Александр Арсаньев - Французский сезон Катеньки Арсаньевой
Таким образом мне стало известно предварительное заключение профессионалов, а они склонны были считать, что в доме произошло самое настоящее убийство, несмотря на то, что способ умерщвления вызывал у них серьезные споры. Всеволод Иванович подозревал отравление, доктор с ним упорно не соглашался, но своей версии выдвигать не спешил.
Смерть наступила вчера вечером или ночью, но никак не позже полуночи. Тело Константина до сих пор было в доме и после некоторого сомнения Дмитрий показал мне и его. Накрытое белой простыней, оно лежало на обеденном столе гостиной и выглядело, как живое.
– Что-то мне нехорошо, Дмитрий, – симулировала я предобморочное состояние и присела подальше от покойного на мягкий диван.
– Это бывает с непривычки, – усмехнулся Дмитрий, – на что я привычный человек, и то…
– Будь добр, принеси мне водички, – совершенно обнаглев, попросила я его.
И он оставил меня наедине с телом минут на десять. Не меньше. Так что я не просто осмотрела, а досконально изучила каждый волосок на одежде покойного. И убедилась, что если он и убит, то совершенно непонятным способом. Выражение спокойствия на его лице лишь усугубляло это впечатление. Ни следов борьбы, ни синяков, ни кровоподтеков. Словно лег отдохнуть и… отдал Богу душу. Но такое вряд ли могло произойти, учитывая возраст и внешний вид этого молодого и абсолютно здорового на вид человека.
В комнате тоже был абсолютный порядок. А если что и лежало не на своем месте, так скорее всего – это уже явилось результатом полицейского обыска.
В какой-то момент мне показалось, что покойник тяжело вздохнул, и от неожиданности я вздрогнула всем телом и едва на самом деле не лишилась чувств.
«Что с тобой, Катенька? – мысленно спросила я себя. – Нервишки шалят? Он безусловно мертв, и смерть его засвидетельствована несколькими свидетелями…»
Но чтобы убедить себя в этом, мне пришлось приложить ухо к его груди и в течение нескольких мгновений прислушиваться к каждому шороху. Меня настолько поглотило это занятие, что я едва не проворонила возвращение Дмитрия и отскочила от стола, едва заслышав его шаги за своей спиной.
– Вот, пожалуйста, – протянул он мне высокий чистый стакан с водой, зайдя в комнату и обнаружив меня на том же месте, то есть сидящей на диване с испуганным лицом.
Я сделала несколько глотков и поспешила на выход. Теперь мне уже не хотелось встречаться с Всеволодом Ивановичем, тем более, что в этом случае мне пришлось бы объяснять ему причину своего визита. А мне это было ни к чему.
– Знаешь, – сказала я Дмитрию, когда мы спустились с ним на первый этаж, – пожалуй, не надо говорить Всеволоду Ивановичу о том, что я была тут…
Цель моя была достигнута. Я узнала и увидела все, включая и такие подробности, на которые не могла и надеяться, если бы застала в доме Всеволода Ивановича. Единственное, в чем у него было передо мной преимущество, это в том, что он в спокойной обстановке имел возможность произвести тщательный досмотр помещения, иначе говоря – обыск. И по свидетельству Дмитрия – занимался этим большую часть сегодняшнего дня. Правда, без особых успехов.
Так или иначе, я решила поскорее покинуть этот дом.
– Он обидится, что я его не дождалась, а мне уже пора домой. Видимо, такие зрелища все-таки не для женских глаз… Пусть это останется нашей с тобой маленькой тайной, – снова подмигнула я Дмитрию, и он в ответ прищурился с хитрым видом.
«Господи, – подумала я, – как ты был мальчишкой, так и остался». И совсем было собралась выйти под дождь, но в этот момент меня посетила еще одна, как мне показалось в тот момент, очень удачная мысль.
– Чем бы мне накрыться? – жалостно произнесла я и посмотрела на Дмитрия несчастными глазами. – Зонт, к сожалению, я оставила в карете…
И он тут же побежал выполнять мою просьбу. И отсутствовал минут пять, на что я и надеялась, хотя уже через несколько мгновений то дело, ради которого все это затеяла, было сделано.
Я немного отодвинула засов черного хода. И теперь при необходимости могла вернуться в этот дом в любое время. Достаточно было слегка потрясти тяжелую дверь, и она бы открылась, но со стороны это было совершенно не заметно.
Когда Дмитрий выскочил из коридора с большой темной шалью в руках, я уже стояла со скучающим выходом у порога как ни в чем ни бывало.
– Зонта не нашел, может быть, это сгодится? – протянул он мне тяжелую шаль.
– Мне бы только до кареты добежать, – успокоила я его, – а у кого вы ее достали?
