Монка.
— Не совсем так, мэм. Я имел в виду лишь одного мистера Келларда. Да еще, пожалуй, то, что избавить вашу дочь от позора и потрясений и сохранить в тайне от нее поступок мужа означало для вас уволить девушку, причем так, чтобы никто об этом не узнал.
Леди Беатрис сжала ладонями виски, нарушая безупречность прически, и несколько секунд хранила молчание. Наконец она подняла глаза.
— А что нам оставалось делать, мистер Монк? Узнай об этом Араминта, жизнь ее была бы разрушена. Она не могла бы дальше жить с ним и развестись тоже не могла. Он ведь не покинул ее. Супружеская измена мужа — еще не повод для развода. Вот если изменяет жена — это совсем другое дело. Вам это должно быть известно. Все, что остаётся женщинам, — это молчать, чтобы не стать предметом насмешек и презрения. Она ни в чем не виновата, и она — моя дочь. Неужели вы сами не защищали бы свое дитя, мистер Монк?
Ему нечего было ответить. Такая любовь к своему ребенку, нежность и ответственность за его судьбу были незнакомы Монку. У него не было детей, а из родственников осталась лишь сестра Бет. Он вспомнил, как они гуляли с ней последний раз по берегу моря, с каким обожанием и преданностью смотрела она на него, как он заботливо помогал ей взобраться на очередной обломок скалы, пока они не вышли к пляжу, и теплые недавние воспоминания нахлынули вдруг на Монка.
— Наверное, защищал бы, мэм. Но, имей я дочь, она, скорее всего, работала бы горничной, как Марта Риветт, — безжалостно сказал он и увидел, как на лице леди Беатрис отразились боль и чувство вины.
Дверь открылась, и вошла Араминта с вечерним меню в руке. Она удивленно взглянула на Монка, затем повернулась и всмотрелась в лицо матери. На Эстер, как и следовало ожидать, она внимания не обратила.
— Мама, ты плохо выглядишь. Что случилось? — Она снова повернулась к Монку, глаза ее осуждающе вспыхнули. — Моя мать нездорова, инспектор. Неужели вы не можете оставить ее в покое хотя бы из вежливости? Она все равно не скажет вам ничего нового. Мисс Лэттерли откроет вам дверь, а лакей вас проводит. — Араминта повернулась к Эстер, и в голосе ее зазвучало откровенное раздражение. — Мисс Лэттерли, приготовьте маме лекарственный отвар и дайте нюхательной соли. Думаю, вам не надо напоминать, в чем заключаются ваши обязанности. Впредь относитесь к ним более ответственно, иначе нам придется подыскивать другую сиделку.
— Я здесь с разрешения сэра Бэзила, миссис Келлард, — сухо сказал Монк. — Мы обсуждаем весьма больную тему, и, если мы этого не сделаем, следствие затянется, причинив вам новые неприятности. В доме произошло убийство, и леди Мюидор не меньше других заинтересована в том, чтобы убийца был найден как можно скорее.
— Мама?
Араминта вопросительно взглянула на леди Беатрис.
— Да, конечно, — очень тихо произнесла та. — Я подозреваю…
Глаза Араминты широко раскрылись.
— Подозреваешь? О… — Внезапно какая-то пугающая мысль вторглась в ее сознание, и Араминта медленно повернулась к Монку. — О чем вы беседовали, мистер Монк?
Леди Беатрис набрала воздуху в легкие, но так ничего и не сказала. Вместо нее заговорил Монк:
— Леди Мюидор уже ответила на все мои вопросы, — произнес он. — Благодарю за предложенную помощь, но наш разговор касался неизвестных вам фактов.
— Я не предлагаю никакой помощи. — Араминта даже не оглянулась на мать, взгляд ее был устремлен на Монка. — Я просто желаю знать, о чем сейчас шла речь.
— Прошу прощения, — сказал Монк с едва уловимой насмешкой в голосе. — Я думал, вы пытаетесь помочь следствию.
— Вы отказываетесь сказать мне?
Дальше увиливать было невозможно.
— Если вы настаиваете именно на такой формулировке — да, мэм, отказываюсь.
Нежное лицо Араминты стало почти спокойным, в глазах мелькнуло даже нечто напоминающее удовлетворенность.
— Потому что речь шла о моем муже. — Она полуобернулась к леди Беатрис, и внезапно между ними встала почти осязаемая стена страха. — Ты пыталась защитить меня, мама? Ты знаешь что-то о Майлзе? Он как-то связан…
Голос ее прервался.
