Томаш Миркович - Паломничество в Святую Землю Египетскую

– Да, но это не важно. Я хочу в Египет. И хочу узнать все об отце, о его братьях. Что тебя рассорило с Теодором? Почему ты мне не говорила, что отец похоронен в Сецехове?

– Алиса, пойми, я на самом деле тебе добра желаю. Ты должна мне поверить! Есть причины, существенные причины, из-за которых я не говорила тебе о Теодоре. Я не хотела, чтобы ты с Ним знакомилась. Он был человек больной, сумасшедший. Любил только мужчин. Сейчас, когда он умер, тем более нечего ворошить былое. Забудь о нем, забудь о Сецехове. Вместо Египта поезжай в Лондон или в Нью-Йорк. Денег на это я дам.

– Когда-нибудь я обязательно съезжу в Штаты. В Чикаго, повидать дядю Виктора; я знаю, что он держит там магазинчик. Почему ты мне о нем не говорила? Он что, тоже псих?

Мать громко вздохнула.

– Хочешь в Египет? – спросила она. – Хочешь познакомиться с Виктором? Хочешь знать, почему я и с ним тоже разорвала отношения? Я тебе скажу. Виктор убил Ежи. Достаточно?

– Как это убил? Почему?

– Несчастный случай. – Она снова вздохнула. – Ну ладно, раз уж ты заупрямилась, расскажу тебе обо всем. Но это так сложно, столько недомолвок, столько лжи нагромоздилось за эти годы… У меня не было выбора, я поклялась, что никому не открою правды, потому что иначе мне не разрешили бы вернуться в Польшу. Только помни: то, что ты услышишь, должно остаться между нами. Даже твоя тетя не знает, что на самом деле случилось в Штатах. Начнем с того, что ты родилась не в Чикаго.

– Как это, ведь у меня же в паспорте написано… и в свидетельстве о рождении… – пробормотала Алиса.

– Знаю. Но твои американские бумаги – фальшивые. Так же, как и свидетельство о смерти Ежи.

– Значит… так где же я родилась?

– В Альбукерке, в штате Нью-Мексико. А у Виктора нет никакого магазинчика в Чикаго. То есть магазинчик существует, конечно, и Виктор числится по документам как хозяин, но он там никогда не был. Магазин – только ящик для связи. Продавец получает письма, а когда кто-нибудь спрашивает о Викторе, отвечает, что тот уехал. И спрашивающим тут же начинает интересоваться ФБР. Потому что Виктор работает на правительство, занимается секретными исследованиями… Нет, погоди, лучше начну сначала, с того, как я познакомилась с тремя братьями Сецехами. Сброшу наконец этот камень с души. До сих пор, когда ты спрашивала о Ежи, я предпочитала молчать – просто притворялась, что от воспоминаний мне делается больно. Но ты уже взрослая и теперь имеешь право узнать обо всем…

Собственно, братьев Сецехов я знала, сколько себя помню, я ведь тоже родом из Сецехова – у моих родителей была мельница за городом. Ну, может, я не столько знала братьев, сколько слышала о них, ведь познакомилась я с Ежи и Виктором уже гораздо позже, на каких-то каникулах, когда мы вместе купались в мельничном пруду. Теодор был тогда уже взрослый, гораздо старше их, и жил своей жизнью. Большую часть года они проводили с матерью в Варшаве – Теодор там учился в университете, а младшие братья ходили в гимназию. Летом они появлялись в Сецехове на несколько недель, а потом уезжали с матерью к морю или на заграничные курорты. Сблизились мы с ними только в войну.

Отца их уже давно не было в живых, мать погибла при бомбежке Варшавы, как раз перед тем, как туда вошли немцы. Она до последней минуты не верила, что сентябрьская кампания может закончиться поражением, и не хотела покидать столицу. Братья перебрались в Сецехово года два спустя.

У всех троих были необычайные способности, у Ежи вдобавок – феноменальная память, а еще он мог делать в уме невероятно сложные расчеты. Позже, в Америке, оказалось, что он считает быстрее компьютеров. У Теодора – я его вслед за младшими братьями называла Элеком – были большие гуманитарные способности; он все время что-то писал, а перед войной напечатал несколько не то стихотворений, не то рассказов на страницах варшавских еженедельников. Ежи и Виктор были неразлучны, все время проводили вместе, но более сильной личностью из них, несомненно, был Виктор. Он во всем задавал тон, хотя и был моложе брата на год с небольшим. Способности к точным наукам у него были огромные, но интересовался он не столько теорией, сколько практикой. А Ежи помогал ему – перерывал целые горы материалов и знакомил брата с самым важным из найденного.

