Дэн Симмонс - Колокол по Хэму

Это было странное чувство. С возрастом я все больше жалел о том, что не успел по-настоящему сблизиться с отцом.

Когда он ушел на Великую войну, мне еще не исполнилось пяти лет, а в шесть я узнал, что он умер за океаном — от простуды, три месяца спустя после окончания боевых действий.

Но разве я мог по-настоящему тосковать по человеку, которого почти не знал?

Между Томом Диллоном и Джо Лукасом, то есть мной, имелись и иные различия. Обязанности Тома в Отделе внутренней разведки ограничивались тем, чем занималось подавляющее большинство агентов ФБР — «расследованием». Господин Гувер многократно повторял ретивым сенаторам и конгрессменам, что Бюро ни в коем случае нельзя считать полицейским органом, что это — следственное агентство. Большую часть своего времени Том допрашивал, составлял отчеты, перепроверял данные при помощи других данных и иногда следил за людьми. Он обладал некоторым опытом «грязных» дел, а именно — установкой микрофонов и иных противозаконных средств наблюдения, но, в основном, этой деятельностью занимались специалисты. Я был одним из них.

Вдобавок Том Диллон никого не убивал.

— Итак, — заговорил Том, когда мы ехали мимо Белого дома. — Ты все еще в ОРС?

— Угу, — ответил я. Я заметил, что у входа в Белый дом со стороны Пенсильвания-авеню установлено нечто вроде пропускного пункта. Ворота по-прежнему были открыты, но создавалось впечатление, будто бы полисмен у входа готов проверить твои документы, если ты попытаешься проникнуть внутрь. Прошлым летом, когда я приезжал в город, кто угодно мог беспрепятственно пройти по территории Белого дома, разве что морской пехотинец спросил бы, что тебя привело сюда, если ты собирался войти в само здание. Когда я впервые попал в Вашингтон в середине 30-х, ворот вообще не было и на многих участках территории отсутствовала ограда. Я вспомнил, как тем летом играл на Южной поляне в бейсбол.

— Все еще в Мексике? — допытывался Том.

— Хм-мм... — пробормотал я. Мы остановились на красный свет. Мимо спешили рабочие Белого дома, у многих в руках были бурые пакеты с обедом. — Скажи мне, Том, — произнес я. — Что происходило во внутренней разведке после Пирл-Харбора? — Если бы Тома кто-нибудь спросил, он ответил бы, что «мы» поверяли друг другу тайны и говорили буквально обо всем. Правда заключалась в том, что Диллон поверял мне тайны. — Удалось ли поймать немецких или японских шпионов?

Том фыркнул. Загорелся зеленый свет, и он включил передачу.

— Черт возьми, Джо, мы с таким усердием гонялись за своими людьми, что ни на нацистов, ни на японцев не оставалось времени.

— За какими людьми? — спросил я, зная за Томом привычку опускать в разговоре имена. Когда-нибудь она может стоить ему работы. — За кем Бюро гоняется с тех пор, как началась война?

Том сунул в рот палочку резинки и начал с чавканьем жевать.

— За вице-президентом, — осторожно произнес он.

Я рассмеялся. Вице-президент Генри Эдгар Уоллес был идеалистом и честнейшим человеком. Также его считали недоумком, игрушкой в руках коммунистов.

Мой смех покоробил Тома.

— Я серьезно, Джо. Мы следим за ним с весны. «Жучки», магнитофоны и все такое прочее... Стоит ему сходить по малой нужде — и Гувер получает лабораторный анализ.

— Угу, — сказал я. — Уоллес — это нешуточная угроза...

Том не заметил моей иронии.

— Совершенно верно, — заявил он. — У нас есть доказательства того, что коммунисты намерены использовать его как активного агента.

Я пожал плечами:

— Если помнишь, русские пока еще наши союзники.

Том посмотрел на меня. Он был так потрясен, что прекратил жевать.

— Господи, Джо, не шути такими вещами. Мистер Гувер нипочем...

— Знаю, знаю, — перебил я. Японцы напали на Пирл-Харбор, а Адольф Гитлер был самым опасным человеком в мире, но Гувер славился своим стремлением в первую очередь покончить с коммунистической угрозой. — Кто еще занимает вас в настоящее время? — спросил я.

— Самнер Уэллес, — ответил Том, щурясь на ярком солнце. Мы вновь остановились у светофора. Перед нами с грохотом и звоном прокатил трамвай. Мы находились в нескольких кварталах от дома Диллона, и дорожное движение здесь было очень плотным.

— Самнер Уэллес? — переспросил я, сдвинув шляпу на затылок. Уэллес, заместитель госсекретаря, а также личный друг и советник президента, был знатоком политики латиноамериканских стран, и на нем держалась вся разведывательная деятельность в этом регионе. Не менее десятка раз его имя упоминалось в колумбийском посольстве в связи с критическими ситуациями, которые затрагивали меня лично. Ходили слухи, будто бы его сняли с поста в посольстве Штатов в Колумбии задолго до моего прибытия туда, но причин не знал никто.