Леди Беатрис протянула было руки к дочери и тут же их опустила.
— Нет. Об этом я не знаю ничего, — еле слышно произнесла она. — И у меня нет причин думать, что Майлз…
Она не договорила.
Араминта повернулась к Монку.
— А что думаете вы, мистер Монк? — с деланым спокойствием спросила она. — То, о чем вы говорили, существенно для вас, не так ли?
— Я еще не знаю, мэм. Я ничего не могу сказать, пока не выясню все окончательно.
— Но это как-то связано с моим мужем? — настаивала Араминта.
— Я не собираюсь ничего обсуждать, пока не дознаюсь правды, — ответил Монк. — Я ведь могу и ошибаться.
Лицо Араминты застыло. Она снова перевела взгляд с Монка на мать.
— Поправь меня, если я ошибаюсь, мама. — Она умышленно скопировала интонации Монка. — Но вы говорили о том, что Майлз был увлечен Октавией, что он пытался силой добиться ее близости и, получив отказ, убил ее?
— Ты ошибаешься, — шепотом произнесла леди Беатрис. — Ты не имеешь права так о нем думать.
— И все же вы обсуждали именно это, — повторила Араминта. Каждое слово она выговаривала медленно и весомо, словно резала себя по живому. — Мама, я не заслужила, чтобы мне лгали!
Леди Беатрис сдалась — дальше обманывать дочь она не могла. Тишина была пронизана страхом, как воздух перед грозой — электричеством. Леди Беатрис сидела неподвижно, устремив незрячий взгляд прямо перед собой.
— Марта Риветт заявила, что Майлз ее изнасиловал, — ровным, бесстрастным голосом сообщила она. — Поэтому ей и пришлось покинуть дом. Твой отец выгнал ее. Она была… — Леди Беатрис умолкла. Упоминать о ребенке не стоило. Сама Араминта была бездетна. Но Монк твердо знал, что за слова застыли на губах леди Беатрис. — Она была безответственна, — закончила леди Мюидор с убитым видом. — Мы не могли ее оставить в доме после того, что случилось.
— Понимаю.
На бледных щеках Араминты вспыхнули два багровых пятна.
Дверь снова отворилась, и в комнату вошла Ромола. Она увидела перед собой немую сцену: неподвижно сидящая леди Беатрис, Араминта с застывшим лицом, растерянно стоящая позади кресла Эстер и, наконец, подавшийся вперед Монк. Ромола взглянула на меню в руках Араминты, но тут же сообразила, что вряд ли речь шла о вечерних блюдах.
— Что происходит? — спросила она, обводя присутствующих взглядом. — Вы узнали, кто убил Октавию?
— Нет! — довольно резко ответила леди Беатрис, повернувшись к Ромоле. — Мы говорили об уволенной два года назад горничной.
— В какой связи? — В голосе Ромолы слышалось недоверие. — Уверена, что к делу это не относится.
— Возможно, и так, — согласилась леди Беатрис.
— Тогда зачем же тратить время на пустые разговоры? — Ромола прошла в середину комнаты и, заботливо оправив юбки, присела на один из стульев. — Вы все как будто напуганы чем-то. Что-нибудь стряслось с этой горничной?
— Понятия не имею! — с внезапным раздражением ответила леди Беатрис. — Хотя, полагаю, это вполне возможно.
— Почему? — Ромола теперь тоже была смущена и испугана. — Вы не дали ей характеристику? За что ее вообще уволили? — Она оглянулась на Араминту, приподняв брови.
— Да, я не дала ей характеристику, — без всякого выражения подтвердила леди Беатрис.
— Но почему? — Ромола перевела взгляд с Араминты на леди Мюидор. — Она что, была нечестной? Что-нибудь украла? И никто мне ничего не сказал!
— Это тебя совершенно не касалось, — грубо ответила Араминта.
— Как это не касалось, если она была воровка? Она могла что-нибудь украсть и у меня!
— Едва ли. Она заявила, что ее изнасиловали!
Араминта в упор глядела на Ромолу.
— Изнасиловали? — Ромола опешила. Страх прошел, и теперь на лице ее обозначилось выражение величайшего недоверия. — Ты имеешь в виду… изнасиловали? — Ромола явно почувствовала облегчение, на щеки вернулся румянец. — Ну, если она была распущенной особой, то вы совершенно правильно поступили. Кто бы стал возражать? Таким женщинам место на улице. Но с чего это вы вдруг вспомнили о ней сегодня? Тут ничего уже не изменишь, да и раньше, наверное, мало что можно было сделать.
