Ольга Михайлова - Плоскость морали

Сама поверхность пруда оказалась в итоге зеркальной и безмятежной. Дибич бросил торжествующий взгляд на Юлиана, но тот в это время обернулся к брату и Вельчевскому.

— С берега убийца её сбросить не мог, тут мелко, только с моста, но там глубина около сажени.

— Нет, — покачал головой Валериан, — я плавал там на исходе прошлого лета и доставал ногами до дна.

— Хорошо, — вздохнул Юлиан. — Иеремия — для купания рано, конечно, но… — он начал стягивать с себя рубашку.

— Перестань, — остановил его Валериан, — ты, что, третьего дня не наплавался? — Он сбросил куртку, рубашку и штаны. — Ты только коньяк не разбей… — с этими словами он прыгнул с моста в воду.

— Вот там сначала посмотри, Валье, где ветка сломана.

— Но разве утопленник… он на дне? — растерянно спросил Дибич Вельчевского. — Мне казалось, что тело… ведь его несёт по воде…

— По течению реки недолго несёт, — кивнул Вельчевский, — а в пруду утопленник быстро идёт ко дну и остаётся там, пока лёгкие не заполнятся водой. Вскоре внутри трупа накапливаются газы, и оно всплывает на поверхность. Но тут не в утоплении дело. Убийца мог столкнуть живую девушку с моста, а мог задушить жертву и только потом бросить тело в воду. Картина будет разная.

Дибич в ужасе отвернулся. Его убивало то, как спокойно и уверенно эти люди говорят о смерти Элен.

Между тем, Валериан раз за разом исчезал под мостом, обшаривал всё вокруг, но не находил тела. Вода в пруду сильно помутнела, по воде шла нервная рябь.

Неожиданно Дибич услышал:

— Жюль, здесь. Кажется, нашёл.

Дибич вскочил. Вельчевский бросился к мосту, подошёл ближе к Нальянову, готовый помочь. Но Валериан сказал, что вытянет тело на берег, так проще, и поплыл к тому месту рядом с мостом, где стоял Андрей Данилович.

Вениамин Осипович и Юлиан торопливо спустились с мостков и стали на берегу рядом с Дибичем. Вода у берега не была замутнена, виднелось дно. В двух саженях от берега Валериан достал ногами отмель и стал в воде по пояс. Он волок за собой тело, и там, где ступали его ноги, со дна подымались, мутя воду, голубоватые разводы ила. «Нет, нет, не может быть», уверял себя Дибич. Он был внутренне уверен, что на берег будет извлечено что угодно, только не тело той, о которой он грезил. «Это не она, не может быть…»

Валериан тем временем появился из воды по пояс, он подхватил утопленника на руки и, взрывая вокруг себя желтоватые буруны воды, вынес на берег тело Елены Климентьевой. Она походила на фарфоровую кукл — безольно висящими руками и маленькими босыми ножками, бледно-розовыми и нежными.

Глава 18. Офелия, о, нимфа…

Нелепо спорить с убийцей о его праве убивать людей.

У Дибича помутнело в глазах, и в мутном тумане перед ним промелькнуло лицо Юлиана Нальянова — лицо падшего ангела, искажённое зловещим ликованием и изуверской улыбкой палача, а также бледное, странно испуганное лицо Валериана и затылок Вельчевского, бросившегося на помощь младшему Нальянову. Потом всё погасло. Он рухнул на траву.

Нальянов заметил обморок Дибича, лишь когда тот упал рядом. Но не бросился на помощь, а, не отводя взгляд, смотрел на брата. Потом, быстро опомнившись, он послал Вельчевского за носилками и доктором.

— И попросите тётю распорядиться, чтобы брату приготовили горячую ванну.

Вельчевский исчез, а Нальянов, перешагнув через Дибича, набросил на плечи брата куртку и оттолкнул его в глубину парка — под сень ивовых ветвей.

— Ты, что, с ума сошёл?

Валериан казался усталым и поникшим. Намокшие на концах волосы стекали по его лбу и плечам прозрачными слезами.

— Я видел твоё лицо.

— Причём тут лицо? Над лицом я не властен, но над собственными деяниями — вполне. Выбрось из головы.

Валериан вцепился в отворот рубашки брата.

— Ты виделся с ней ночью. Я видел. Зачем она приходила? Что ты сказал ей?

Юлиан опустил голову и, не отрицая ночного визита Климентьевой после убийства подруги, отчеканил:

— Она спрашивала, знаю ли я, кто убил её подругу? Я ответил, что в таких случаях подозреваю всех, даже её. Она поинтересовалась, серьёзны ли были мои отношения с убитой, раз она провела ночь в моем доме? Я сказал, что не каждый, кто провёл ночь в моем доме, обязательно провёл её со мной. При этом посоветовал ей как можно скорее вернуться в Петербург. Мы поговорили об убитой, Елена… задала ещё несколько вопросов, после моих ответов появилась княгиня Белецкая и они обе ушли в дом Ростоцкого.

