Шкура неубитого - Стасс Бабицкий
– Надо было сходить к певице и задать прямой вопрос, – перебил сыщик, предчувствуя новые рыдания.
– Но я не знаю, как ее зовут! – с надрывом крикнула Полина и тут же зажала рот ладонью, испугавшись, что их кто-нибудь услышит. – Александр упомянул, что девица примерно моих лет, она брюнетка и чуть-чуть картавит.
– Не густо. А кафе-шантанов в столице полсотни наберется.
– Больше, гораздо больше. Но я бы обежала их все, по очереди, однако в такие места приличным девушкам входа нет. Меня попросту не пустили в два или три заведения… Потому я и поспешила к вам, Родион Романович, – она и вправду бросилась к нему, вцепилась в лацканы пиджака и умоляюще заглянула в глаза. – До столицы дошла молва, что вы довольно успешно занимаетесь сыском. Заклинаю, помогите! Больше надеяться не на кого.
Девушка попыталась встать перед ним на колени, но Мармеладов успел подхватить ее.
– Ну, зачем ты, Полечка! Разумеется, я помогу. Приложу все усилия, хотя для поисков одного имени маловато… Александров в России много, один даже на троне сидит.
– Ах да, я не назвала вам фамилии жениха, – стушевалась Полина. – Поручик гвардейской кавалерии Изместьев.
– Красивая фамилия будет у тебя после свадьбы, – улыбнулся Мармеладов и поцеловал девушку в лоб. – Запомни, в дни великих тревог важно не терять головы. И, вообще, ничего не терять, – сыщик поднял оброненную тетрадь в коленкоровом переплете и посмотрел на часы с кукушкой, висевшие на стене. – Мне нужно закончить дела в редакции, отправить пару телеграмм, собрать дорожный саквояж… Стало быть на вокзал я приеду часа через три. Как раз успеем сесть на курьерский поезд.
III
Мармеладов вышел на перрон и зябко поежился. Недавно прошел дождь. Солнечные лучи пробивались сквозь прорехи сизых туч, тщетно пытаясь высушить этот вечно промокший город. За десять лет на столицу изверглись три тысячи ливней, но даже им не удалось отмыть с улиц и домов въевшуюся копоть нищеты.
Петербург засел глубоко в его памяти черной занозой, размером, пожалуй, с Адмиралтейскую иглу. Занозу уже не вынуть, не выбросить из головы, сколько ни пытайся. В Москве еще получалось ненадолго ускользать от этой изощренной пытки, но сейчас игла раскалилась и жгла нестерпимо. Каждый шаг давался тяжело, будто ноги снова заковали в кандалы. Вместо птичьего щебета сыщик слышал голоса – злобные, пропитые, вкрадчивые. Они напоминали о давно изжитом чувстве вины, о той непосильной ноше, что прежде давила на плечи, заставляя сутулиться и прятать глаза от прохожих. Он и теперь согнулся, не в силах поднять голову, переполненную тяжелыми мыслями. Все вокруг казалось исковерканным и безнадежно больным, величественные дворцы, приветливые люди и гарцующие лошади, отражались в темном омуте воспоминаний как уродливые кособокие призраки.
Призраки прошлого…
Полина выпорхнула из вагона и крепко сжала его руку, рассеивая наваждение.
– Слава Богу, мы добрались!
Проводник вынес саквояжи, отдал носильщику и замер с протянутой рукой в истрепанной перчатке. Мармеладов достал из кармана серебряный рубль.
– Доброго дня, ваш-ство! – улыбка железнодорожника засияла гораздо ярче унылого петербургского солнца.
– Какая расточительность! – шепнула Полина. – Вы отдали целый рубль?
– У проводника работа тяжелая, – бесцветным голосом заговорил сыщик. – Вагон в чистоте держать. За кипятком на каждой станции бегать и подавать чай капризным барышням. Открывать и закрывать оконца по первому требованию. Уверен, эти порыжевшие перчатки скрывают изрядные мозоли… К тому же у него двое малых детей и жена серьезно больна.
– Вам-то откуда известно? Разве вы знакомы с этим человеком?
– Я всю дорогу присматривался к его мундиру. Видите, на спине черные отпечатки ладошек? Одни повыше хлястика, другие гораздо ниже. Сыновья обнимали отца перед дорогой, вот и запачкали ненароком. А он за всю поездку так и не снял мундир, чтобы почистить – вечные хлопоты и суета.
– Ладно, про детей вы угадали, – согласилась девушка. – Но почему решили, что это непременно сыновья, а не дочки?
– Я не угадываю. Я изучаю фрагменты головоломки, а потом складываю их то так, то эдак, пока картинка не соберется полностью, – пояснил Мармеладов. – Отпечатки на мундире – это угольная пыль. Проводник живет бедно, потому пристроил своих детей помогать кочегарам, грузить уголь на паровозы во время стоянок. Это тяжкая работа, не для девочек. Зато мальчишки всегда на вокзале, вот и провожают отца.
Полина обернулась и чуть не упала, запнувшись о кованый сундук, оставленный посреди перрона.
– Ах ты ж… Понабросали! – возмутилась она, но мигом позабыла о досадной неприятности и задала сыщику новый вопрос. – Про больную жену как узнали?
– У проводника правый карман набит цитрусовой кожурой. Он лимон чистит, режет кольцами, чтобы пассажирам к чаю подать. А кожуру в карман собирает, чтоб дома отвар сделать. Добавит туда мед, вот и готово средство от кашля. Сам он по виду здоров, дети трудятся – тоже не хворые. Остается кто? Жена. Хотя, если кашель мучает ее в начале сентября, то это вряд ли простуда. Скорее чахотка, стало быть, уже ни отвар, ни доктор не спасут. Но на этот рубль проводник купит жене теплый платок из козьего пуха, да детишкам по прянику.
– Или пропьет от жизни такой, беспросветной, – вздохнула Полина.
– Не думаю. Он на все семь вагонов единственный из проводников, от которого поутру не пахнет водкой. Чего ты взъелась на меня за этот рубль? Я же не пять тысяч ему отдал, в самом