– Да на кухне лежала, может слуги… – замялся Дмитрий.
– Ну, это вряд ли, – рассмеялась я. – Постараюсь при случае побыстрее вернуть ее хозяину, кем бы он ни был. А то еще подаст на меня в суд за воровство…
Дмитрий добродушно заржал, а я, накинув на голову и плечи старую, но еще плотную материю, вышла на улицу.
Несмотря на это, с меня лило в три ручья, когда я, наконец, вернулась в карету.
– Ну, как? – спросил меня Петр, едва я пришла в себя после холодного душа. – Я уже начал волноваться.
– И, чтобы успокоиться, приняли немало успокоительного, – погрозила я ему пальцем, почувствовав устойчивый запах коньяку.
– Так это я еще у вас… с кофе, – немного смутился Петр.
– Я вас ни в чем не упрекаю, – великодушно произнесла я, потеплее закуталась в мокрую шаль и приказала Степану возвращаться.
За время моего отсутствия колеса на четверть погрузились в мокрую землю, и лошадям пришлось поднатужиться, чтобы стронуть карету с места.
По дороге я успела сообщить Петру все, что мне удалось узнать за этот час. Он внимательно слушал меня и перебил всего пару раз, чтобы задать тот или иной вопрос.
Когда мы подъехали к моему дому, дождь почти прекратился, причем так же неожиданно, как и начался.
– Как же это я забыла? – сокрушалась я, вылезая из кареты.
– О чем? – спросил не пропускавший ни единого моего слова Петр Анатольевич.
– Дмитрий не хотел меня пускать, приняв за кого-то другого, – объяснила я ему. – И у меня создалось впечатление, что этот кто-то очень хотел туда попасть. Кто и зачем? Вот что меня интересует. Хоть поворачивай назад оглобли, ведь собиралась же спросить…
– Это будет выглядеть странно. Даже для такого лопуха, как ваш Дмитрий, – улыбнулся Петр.
– Более, чем странно, – согласилась я. – Придется узнавать все самой. Хорошо, что на этот случай я оставила себе лазейку.
– О чем это вы, Катенька? – подозрительно прищурился Петр Анатольевич. – Интуиция подсказывает мне, что кое-что вы мне не рассказали. И это кое-что – если не ошибаюсь – едва ли не самое главное…
– Не знаю, – задумалась я, – может быть, вы и правы…
– Так что же это?
– Какие у вас планы на сегодняшний вечер, вернее, на сегодняшнюю ночь?
– Вы меня пугаете, – сделал страшные глаза Петр Анатольевич. – Вы хотите назначить мне свидание?
– Да, причем в полночь и разумеется на кладбище… – пошутила я. – Да нет, Петр Анатольевич, все гораздо проще, просто я хочу вернуть покойному его шаль… или кому она там принадлежит?
– Вы собираетесь проникнуть в дом? Ночью? Каким же образом?
– У меня такое впечатление, Петр Анатольевич, что вас сегодня подменили, с каких это пор вас стали волновать такие мелочи? Благоразумие никогда не было вашим коньком – уж не начинаете ли вы стареть?
– Ни в коем случае, моя старость, как у Кащея бессмертного – на кончике иглы, а игла та в яйце…
– Вы собираетесь рассказывать мне сказки?
– Нет. Но кое-что рассказать, видимо, придется.
– Да? И что же это такое?
– Похоже, я могу вам сказать, кто кроме вас сегодня пытался попасть в гости к покойному…
– Если вы с помощью этой наглой лжи надеетесь выманить у меня еще бутылку коньку, то у вас этот номер не пройдет.
– А если это не ложь?..
– Тогда… разрешите пригласить вас на чашечку кофе.
Разговор мы продолжили за столом. И коньяком мне все-таки пришлось пожертвовать.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– Там происходило что-то странное, – загадочным голосом начал Петр Анатольевич, когда мы перекусили, и наступил черед кофе и разговоров.
– Нельзя ли поконкретнее? – попросила я, зная манеру Петра Анатольевича начинать издалека. Чем значительнее для собеседника была информация, тем дороже он всегда стремился ее продать.
– Можно, – неожиданно легко согласился он. Видимо, рюмка старого коньяку, которую он выпил за минуту до этого, сделала свое дело, а может быть, просто решил ради разнообразия изменить любимой привычке.
– Не успел я проводить вас глазами и устроиться поудобнее в карете, как мое внимание привлекло какое-то движение перед домом. Предположив, что это вы по какой-то причине отказались от своих намерений и возвращаетесь в карету, я едва не выскочил под дождь, но в этот момент понял свою ошибку.
– Это была не я?
– Это были не вы. И даже не человек…
– О, Господи, корова что ли? – с подозрением спросила я.