— Поклянись Богом и жизнью, что ты ни при чём, — он заметил движение брови Юлиана и резко добавил, уточнив, — моей, моей жизнью поклянись.

— Клянусь, — веско отрубил Юлиан и, заметив, как смягчилось и оттаяло лицо Валериана, ядовито добавил, — это каким же Каином ты меня считаешь, а?

Но Валериан только покачал головой.

— Прости, ты напугал меня.

Юлиан сразу заметно расслабился.

— Полно, чего уж там. Пошли делом заниматься. О, мой дорогой Андрэ приходит в себя. — Дибич и вправду зашевелился. — Где коньяк?

— У тебя в левом кармане.

— А, ну да, вот он…

Дибич действительно пришел в себя и чуть поднял голову. Он уже некоторое время назад начал воспринимать и слышать, увидел братьев Нальяновых, потом оба подошли к нему. Но сил подняться не было. Он ощутил на губах обжигающий вкус коньяка, с помощью Валериана сумел сесть на траве. При этом Юлиан Нальянов не стал, к удивлению Андрея Даниловича, глумиться над его состоянием, а, напротив, вынув из кармана большую лупу в золотой оправе, начал внимательно изучать шею утопленницы и сновал вокруг трупа.

— Странно, — отрывисто бросил он наконец. — Очень странно…

— Вы… — Дибич внимательно слушал Нальяновых, — вы полагаете, это самоубийство?

— С чего бы, дорогой Андрэ? — продолжая осматривать тело, спросил Юлиан.

— Она… она любила вас, а вы отвергли её.

— И что?

Дибича снова разозлило, что «холодный идол морали» даже не считает нужным отрицать любовь к нему убитой.

— Это вы виноваты в её смерти. Вы…

Это обвинение ничуть не задело «холодного идола морали».

— В её смерти равно можно обвинить и вас: случись всё, как вы хотели, девица была бы вами обесчещена и, поняв, что обманута, вполне могла прыгнуть в пруд. Но я вас не обвиняю. Я ведь тоже логик. В смерти её виновен тот, дорогой Андрэ, кто затянул на её шее шарф и столкнул с моста в воду.

— Что? Шарф? — Дибич бросил растерянный взгляд на труп. — Какой шарф?

— Розовый, шёлковый, он затянут сзади на один узел. Судя по тому, что наша Офелия… — Он осёкся, бросив взгляд на Дибича, и перешёл на сухой тон полицейского чиновника: — Судя по тому, что на жертве преступления платье цвета чайной розы, можно предположить, что шарф тоже принадлежал ей. Кажется, она приехала в субботу именно в этом платье, и шарф держал шляпку на ветру. В это утро он, возможно, был обвязан вокруг горла, и убийца, зайдя за спину жертвы, стянул узел до предела, а потом столкнул задохнувшуюся девицу с мостика.

Дибич, преодолевая страх и отвращение, присмотрелся к трупу и понял, что Нальянов прав, просто сам он не разглядел шарфа.

— Так она… её убили?

— Разумеется, убили. Наш маньяк трепетно выбирает мосты над вешними водами, а вот методы удушения разнообразит, — кивнул Юлиан. — При этом я рад, что у вас снова безупречное алиби, дорогой Андрэ. Мой камердинер может свидетельствовать, что вы всё утро прохрапели в спальне. Я тоже вас слышал.

Подошли Вельчевский, слуги с носилками, бледная, как смерть, Белецкая и представительный мужчина из городского Правления. Надежда Андреевна ринулась к погибшей племяннице и зарыдала в голос, у Дибича снова начала кружиться голова, он хотел было сказать Нальянову, что пойдёт к дому, но обнаружил, что обоих братьев у пруда уже нет.

Тогда он сам, несколько раз сбившись с главной аллеи на боковые и выходя к ограде парка, побрёл на удачу и наконец увидел за деревьями белые стены дома. На пороге его встретила мрачная Чалокаева, и Дибич сразу понял, что она уже знает от племянников о происшествии.

Сами же племянники снова поразили Дибича: младший согревался в горячей ванной, поставленной прямо в малой гостиной, а старший возлежал рядом — на небольшом диванчике с гитарой, и мерно перебирал струны. Выходившая мелодия была наглой импровизацией: Гуно кривлялся, Мефистофель пел «Камаринского», а откуда-то сбоку почему-то зловеще проступали такты «Коробушки».

— Pretty Ophelia! O nymph! Sins of my prayers remember![12], - промурлыкал гитарист напоследок.

Дибич снова рассердился, но он был слишком обессилен, чтобы вспылить. По счастью, заметив его, Нальянов отложил гитару.

— О, дорогой Андре, это вы. Вам бы поспать, вы плохо выглядите.

— А вам совершенно всё равно, кто убил девушку? — не отвечая, спросил Дибич Нальянова.