— Стало быть, Уэллес — красный? — спросил я.

Том покачал головой.

— Нет. «Голубой».

— Что ты имеешь в виду?

Том повернулся ко мне, и на его лице появилась знакомая ухмылка.

— Ты слышал, что я сказал, Джо. Он — «голубой». Педик.

Гомик.

Я молча ждал.

— Это началось два года назад, в сентябре сорокового, в специальном поезде президента, возвращавшегося из Алабамы с похорон спикера Бэнкхеда. — Том повернулся с таким видом, как будто ждал, что я забросаю его расспросами. Я молчал.

Зажегся зеленый свет. Мы продвинулись вперед на несколько ярдов и остановились за колонной грузовиков и легковых машин. Чтобы перекричать гудки и рев моторов. Тому пришлось повысить голос.

— Если не ошибаюсь, Уэллес крепко выпил и позвонил, требуя прислать к нему носильщика... явились сразу несколько... и он разделся перед ними и предложил... ну, ты знаешь эти гомосексуальные штучки. — Том зарделся. Он был крутым парнем, настоящим солдатом, но в душе оставался ревностным католиком.

— Это подтвердилось? — спросил я, размышляя над тем, как отразится на СРС отставка Уэллеса.

— Да, черт возьми! — ответил Том. — Гувер приставил к Уэллесу Эда Тамма, и с тех пор Бюро уже полтора года следит за ним. Старый педераст напивается и катается по паркам, охотясь за мальчиками. Мы располагаем данными внешнего наблюдения, свидетельствами очевидцев, записями телефонных переговоров...

Я потянул шляпу вперед, чтобы прикрыть глаза. По словам людей в посольстве, которым я доверял больше остальных, Самнер Уэллес был самым мозговитым человеком в Госдепе.

— Гувер сообщил об этом президенту? — спросил я.

— Год назад, в минувшем январе, — сказал Том и выплюнул жвачку на мостовую. Машины тронулись с места, и мы свернули направо, на Висконсин-авеню. — Как утверждает Дик Феррис, который занимался этим делом вместе с Таммом, Гувер не предложил никаких рекомендаций... впрочем, у него их и не просили... и президент в сущности никак не отреагировал. Дик говорит, что впоследствии Генеральный прокурор Биддл еще раз пытался привлечь его внимание к данному вопросу, но Рузвельт лишь сказал: «Давайте не будем об этом в служебное время».

— Гомосексуальное домогательство — тяжкое преступление, — заметил я, кивнув.

— Еще бы. Дик говорит, что, по словам Тамма, Гувер особенно подчеркнул это в беседе с президентом и объяснил, что наклонности Уэллеса делают его уязвимым для шантажа.

Президент замял это дело, но ненадолго...

— Почему? — спросил я. Мне на глаза попался квартал, в котором я жил четыре года назад. Дом Диллона находился всего в трех кварталах к западу.

— Теперь Уэллесом занимается Буллит, — ответил Том, поворачивая руль обеими руками.

Уильям Кристиан Буллит. Человек, которому газетчики дали прозвище «Яго». Я не читал Шекспира, но эта аллюзия была мне понятна. У Гувера имелось досье на него, и, выполняя одно из своих заданий в Вашингтоне, я был вынужден ознакомиться с ним. Уильям Кристиан Буллит, близкий друг Рузвельта, был послом, заводившим врагов в каждой стране, куда его назначали, и ловким пройдохой, готовым втереться в печенки к любому нужному ему человеку. Как утверждало досье, он соблазнил наивную мисс Лехенд, секретаршу Рузвельта, боготворившую своего шефа, только чтобы облегчить себе доступ к президенту.

Если Буллит взялся за Самнера Уэллеса, когда-нибудь он доконает его, рассказывая о нем политическим противникам Рузвельта, нашептывая грязные истории журналистам, высказывая свои опасения госсекретарю Корделу Халлу. Буллит погубит Уэллеса не мытьем так катаньем, повергнув при этом в прах латиноамериканское отделение Госдепа, расстроив политику добрососедства, действующую в Южной Америке, и ослабив свою страну в военное время. В результате человек, которого в подпитии охватывает гомосексуальная страсть, будет изгнан с государственной службы, а Уильям Кристиан Буллит наберет очки в непрекращающейся борьбе за власть.

Ох уж этот Вашингтон!

— За кем еще охотится Бюро? — устало спросил я.

Как ни удивительно, напротив дома, в котором жил Диллон, нашлось место для парковки. Том втиснул машину в узкий промежуток и оставил двигатель работать, но затянул стояночный тормоз. Он потер переносицу.