Как я уже сказала, мы сблизились во время оккупации. В имении устраивались тайные курсы для окрестной молодежи. Теодор вел занятия по истории и литературе; Виктор и Ежи, вдвоем, – по точным наукам. Когда я об этом узнала от настоятеля, была возмущена; ничего не имела против Теодора, который получил университетский диплом за два года перед войной, но чтобы младшие братья преподавали? Они же сопляки! Мне тогда было шестнадцать лет; Ежи был всего на год старше меня, а Виктор на несколько месяцев младше. Неужели паничи считают нас тупой деревенщиной, перед которой можно похваляться своими гимназическими знаниями? Я была свято уверена, что они знают ненамного больше моего.

Но уже на первых занятиях я изменила свое мнение. Не потому, что – как объяснили они, степса смущаясь, – за два года, прошедшие с начала войны, они сдали на подпольных курсах экзамены на аттестат зрелости, а потом им засчитали материал университетского курса на физико-математическом факультете, и оба они защитили магистерские работы/Я сочла это издержками военного времени. Наверное, их спрашивали только по верхам, думала я, жалея, что не живу в Варшаве – тогда, может, я и сама была бы уже магистром. Но на первой лекции, к своему стыду и изумлению, я поняла, что каждый из этих подростков досконально знает не только все, что я выучила до сих пор, но и все, что знают мои учителя. Сыпались примеры, термины, формулы, оба все время что-то писали и чертили на доске, а мне казалось, что я сейчас расплачусь: я не понимала совершенно ничего и чувствовала себя последней идиоткой. Как выяснилось, среди учеников я такая была не одна; братья просто начали со слишком высокого уровня, переоценив наши способности, а сами чувствовали себя в роли учителей слишком неуверенно, чтобы спрашивать, все ли нам понятно. Когда урок закончился, настала тишина. Я знала, что надо признаться в своем невежестве, но мне было стыдно. Отважился на это кто-то другой. Только когда он подал голос, все его поддержали.

Ежи и Виктор не смотрели на нас сверху вниз, они хотели, чтобы мы относились к ним не как к учителям, а как к ровесникам. Мы быстро подружились и начали видеться и помимо занятий. Мои подружки предпочитали Виктора. Он был более взрывной, энергичный и интересный. Энтузиазм и воодушевление придавали ему блеска, так что все были от него в восторге. Чтобы оценить Ежи, надо было узнать его получше; врожденная робость затрудняла ему контакт с людьми, а кроме того, он был гораздо спокойнее, чем Виктор, и поэтому в его тени казался менее интересным. Но я сразу поняла, что это прекрасный парень, а от Виктора меня что-то отталкивало. Мы как будто и дружили, но я не чувствовала в нем той сердечности, того тепла, которое с самого начала так сильно расположило меня к Ежи. Каждую свободную минуту я проводила с Ежи, и в конце концов мы влюбились друг в друга без памяти.

Сама не знаю, как это случилось. Я ходила к ним на курсы, а после лекций мы вели долгие разговоры. Братья рассказывали, чем они занимаются и о чем думают. Помню их споры о том, как работает телевидение или почему не делают цветные шины. Они умели починить любой мотор и радиоприемник, строили настоящих маленьких роботов, но больше всего их занимали ракеты и полеты к звездам.

Они читали на эту тему все, что попадало им в руки, начиная со старых номеров «Die Rakete».[4] Знали работы Бема и Циолковского, интересовались ракетами Конгрива, опытами Цандера и Годдарда, теоретическими выкладками Германа Оберта. Все эти фамилии запали мне в память, потому что в разговорах братьев они звучали практически каждый день.

Помню, сижу как-то с Ежи у них в мастерской, как вдруг в дверь врывается Виктор – за два дня до этого он уехал в Варшаву, – весь запыхавшийся, страшно взволнованный; не иначе, бежал от самой станции. Оказывается, кто-то в Варшаве одолжил ему оригинальное амстердамское издание работы Семеновича, который в семнадцатом веке спроектировал многоступенчатую ракету со стабилизатором; эту книгу братья разыскивали много месяцев. Да, сильнее всего их интересовали именно ракеты.

Большую часть времени они проводили в кабинете – так называлась просторная комната под самой крышей; там лежали горы книг и бумаг, заваленных непонятными чертежами, куски металла, слесарные инструменты, тиски, напильники, молотки… Все валялось где ни попадя – ни у одного из братьев не было склонности к порядку. Но они точно знали, что где лежит, и крепко рассердились на меня, когда, желая сделать им приятный сюрприз, я однажды убрала им мастерскую и все аккуратно разложила. Я думала, они меня убьют!